26 апреля 1986 года, 1 час 23 минуты… Что творилось в стране в первые дни после взрыва

В толпе перешептывались: «Смотри, смотри, Щербицкий с внуком!» Киевляне, вышедшие в 1986 году на первомайскую демонстрацию, пристально разглядывали начальство. Ловили и интерпретировали каждый знак, уж очень напряжены были нервы. Общую тревогу усугублял информационный голод — его не утоляли три слова по телевизору да крошечное извещение в газете «Правда».

Напротив, вопросов становилось все больше. Но раз первый секретарь ЦК компартии Украины с внуком, значит, ничего страшного! На самом деле правды в тот момент не знал никто.

Сегодня, спустя четверть века, известно больше. Но не все. Считается, что рвануло 26 апреля 1986 года в 1 час 23* минуты ночи на четвертом энергоблоке, сданном в эксплуатацию всего-навсего за пару лет до аварии. Дежурная смена проводила эксперимент, завершившийся взрывом. Радиоактивные осадки и пыль разнеслись по Украине, Белоруссии и добрались до Западной Европы.

Всю правду о Чернобыле ищут до сих пор, и пока не нашли. Ответа нет и на вопрос: кто виноват? Только уверишься, что виноваты эксплуатационники, затеявшие бессмысленный эксперимент на действующей (!) станции, — это утверждал на заседании Политбюро министр среднего машиностроения Славский, как наталкиваешься на книгу Анатолия Дятлова, бывшего в момент аварии заместителем главного инженера ЧАЭС.

В его самооправдательной книге «Чернобыль. Как это было» утверждается, что персонал регламента не нарушал, просто его не известили о конструктивных дефектах реактора, которые проявлялись в условиях малых мощностей. Многие специалисты с этим в корне не согласны. (Дятлова после аварии судили, приговорили к 10 годам, в 1990 году он вышел на свободу, причем его освобождения добивалась общественность, включая академика Сахарова, в 1995-м он умер.)

…Высшее руководство страны узнало о катастрофе ранним утром 26-го. Руководство АЭС доложило по инстанции профильному министру, министр энергетики доложил непосредственному начальнику — предсовмина, тот позвонил генсеку — Горбачеву. Телефон работал, но — испорченный: масштабы случившегося не осознавались враз. Непосредственные участники событий, как могли, усиливали хаос, придерживая, а то и искажая имеющуюся информацию — опасались оргвыводов. И лишь постепенно стало ясно, что оргвыводы будет делать Господь Бог.

Первым делом на место событий отправили правительственную комиссию. Вечером 26-го приняли решение об эвакуации. Срочно собрали 1200 автобусов — вывезти 47 тысяч жителей Припяти. Позже вывезли в полном составе поселок Чернобыль и всех обитающих в радиусе 10 км. Еще через некоторое время радиус эвакуации увеличили до 30 километров.

Объявленная тогда Горбачевым гласность едва начинала обживать страницы газет и экраны телевизоров, барьер (и прежде всего психологический) был еще слишком высок. Михаил Сергеевич взял его только в середине мая. Главного он в том телевыступлении не сказал. О том, что «авария на Чернобыльской атомной станции явилась самым наглядным и страшным свидетельством не только изношенности нашей техники, но и исчерпанности возможностей прежней системы», он напишет много позже, в «Жизни и реформах».

И правильно напишет: система, выстроенная в СССР, со всей ее штурмовщиной к праздничку и страхом перед вышестоящим начальством, диктующим неверные и катастрофические решения, система, построенная на показухе, но закрытая от контроля обществом, эта система была просто беременна Чернобылем. Она и разродилась.

Глубинную причину случившегося в Чернобыле гениально сформулировала Елена Боннэр: «Социальная катастрофа, такая катастрофа, как на Чернобыле, может быть только там, где люди, технически подготовленные, работают с трудным техническим объектом, но начальства боятся больше, чем законов техники и физики». От страха тупели и выпадали из реальности: начштаба гражданской обороны, померивший радиацию 26 апреля, доложил об этом директору Чернобыльской АЭС, а тот приказал арестовать начштаба как провокатора.

Эталонная закрытость атомных ведомств, как оказалось, прятала не государственные секреты, а обыкновенный, вернее, необыкновенный бардак. Грянул Чернобыль — бушевал Горбачев на Политбюро — и никто не готов: ни гражданская оборона, ни медслужбы дозиметрами не обеспечены, ни пожарная служба не знает, что ей делать. Обгадились (Михаил Сергеевич употребил слово грубее) все. Тогда же Горбачев привел поразительные цифры: за 11-ю пятилетку на Чернобыльской АЭС было 104 аварии. И никто не встревожился.

Что и говорить, лжи и фигур умолчания было достаточно. И во время аварии особенно. Достаточно для того, чтобы народ осознал, что это ложь, и закрепил это знание в анекдотах. Многие помнят: чем будет питаться население Киева в будущем году? Лапшой, которую вешают им на уши газеты, радио и телевидение.

Впрочем, одним из первых начал циркулировать анекдот о двух умерших, которые беседуют на небе: «Ты откуда? — Из Чернобыля. — От чего скончался? — От радиации. А ты откуда? — Из Киева? — А ты от чего умер? — От информации».

Этот анекдот оказался особо пророческим: теперь зарубежные исследователи утверждают, что радиофобия нанесла здоровью людей больше вреда, чем собственно радиация. Согласно докладу экспертов ООН, представленному на Чернобыльском форуме в Вене в октябре 2006 года, из огромного числа облученных ликвидаторов аварии скончалось несколько десятков.

Заболеваемость и смертность от рака выросли незначительно, во всяком случае, далеко не так, как предсказывали. А эвакуированным из зоны нанесена неизлечимая душевная травма.

Ту киевскую первомайскую демонстрацию Горбачеву вменяют в вину до сих пор. Критикам власти возражает крупнейший в нашей стране специалист по лечению лучевой болезни, доктор медицинских наук Ангелина Гуськова. Директору Института биофизики Леониду Ильину надо поставить памятник, считает профессор Гуськова, за то, что он взял на себя ответственность и не позволил эвакуировать Киев. Он спас тысячи жизней, ведь при эвакуации многомиллионного города гибели людей было бы не избежать. Доклад экспертов ООН свидетельствует: решение было принято правильное.

На международном уровне Горбачев все уладил: МАГАТЭ докладом и объяснениями удовлетворилось. В полном соответствии со стишком тех времен наш мирный атом вся Европа крыла матом, но потом успокоилась. На информационном безрыбье западные газеты попугали обывателя страшными цифрами погибших и опасностями, исходящими от взорванного реактора, но потом им выдали правильные сообщения, и паника потихоньку сошла на нет. Они и после ужасно удивлялись, как можно было проводить эксперимент на действующей станции, но им, наверное, объяснили про чисто русский «avos»…

«Авось» и правда изумляет до ступора. Журналист Павел Гутионтов лично слушал выступление академика Александрова на встрече комсоргов атомных электростанций еще в 1983 году. Слегка даже похохатывая, директор Курчатовского института поведал заинтересованным лицам, что кое-где у нас порой на атомных станциях и трубопроводы не заваривают.

Выскочивший следом за академиком на трибуну скромный неназванный особист велел немедленно забыть сказанное большим ученым-оригиналом. Но стенографистки уже зафиксировали выступление, и Гутионтов стенограммой немедленно завладел. Ну, и чего было ждать в стране незаваренных на АЭС трубопроводов?

* Достоверно точное время катастрофы никем не установлено.

Авторы: Ольга Деркач, Владислав Быков, Novayagazeta.ru.