Дневник арестованного предпринимателя. Часть 4: у государства вся карта крапленая. Сидим при этом мы

Заказчик моего дела за несколько месяцев до приговора рассказал всей Москве, сколько мне дадут. «Подвалы Гестапо» снимали в самом современном корпусе Бутырки. Если обращаться к руководству Бутырки, то организация этапа в нужном мне направлении будет стоить 25-30 тыс долларов. Самая тяжелая неделя в Бутырке. У меня выбивают деньги – и блатные, и администрация.

26.02.09

Сегодня у меня было свидание, а потом приходили адвокаты. Я, соответственно, побывал на двух сборках, где встретил старых знакомых, с которыми смог подробно обсудить специфику их уголовных дел, а также экономическую ситуацию в стране. Первым был бизнесмен В., который до дня ареста активно занимался девелопментом в Москве. Проблемы у него начались, когда он сумел оформить участок под жилую застройку на Пречистенке. Участок он получил «сладкий», с возможностью построить несколько десятков тысяч квадратных метров.

Проблемы у него начались с одним банком из СНГ, который выдал ему деньги на строительство и который решил сам заработать на стройке, а не только на банковских процентах. Банк заручился очень серьезной поддержкой: договорился о сотрудничестве с Еленой Б. В результате усилия В., который пытался привлечь в проект новых финансовых партнеров, провалились. А имена тех, к кому он обращался, впечатляют: это и Александр Халдей, и Сергей Чемезов, и т.д. Все эти влиятельные люди, наводя справки о проблеме, отказывались входить в проект.

Далее бизнесмен В. получает предложение: нужно отдать проект бесплатно, и на несколько лет выйти из девелоперского бизнеса. Он, естественно, отказался и довольно быстро оказался в Бутырке, где сидит уже полтора года. Суд идет три месяца, за это время прошло всего два заседания. Его пытаются «морозить», мотают нервы, сажали, как и меня, в камеру с убийцами. В общем, стандартный джентльменский набор.

Второй мой собеседник сидит по делу ЮКОСа. В ходе разговора с ним приходим к выводу, что если во втором квартале экономика США не покажет позитивной динамики, а будет так же падать, то уже к августу цена на нефть может упасть до 25 – 30 долларов за баррель. Далее перешли к делу ЮКОСа. Мой собеседник поведал мне неизвестные до сей поры факты.

Во-первых, уже в первый год после «покупки» «Юганскнефтегаза» себестоимость продукции увеличилась в 1,7 раза. Во-вторых, у Юганскнефтегаза как была задолженность по налогам, так она, в общем, и осталась непогашенной до сих пор. В-третьих, поскольку «Роснефть» купила «Юганскнефтегаз» на заемные средства, то денег в бюджете РФ от этого больше не стало, так как долги надо будет возвращать.

Соответственно, не понятен и экономический смысл данной операции. В-четвертых, он упомянул, что в его время, при ценах на нефть $40 – 45 за баррель, у дочек ЮКОСа оставались значительные денежные остатки на расчетных счетах, а у госкомпаний – таких, как Роснефть – при ценах в 100 долларов за баррель велика кредитная задолженность, чего лично он никак объяснить не может. С его слов, за такой менеджмент Ходорковский уволил бы его сразу. В-пятых, он не понимает, почему в список стратегических компаний, попадая в который компания получает индульгенцию от банкротства, попали «Газпром» и «Роснефть», но, к примеру, не попал «Лукойл». Данный факт, по-моему, подтверждает старую поговорку, что у государства вся карта крапленая. Самое обидное, что сидим при этом мы, а не реальные воры и жулики.

Заказчик моего дела за несколько месяцев до приговора рассказал всей Москве, сколько мне дадут

04.03.09

Несколько дней назад мне вынесли обвинительный приговор. Как проходил сам процесс и выносился приговор – это отдельная история. Интересно другое: прокурор запросил для меня 11 лет общего режима, а судья вынес приговор 8. В этом нет ничего удивительного: заказчик моего дела за несколько месяцев до приговора рассказал всей Москве, сколько мне дадут. Хотя мой случай оказался, видимо, рядовым по сравнению с уголовным делом бизнесмена Александра, которого я встретил в день вынесения приговора на нашей бутырской сборке.

Его судили по делу ЮКОСа. Прокурор запросил для него 11 лет строгого режима. Приговор поставил Александра в тупик: судья в преамбуле упомянула, что с учетом запрошенного прокурором, и с учетом того, что Александр был не судим раннее, что у него имеется на иждивении малолетний ребенок и т.д. срок ему назначается 11 с половиной лет строгого режима – то есть на полгода больше, чем запрашивал прокурор. В общем, хоть плачь, хоть смейся.

Потом я встретил на сборке любопытного молодого человека В. Он нацбол, арестованный за проникновение в МИД РФ и оказание сопротивления сотрудникам МВД. Любопытно то, что его уже 50 суток держат в Бутырке в карцере и выводят только на суд. Дело в том, что по закону максимальный срок пребывания в карцере не может превышать 15 суток. Но это особый случай. Таких, как В., в Бутырке несколько человек. В. попал в карцер за то, что отказался выполнять чересчур жесткие требования местного режимника. Всякое бывает – парню не исполнилось еще и 20 лет.

Далее – в карцер пришел замначальника тюрьмы по оперативной работе Горчаков, который в жесткой форме объяснил В., что раз он задержан за сопротивление сотрудникам милиции, то есть его коллегам, то с него и спрос особый. И пока В. не будет ходить перед Горчаковым по струнке, то будет сидеть в карцере. Причем В. рассказал, что в отличие от него, другим таким же страдальцам, в основном грузинам, везет больше.

Их после 15 суток поднимают на 2 – 3 часа в камеру, где они могут нормально поесть – в карцер не разрешены передачи. А также они могут нормально покурить, так как в карцере курить запрещено. В. же просто выводят на сборку на 2 – 3 часа и все – обратно в карцер, в той же одежде. Предельно цинично и беззаконно. Арестанты стараются помогать попавшим в карцер с куревом. Дело в том, что ребят из карцера выводят утром гулять в те же дворики, что и нас. И многие курящие оставляют для карцера сигареты и спички во двориках.

Но местные режимники «а-ля Гулаг» решили, что курить они будут сами. Перед приходом карцера дворики обыскиваются, и сигареты со спичками изымаются в личный фонд старших. Арестанты пытаются прятать сигареты, но это редко удается, так как старшие уже набили руку. Возникает вопрос: кто кого должен охранять, и кто должен сидеть?

Я делаю вывод, что помимо Малого спеца и воровского продола, можно вполне быть замороженным в карцере, что хуже всего. Чем дольше я сижу в Бутырке, тем больше и больше ценю то отношение и те условия, которые у меня здесь есть. В карцер можно попасть просто за отказ расписываться в журнале дежурств, а у меня неоднократно находили один из главных запретов здесь – телефон. Все это результат человеческого контакта. Мне просто повезло пока. Но как мне с каждым днем все менее приятны окружающие меня «гулаговеды». Чем больше узнаешь об их беспределе, тем сложнее общаться с ними цивилизованно. Но никуда не денешься: главное здесь – сохранить здоровье, а вежливо улыбаясь им, можно сжимать в кармане фигу. В общем, все как на воле.

«Подвалы Гестапо» снимали в самом современном корпусе Бутырки

16.03.09

Прошла еще одна неделя в Бутырке. Практически всю неделю я безвылазно просидел в камере, событий было немного. Вчера была по-настоящему весенняя погода, солнышко уже не просто светило, но и немного грело. Мне повезло, нас вывели гулять в самый солнечный дворик в тюрьме, где я был в последний раз еще в прошлом году в конце осени. Голубое небо и яркое солнце резко диссонируют с окружающей серой действительностью. В такую погоду прибавляются силы и стремление преодолеть побыстрее весь этот ужас вокруг и оказаться там, где солнце и голубое небо не ограничены рамками тюремного дворика и временем прогулки.

На этой неделе исполнилось 130 лет Федеральной службе исполнения наказаний. По этому поводу по телеканалу РТР показали специальный выпуск, посвященный славному юбилею. Как я понял, основной целью этой программы было доложить о достижениях ФСИН и о выходе наших стандартов содержания под стражей чуть ли не на международный уровень. Смотреть этот выпуск было так же интересно, как и смешно, как «Ну, погоди!»

Несколько сюжетов, объединенных наличием одних и тех же главных героев – заключенных и охраны, реалистичный фон происходящих событий и нарастающий к концу каждого сюжета смех. Первый сюжет рассказывал об эксперименте, проходящем в Воронежской области. Суть эксперимента – использование электронных браслетов для слежения за заключенными, которым разрешают проживать вне границ зоны или колонии-поселения.

Таких браслетов изготовлено целых 200 штук. Осталось непонятным: если в арсенале наших правоохранительных органов уже имеется такая техника, то почему ее испытывают на уже осужденных, а не на подозреваемых. И почему эксперимент нужно проводить в Воронеже, а не в Москве? Почему не попробовать браслеты на лицах, обвиняемых в преступлениях, не составляющих опасности для личности, в том числе экономических преступлениях?

Почему в этой связи не применять такой вид наказания, как домашний арест? Чувствуется, что была поставлена задача: обеспечить такими браслетами арсенал ФСИН ради традиционной показухи. Так проще всего отчитаться о проделанной работе на примере одного какого-нибудь спокойного региона, чем реально заниматься внедрением новых технологий там, где они нужны прежде всего. Удивительно, почему в качестве экспериментальной была выбрана Воронежская область, а не Чукотка или Воркута, откуда выбраться совсем сложно.

Очень интересно было послушать интервью с директором ФСИН Калининым. Во-первых, я с большим удивлением узнал, что уровень содержания в наших СИЗО уже вплотную приблизился к европейскому, и к нам по обмену опытом приезжают даже европейцы, в частности, немцы. …В дополнение к уже описанным примерам близости к европейской цивилизации, приведу еще один. Несколько дней назад на проверке к нам подошел врач с вопросом: какие у вас жалобы?

Один молодой человек пожаловался на сильную зубную боль и спросил, когда его может принять стоматолог – с учетом того, что он написал соответствующее заявление больше 2-х недель назад. Доктор ответила, что понятия не имеет – ведь заключенных свыше 2-х тысяч, а врач один, и порекомендовала почаще писать заявления на прием – может быть, и примут (см. комментарии по оказанию мед помощи в Бутырке в более ранних записках). Молодой человек стал возмущаться, на что доктор выдала очень интересную информацию: Вы должны быть рады, что стоматолог в СИЗО вообще есть, вот к примеру в СИЗО № 1 (Матросская тишина) его вообще нет. Вот это я понимаю – настоящий европейский уровень!

Когда Калинин сказал о немцах, я сразу вспомнил кино «Семнадцать мгновений весны». Дело в том, что застенки гестапо, которые показывали в «Мгновениях», снимали на Большом спецу Бутырской тюрьмы. Большой спец – это самое современное и комфортное помещение здесь. Так что я думаю, что под видом сотрудников пенитенциарной системы Германии вполне могли приезжать члены какого-нибудь исторического клуба, изучающие вопрос «как это было». Ведь в Германии все тюрьмы того периода либо разрушены (как здание Гестапо), либо переоборудованы.

Во-вторых, Калинин рассказал, что количество заключенных в тюрьмах сокращается, так как за мелкие правонарушения уже не арестовывают, а избирают другие меры наказания. Видимо, у руководства нашей страны действительно есть такие мысли, но на деле более 70 процентов всех заключенных сидят, образно говоря, за попытку вынести бутылку из супермаркета. Мало того, что ущерба они не нанесли, я вообще не понимаю, что тогда является более мелким правонарушением? Попытка войти в супермаркет без денег?

Последний сюжет юбилейной передачи касался приезда в Бутырку Микки Рурка. Комментируя увиденное в Бутырке, Микки Рурк объяснил, что слышал о российских тюрьмах много страшного, что здесь грязно, шумно, сидит много народа и т.д. А на самом деле здесь очень тихо, чисто и хорошо – чуть ли не уютно. Все было бы ничего, если бы Рурка не отвели в одну образцовую камеру на Большом Спецу.

Он и не мог увидеть общих камер, где содержится по 20 и больше человек, где отсутствует горячая вода и часто отопление, где на окнах нет рам, не говоря уже о стеклах, где грязь и полная антисанитария на каждом квадратном сантиметре. Не мог он вжиться в атмосферу камер, где порой могут «спросить» – то есть избить в образовательных целях. Я был свидетелем нескольких подобных уроков, которые преподавались тем, кто не соблюдает негласные правила и порядки.

Если обращаться к руководству Бутырки, то организация этапа в нужном мне направлении будет стоить 25-30 тыс долларов

21.03.09

Вчера ко мне не смог попасть адвокат, ему вместо меня через несколько часов ожидания привели однофамильца, но с другим именем. Когда это обстоятельство вскрылось, то старшие решили не напрягаться лишний раз и меня не искать. Хотя между моей камерой и адвокатским корпусом всего метров 20. Но главное, выяснилось, что еще 14 марта, оказывается, мне вручили приговор! Так как мне его не вручали, это большое нарушение – ведь на подачу кассационной жалобы у меня вместо 10 дней, положенных по закону, осталось всего 4.

И это еще хорошо, что вовремя пришел адвокат – и что он у меня вообще есть. Узнал я все это только благодаря телефонному разговору вчера вечером с женой. Так что огромный плюс наличия телефонной связи налицо – и понятно, почему: телефон – главный враг тюремщика. Утром я написал подробную жалобу на имя начальника тюрьмы. Жена смогла попасть на прием к одному из заместителей начальника тюрьмы, который помог решить проблему с получением приговора, причем, с ее слов, он потратил на поиск документа достаточно много времени.

Вот истинный пример «ручного управления», в режиме которого живет вся страна. Жалко одно, что достаточно неглупый и приличный офицер вместо исполнения своих непосредственных обязанностей вынужден исправлять ошибки своих руководителей, которые просто не заботятся о системном подходе в контроле выполнения служебных обязанностей и норм закона сотрудниками ФСИН. Дело в том, что замначальника тюрьмы, который нам помог, отвечает здесь за воспитательную работу, а не за вручение документов. Вот ему и приходится воспитывать сотрудников СИЗО, а не заниматься перевоспитанием заключенных.

Сегодня мне также удалось попасть в храм, где я смог переговорить с представителем администрации, а также с моим бывшим сокамерником, который уже получил 7 лет по ст.159, часть 4 и ждет кассационного рассмотрения своего дела. Предмет разговора был один – организация этапа в какое-то конкретное место. Здесь, в тюрьме, ко мне обратился мой сокамерник, положенец централа И., с предложением помочь организовать этап в нужном направлении. Он дал мне понять, что готов договориться об этом с начальником тюрьмы, если я помогу тюрьме установить ТВ-антенну и закупить ТВ-кабель, который можно было бы развести по всей тюрьме (около 5000 метров кабеля).

Предложение, по сути, нормальное, так как это не взятка, а польза всем. Но, во-первых, я не понял, зачем между мной и начальником тюрьмы нужен именно такой посредник, ведь у меня нормальные – вполне коммерческие – отношения со многими представителями администрации. Во-вторых, сделав мне это предложение, положенец стал обсуждать со своими партнерами (то есть с братежней), что бы взамен этого (оказание услуги по установке антенны) попросить у администрации.

Получается, что при установке антенны в плюсе окажутся не только я и все арестанты централа, которые получат возможность смотреть ТВ в центре Москвы, – но в большом плюсе окажется и «блатное движение», что лично мне не интересно. Вообще предложение положенца стало возможно только потому, что в Бутырке до сих пор нет ТВ-антенны (2009 год!), а стены достаточно толстые и комнатные антенны работают очень плохо.

В любом случае, я собирался получить у знакомого мне представителя администрации ответы на вопросы, которые у меня в связи с этим встали. Он оказался в курсе ситуации с антенной, сказал, что этапов в нужную мне сторону из Бутырки нет, поэтому начальник тюрьмы никаких гарантий дать не может.

В общем, как я и предполагал, тема с антенной – это, скорее, попытка местных криминальных лидеров получить какие-то бонусы из ее установки, чем попытка помочь мне. Более того: представитель администрации уточнил, что, по его информации, решить мой вопрос может только Управление ФСИН по Москве, но если обращаться к посредникам, то есть к руководству Бутырки, то это может стоить порядка 25 – 30 тыс. долларов.

Я поговорил со своим бывшим сокамерником, который рассказал мне о нашем третьем товарище по несчастью, Андрее. Именно Андрей в свое время помог мне переехать с Малого на Большой спец к нему в камеру. Он уехал из Бутырки спецэтапом в Рязань, куда официально этапов тоже нет. Он решал вопрос напрямую с УФСИНом по г. Москве, и ему это обошлось всего в 2,5 тыс. долларов, то есть в 10 раз дешевле.

После обсуждения вопроса с моим этапом, представитель администрации спросил меня, не хочу ли я вернуться на Большой спец и сказал, что если я решу, это будет стоить 50 000 руб. в месяц. Я был искренне удивлен ценой, ведь на БС невозможно хранить телефон, как я это уже установил опытным путем. И за что тогда платить?!

После службы я получил пакет с продуктами, запрещенными к передаче и употреблению по непонятным причинам, переданные моей женой: сыр «Филадельфия», яйца, хороший чай, шоколад и многое другое. Спасибо за помощь представителям РПЦ.

Владимирский централ – санаторий по сравнению со многими московскими тюрьмами, в частности, с Бутыркой

22.03.09

Сегодня после свидания с женой меня привели в оперчасть тюрьмы. Здесь меня ждали два человека в штатском. Один из них оказался заместителем начальника УФСИН по г. Москве по оперативной работе. Их ко мне направил мой бывший сокамерник Никита, который общался с ними накануне, а еще раньше им подавал жалобы мой бывший сокамерник Андрей. Я написал официальную бумагу о том, что меня в Бутырке пытались склонить к даче признательных – и заведомо ложных – показаний по моему уголовному делу, а также склонить к даче ложных показаний на третьих лиц с использованием незаконных методов давления: угрозы, помещение в «плохие камеры» и т.д.

Меня также спросили, не пытается ли кто в моей новой камере получить с меня деньги в воровской общак – что, по заверениям беседовавших со мной людей, является общепринятой практикой. Они также сообщили мне, что я в любое время могу обратиться к их представителю в СИЗО – оказалось, что я хорошо его знаю, так как именно этот человек помог мне в свое время защититься от мвдэшных оперов.

В конце разговора я подошел к окну и впервые увидел Бутырку со стороны – так как здание, в котором мы разговаривали, стоит отдельно. Больше всего меня поразили огромные кучи мусора во внутреннем дворе тюрьмы. Такое впечатление, что мусор оттуда не вывозили года два. Я впервые увидел знаменитую Пугачевскую башню. Действительно, красивая.

Замначальника УФСИн поделился со мной своими наблюдениями – он попал в УФСИН недавно, перейдя на работу из МВД и побывав по обмену опытом во Владимире, где ожидал увидеть жесткий по условиям, воспетый в песнях Владимирский централ. По его словам – по условиям содержания – Владимирский централ просто санаторий по сравнению со многими московскими тюрьмами, в частности, с Бутыркой.

Самая тяжелая неделя в Бутырке. У меня выбивают деньги – и блатные, и администрация

29.03.09

За неделю произошло очень много событий. Перед тем, как начать официальную беседу с представителем УФСИН по Москве, я смог переговорить со своим адвокатом, который, по счастью, пришел ко мне в тот же день. Он мне сказал ключевую вещь – о нашем разговоре с операми из Управления станет сразу известно в тюрьме. На этом я и строил свой расчет, так как за предшествующие сутки выяснил, что интересую в тюрьме как администрацию, так и блатных – и тех, и других на предмет получения с меня денег.

Когда я вернулся в камеру, началась одна из самых тяжелых моих недель в Бутырке. После того, как я объявил И., что не готов договариваться по антенне, поскольку, по моей информации, этапов в нужную мне сторону в Бутырке нет, а значит, не может быть 100-процентной гарантии исполнения договоренностей, наши отношения резко накалились. И. заявил о возможности остановки в Бутырке «воровского хода», если антенна не будет установлена – со всеми вытекающими для меня последствиями. И. в итоге признал, что никаких гарантий мне дать не может – и перешел к другой тактике «диалога».

Он стал пытаться делать мне замечания и внушения по мелким бытовым вопросам, причем нарочито громко и оскорбительно. Я отвечал ему максимально корректно и сдержанно, что заводило его еще больше. В результате он не придумал ничего лучшего, как прибегнуть к последнему аргументу: схватил алюминиевую тарелку и попытался ударить меня по голове. С учетом того, что И. ростом мне по плечо это выглядело не бог весть как угрожающе, а главное, мой ответный удар мог его покалечить – или, во всяком случае, повредить его очки.

В результате намерения нас обоих так и остались намерениями: нас окружили со всех сторон и разняли. Братежня И. в этой стычке не поддержала. Хотя мы разошлись по разным углам, как боксеры на ринге, обстановка продолжала оставаться накаленной и настигла высшей степени накала в понедельник утром, после визита И. к одному из руководителей тюрьмы. Он рассказал И., что в субботу в Бутырку приезжал начальник управления по Москве, и что ему известно о ряде нарушений в тюрьме, в том числе о желании установить антенну за мой счет в обмен на интересующую меня зону.

По возвращении И. был вне себя от ярости. Ярость его могла вылиться в очередную стычку, но офицер, который в свое время помог мне отбиться от мвдэшных оперов, лично зашел за И. и увел его для беседы, по возвращении с которой И. переключил свою агрессию на своего же, на сокамерника из братежни, который чуть было не умер предыдущей ночью от передоза – если б помер, мог бы поставить крест на отработанных И. каналах поставки в тюрьму наркотиков.

В четверг вечером меня перевели обратно на Большой Спец в четырехместную камеру, где меня уже встречал мой единственный сокамерник С.С. Его тоже перевели в эту камеру в один день со мной. Последние 15 суток С.С. провел в карцере. Раньше я виделся с С.С. и был с ним знаком, встречал его несколько раз в храме.

Благодаря тому, что С.С. заехал в камеру на несколько часов раньше меня, он уже сумел наладить максимально комфортные для тюрьмы условия: нам включили горячую воду, поставили душ и современный двойной светильник с очень хорошими лампами. Света получилось гораздо больше, чем в предыдущей камере. В общем, по сравнению с общей камерой, здесь санаторий. Единственный минус – ни у меня, ни у него не осталось телефона, и нам по этому поводу светит особое, пристальное внимание: теперь для нас обоих наличие телефона – это прямая дорога в карцер.

К тому же понятно, что если у нас найдут аппарат, мы окажемся не потерпевшими от милицейского произвола, а вроде уже и сами правонарушители.

Как назначить «питерского»: нужно посадить кого-то из работающей команды

31.03.09

Мой новый сокамерник сидит уже 23 месяца, суд идет последние полгода. Его обвиняют в попытке совершения мошенничества, то есть по ст. 159 часть 4 через ст. 30. Он москвич, есть малолетний ребенок, до ареста занимал высокий пост. Все это суд не интересовало при вынесении ему постановления об избрании меры пресечения. Не обратил суд внимания и на боевые заслуги моего сокамерника, на его высокое офицерское звание и ордена, полученные за реально пролитую им кровь.

Суть его дела такова: нужно было уволить руководителя одной из федеральных структур, чтобы назначить на его место кому-то нужного питерского человека, который работал замом руководителя. А для того, чтобы снять руководителя федеральной структуры, нужны веские основания. Вот и решили посадить кого-то из команды этого руководителя, и не просто одного, а создать группу – вроде как пятая колонна. Это уже отличный повод задать руководителю вопросы: что же это ты, батенька, мышей не ловишь? У тебя под носом вон чего – организованная преступная группа орудует, а ты чего?

Пора бы тебе отдохнуть, здоровье свое поправить – а то ведь можем сами доктора прислать. К сожалению, эта аргументация стала в последнее время слишком хорошо известна. Человека в итоге сняли, а люди остались сидеть. Трагизм – или комизм – этой ситуации в том, что со своими предполагаемыми подельниками мой сокамерник познакомился лишь в зале суда, да и у потерпевшего к ним нет никаких ни финансовых, ни каких бы то ни было еще претензий. Соответственно, отсутствует и ущерб. Но при этом все равно люди продолжают сидеть – впрочем, как и я.

В Бутырку С.С. попал в конце прошлого года, его перевели из другого изолятора. К нему сразу же стали подходить сотрудники оперативной части и требовать с него денег на ежемесячной основе – как и с меня. С.С. отказался. К нему в камеру стали подселять зеков (в моей трактовке здесь зек – это арестант по классической уголовной, а не по экономической статье). Один из них, вернувшись в камеру прихрамывая, признался С.С., что его вызывал опер и принуждал подписать на С.С. показания, придуманные и написанные самим опером. Когда зек отказался – а среди зеков много порядочных людей – опер стал его избивать, для убедительности.

В итоге, когда у С.С. был день рождения, и ему удалось затянуть в камеру бутылку французского коньяка, зеки, которые так громко умеют говорить о понятиях и чести, все-таки сдали его. Вечером в камере прошел обыск, коньяк изъяли. С.С. дали максимально возможный срок содержания в карцере, 15 суток, несмотря на то, что у него очень серьезная болезнь почек, и давать свое согласие на помещение его в карцер местный главврач, по прозвищу Доктор Смерть, просто не имел права.

Начальник Бутырки спросил: «Разве тебе не объяснил положенец, что не по понятиям писать жалобы?»

02.04.09

Сегодня мне впервые удалось попасть на прием к начальнику тюрьмы. Я решал с ним текущие вопросы, после чего он спросил: зачем я рассказал о некоторых событиях, происходивших здесь со мной, людям из Управления, то есть вынес сор из избы. У меня был простой ответ: мною было написано более 10 заявлений с просьбой о личном приеме у начальника, которые остались без ответа. На что он просто ошарашил меня вопросом: «А разве положенец централа, с которым ты сидел в одной камере, не объяснил тебе, что не по понятиям так поступать?» Ну и что мне было после этого с ним обсуждать? То, что начальник обязан заботиться о заключенных, а не заниматься прямым вымогательством денег? Ведь положенец, хотя и назначен формально ворами, выбран начальником по принципу наибольшей покладистости – мне ведь известно, как все это происходило.

Вообще, находясь в одной камере с положенцем централа, я пытался понять и увидеть внутренний смысл так называемого воровского хода здесь, на Бутырке. Понятие «вор» давно пора сделать достоянием истории, ибо только карательными мерами, как нам показывает опыт, ничего сделать нельзя.

Прочитал сегодня субботний номер газеты «Коммерсантъ». В удивительное время мы все-таки живем! Кризис гигантских размеров – вот, казалось бы, колоссальная возможность для оппозиционных партий поднять свой авторитет и популярность за счет справедливой и обоснованной критики партии власти… Казалось бы – критикуй, изобличай, предлагай… Ан нет. Очень порадовал отчет в «Коммерсанте» о проведенной в Ингушетии спецоперации по устранению двух боевиков, в которой принимало участие около 100 человек из ФСБ, МЧС, МВД и Минобороны, включая экипаж боевого вертолета, который прикрывал участников штурма.

В результате длившейся более суток спецоперации эти двое боевиков были убиты, и у них нашли один автомат и один пистолет! На мой наивный вопрос, адресованный сокамернику С.С., который долгое время служил в одном из элитных подразделений Минобороны, – а почему бы просто не забросать их гранатами с газом и взять живыми? – он ответил: это слишком просто, да и мало ли, что они расскажут, в общем, сплошные минусы. А тут – спецоперация: это и получение боевых, списание большого количества потраченных боеприпасов, которые можно пустить «налево», и плюс, возможно, даже получение орденов и продвижение по службе для руководства.

Арестант уже с трудом ходит – а в остальном чувствует себя нормально, по мнению руководства СИЗО

15.04.09

Время в тюрьме идет не спеша и размеренно. Дни протекают монотонно за чтением книг, газет и журналов, изредка смотрим ТВ. Новости в газетах интереснее, хоть и с опозданием. А смотреть одни и те же фильмы про бравых ментов уже сил нет. Настоящих, хороших передач мало – и все идут в основном по Пятому каналу. Да вот еще ТВ-спорт иногда показывает отличный футбол-хоккей.

Несколько дней назад меня перевели с другую камеру, здесь же, на Большом Спецу. Камера – самая большая из четырехместных на Бутырке. Мы с моим новым сокамерником в ней вдвоем. Мы за день все обустроили по стандартной схеме свет+вода. Так что условия вполне приемлемые. Событий вокруг почти не происходит: выхожу из камеры на сборки редко, потому что суд закончился. Но все же иногда пересекаюсь со своими старыми знакомыми.

Встретил недавно бизнесмена П., сына моего знакомого сидельца, бизнесмена В., которого арестовали вместе с отцом за нежелание расстаться с проектом по жилой застройке одного из районов Пречистенки. К сожалению, здоровье В. сильно ухудшилось, его перевели на больничку в Матросскую Тишину, где он две недели (!) стоял в очереди на УЗИ. Теперь он будет минимум месяц ждать специалиста, который сможет осмотреть его и поставить предварительный диагноз. Без такого предварительного осмотра и диагноза руководство СИЗО не сможет выдать В. соответствующую справку для суда о необходимости его помещения в городскую больницу для прохождения дальнейшего курса лечения в связи с отсутствием в СИЗО соответствующей возможности. В. уже с трудом ходит – а в остальном, конечно, чувствует себя нормально, по мнению руководства СИЗО.

Будем надеяться, что за этот как минимум месяц В. еще сможет самостоятельно вставать с кровати и не потеряет шансов на выздоровление. А ведь он, В., сейчас всего лишь обвиняемый, такой же обычный человек, как и люди по другую сторону решетки, не насильник, не убийца. Вся его вина на данный момент состоит лишь в том, что он родился и вырос в этой стране, дал детям высшее образование, создал компанию, и, соответственно, рабочие места, а потом отказал чиновнику-хапуге и бизнесмену, взявшему этого чиновника в долю, в лакомом куске. Он сидит потому, что чиновник так захотел.

Никакая государственная программа помощи молодым семьям, или поддержки малого и среднего бизнеса, или инноваций не сможет компенсировать стране тех людских, интеллектуальных и финансовых потерь, которые создаются при прямом участии чиновников или при их преступном попустительстве. Вот в Госдуме сейчас очень подробно, скрупулезно обсуждают закон об инсайдерской информации – закон, бесспорно, важный для развития экономики, как важен хороший автомобиль для хороших дорог. Но пока у нас деревенские ухабы, давайте обсуждать строительство самих дорог, а не хороших авто, ибо, как говорят англичане, First things come first.

Пока мы в экономике перешли от убийств неугодных в 90-х к посадкам неугодных же в двухтысячных. Тенденция, бесспорно, положительная. Но в девяностые мы откровенно признавали и обсуждали проблемы, пытались их решать и бороться, а сейчас мы стремимся сделать вид, что ничего такого особенного не происходит, что в кризисе виноваты кто угодно, только не мы. Мы стремимся диктовать кому-то какие-то условия, сделать из Москвы или Петербурга финансовые Нью-Васюки, а сами подавляем на корню все, что не вписывается в установленные рамки, не живет по «понятиям» и не платит, когда скажут, а не когда в законе или в договоре написано. Мне кажется, что всему деловому сообществу стоит задуматься, а власть имущим предпринять конкретные шаги по созданию более комфортной оболочки, внутри которой бизнес мог бы жить и развиваться.

Я не встретил в тюрьме ни одного бизнесмена, который изъявил бы желание продолжать заниматься бизнесом в России, выйдя из тюрьмы. Мысли у всех одни: продать все, что осталось, и начать с нуля где-нибудь в более благоприятном для ведения дел месте – хоть на Украине, хоть в Грузии, но только не в России.

Предложили скидываться по 500 000 рублей в месяц, чтобы сидеть спокойно

19.04.09

Мне порою кажется, что наше современное общество – с гордым названием Россия – напоминает большую общую камеру, только с более жесткими понятиями и условиями содержания. Не пора ли подумать об амнистии – в глобальном смысле? Кажется, что наш талантливый народ заслужил другой участи.

А в тюрьме, как и на воле – или наоборот – все по-прежнему коррупционно-понятийно. Причем «понятия» в общении между заключенными – это дань традиции, некий исторический уклад; а вот в общении по цепочке «начальник СИЗО – арестант» это звучит дико. Особенно для страны, входящей в G8, ну и для начала XXI века, соответственно. Между прочим, это общение «по понятиям», а не по закону, между руководством СИЗО и заключенными происходит не где-нибудь за тысячи километров в арктических льдах, и не в Магадане даже, а в четырех с половиной километрах от российской твердыни и центра борьбы с коррупцией – московского Кремля. Я побывал вчера на приеме у начальника СИЗО и еще раз в этом убедился.

В разговоре я затронул интересующие меня вопросы, которые вполне могут быть решены в рамках формальных процедур, но тормозятся сотрудниками СИЗО. Я просил начальника ускорить эти процедуры. Он внимательно выслушал, все аккуратно записал в свой ежедневник и вернулся к старому разговору: «Ну как же так, вот мы тебе помогаем, а ты нас подставляешь перед нашим начальством. Не по понятиям получается. Вот тут мне проверяющие сообщили, что вы с Максимом им рассказали про какие-то 300 000 рублей, которые с вас требовал один наш общий знакомый (по совместительству староста храма Б.) – на ежемесячной основе для руководства СИЗО. Получается, что кто-то из нас не был в курсе – а мы не были в курсе. Теперь у бедного Б. из-за вас проблемы – а ведь он вам помогал: опять же не по понятиям, нехорошо получается».

Я подробно объясняю начальнику, что действительно, Б. нам помогал: не бесплатно, но за деньги – честно. Мы ему за это благодарны, но он перешел границу «помощь-вымогательство». Он предложил скидываться не по 300 000, а по 500 000 рублей в месяц: 200 000 – ему, 300 000 – руководству СИЗО, чтобы сидеть тихо-спокойно. – Так мы и так сидели спокойно, – говорим. Все ок. «Ну, тогда будут проблемы», сказал он. И они начались.

В общем, после этого разговор с начальником Бутырки у нас быстро закончился. Он, видимо, решил не задавать мне больше вопросов, дабы не услышать еще что-нибудь интересное о своих подчиненных и партнерах.

Так и староста, и начальник СИЗО лишились денег. А я лишился нормальных условий. Жаль – ведь староста храма действительно помогал. Правда, если бы у нас в стране были бы человеческие, а не звериные, законы, то я смог бы получать домашние котлеты не с черного хода, а через официальную передачу. И все остальные тоже.

Расплата за откровения: «особо опасен»

23.04.09

… Вчера я встретил на сборке нашего общего – в прошлом – с Максимом сокамерника, Диму. Он меня огорчил: оказывается, сразу после завершения проверки в нашем СИЗО со стороны вышестоящих структур Максима перевели сначала в общую камеру, а затем – буквально через день – на воровской продол, о котором я писал раннее.

При этом у него изъяли на склад большую часть личных вещей: одеяло, одежду и т.д. И самое главное: в его личную карточку наклеили красную полосу, то есть он теперь особо опасен. Вот и борись теперь с коррупцией в милицейских рядах.

Это не кончится никогда

18.05.09

С тех пор писем (переданных нелегально, за деньги) от заключенного Александра не было. Его свидания с женой так же оказались невозможными – в связи с резким служебным ростом судьи, который давал разрешения на свидания, и занятостью других судей, которые могли бы его дать. Поэтому дальше будет писать жена: сколько и кто у нее вымогал взяток на стадии следствия и суда, сколько взяток она раздала в тюрьме, как подкупала конвой в суде, и как судья Пресненского суда Москвы в ответ на реплику адвоката «Это не доказано следствием» отвечал: «А следствие догадалось…»

Заключенный Александр «заморожен»: помещен в камеру со стукачами, свидания с ним негласно запрещены. Возможно, он получает передачи. По крайней мере, их берут: доставляют ли – неизвестно. На жену была формально записана половина бизнеса Александра. То есть в момент кризиса ей достались выплаты по кредитам (миллионы долларов), не говоря уже об обязательствах перед работниками. На сегодняшний день у жены пять гражданских исков от банков в судах Москвы. Имущество не продается – кризис. Заказчик дела против ее мужа тоже перестал платить исполнителям: дело-то сделано. Спорный актив, за который сидит Александр, приносит отрицательную доходность. В Арбитражном суде Москвы за «решение вопроса» попросили предоплату почти в полмиллиона евро.

(Продолжение следует)

Бутырка-блог

Tweet