Силовые структуры должны прислушиваться к знатокам человеческих душ

Как ни странно, но даже идея справедливости и общего равенства — тоже один из аспектов психологии терроризма. Психологи знают не только то, что у террориста в душе, но и то, что «написано» у него на лице. В последнее время на месте любой массовой человеческой трагедии работают психологи. Специалисты отмечают особую, ни с чем не сравнимую психологическую травматичность трагедий, случившихся по чьему-то умышленному сценарию. Теракты действуют на психику разрушительнее, чем катастрофы, происходящие по «воле» природы или техники. А это значит, что самый главный сегодня вопрос для психологов — выявление феноменологии терроризма.

— К теме подключились лучшие силы всех кафедр нашего факультета, — сказал, открывая «круглый стол» по теме «Психология терроризма», доктор психологических наук, декан факультета психологии МГУ Юрий Зинченко. И пошутил: — За исключением кафедры психогенетики, но только потому, наверное, что еще не нашли ген терроризма.

А что нашли?

Мы привыкли, что предотвращение терактов — непосредственная задача силовых структур. Здесь же университетские психологи заявляют: профилактика терроризма — их дело. Во всяком случае, они участвуют сразу в трех грантах и ведут постоянно действующий семинар по этой теме. Психологических аспектов явления много. Например: почему всегда находятся люди, которых рекрутируют в террористы? Есть привычный ответ: «их толкает бедность». Но история опрокидывают это утверждение — богатые и даже элитарные слои общества имеют достаточно ярких своих представителей в ряду сеятелей страха и ужаса (слово «террор» именно так и переводится: «страх», «ужас»).

— Важно понять, в каком психологическом измерении оказывается человек, видящий в идее терроризма достойное для себя дело, — сказал заведующий кафедрой нейро- и патопсихологии МГУ, доктор психологических наук Александр Тхостов. Он рассказал, что совсем недавно, в течение короткого срока, к нему как к клиническому психологу журналисты обратились восемь раз за комментарием по одному и тому же поводу — по делу «битцевского маньяка».

СМИ всего мира делали из тупого и жестокого убийцы некоего демона, в этом прослушивался явный (для клинического психолога) героико-романтический подтекст. То же самое часто происходит и с интерпретацией образа террористов. Люди с особыми формами идентификации, мотивации, поиска системы ценностей попадают в зависимость от таких трактовок. Что это за особые формы?

— Есть некие базовые потребности, которые при отсутствии нормального удовлетворения могут превратиться в патологические, — продолжил Александр Тхостов. — К примеру, потребность в среде близких людей, в психологическом комфорте. Но в современном мире сознание и ценности индивидуальны, нарушены в значительной степени все акты коммуникаций. Человек ощущает себя одиноким, беспомощным, недооцененным в силу разных причин. И вот он — террорист, он, нажимающий кнопку, становится властителем мира. Ради одной секунды он готов жертвовать всей жизнью. Может быть, эта жизнь не имеет смысла, лишена его. Тогда то, что представляется взамен, может быть оценено как правильное, хорошее. Как ни странно, но даже идея справедливости и общего равенства — тоже один из аспектов психологии терроризма. Насаждаемая и принимаемая как естественная, она приводит к тому, что человек реально обнаруживает: никакого равенства нет! Но поскольку это было обещано и поскольку собственная его картина мира упрощена, он считает, что это — несправедливо! И путь терроризма может быть воспринят им, опять же, как правильный, справедливый и даже благородный. Это только один пример того, как хорошая идея может превратиться в оправдание абсолютно патологических потребностей. И понять это — значит понять, что террористы — это не инопланетяне… Это люди, которые в силу определенных обстоятельств становятся как бы индикаторами социального, культурного, исторического неблагополучия.

— История дает нам массу эпизодов, которые можно трактовать как национально-освободительную борьбу, а можно как теракты. Психологи часто оказываются в плену оценок идеологов… Собственно, наш предмет исследования — попытка минимизировать все эти процессы, — заметил Юрий Зинченко.

Подробнее об этом рассказал заведующий кафедрой возрастной психологии МГУ, доктор психологических наук Андрей Подольский. По словам ученого, есть конкретные критические периоды в дошкольном детстве. Если на эти моменты приходилось нарушение связей с родителями, то уже в подростковом возрасте, цкогда надо реализовать потребность собственной идентичности: «кто я, где я, с кем я», человек чаще всего не находит для этой цели ничего, кроме деструктивных возможностей. И, зная это, можно четко спроектировать прототеррористическую среду.

Дальше выступали «практики». Директор Центра экстренной психологической помощи МЧС России, кандидат психологических наук Юлия Шойгу поделилась уникальным опытом психологической поддержки людей в чрезвычайных ситуациях. Она отметила, что на сегодняшний день всем специалистам понятна технология оказания экстренной помощи, но остается проблемой обобщение того опыта, который накоплен именно в специфике терактов.

— Никто из нас не может знать, что же происходит с человеком в момент теракта, — сказала она. — То, что мы об этом знаем, — это некие наши представления о том, как себя должен чувствовать человек, что с ним происходит. В реальности стандарта оказания такого вида помощи практически не существует, знания хаотичны и разбросаны.

Но даже после самой грамотной экстренной помощи пострадавшие от терактов люди годами нуждаются в психологической поддержке. Об этом на примере опыта долгосрочной реабилитации жителей Беслана рассказала профессор кафедры психологии личности МГУ, доктор психологических наук Галина Солдатова.

— Даже спустя год для всех жителей Беслана были характерны повышенный уровень тревожности, снижение чувства безопасности и доверия к обществу в целом. И все же была и позитивная динамика — время, социальная поддержка и психологическая помощь оказали положительное воздействие. Профессия психолога — одна из самых популярных в городе до сих пор, — сказала Галина Солдатова.

— Можно ли выявить асоциальные намерения и установки человека, используя бесконтактные методы регистрации каких-либо психофизиологических параметров? — обратился к коллегам кандидат психологических наук, один из главных специалистов на кафедре психофизиологии МГУ Сергей Исаичев. — Говоря простым языком, можем ли мы, психофизиологи, вычислить террориста в толпе авиапассажиров? В принципе, такая возможность существует. Но выявим мы, конечно же, не намерение взорвать самолет, а только эмоциональное напряжение, которое может сопровождать такое намерение. Есть целый ряд технических средств, которые позволяют бесконтактным способом получить информацию об эмоциональном напряжении. Это анализаторы голоса, регистрация тонуса лицевых мышц, дистанционная регистрация частоты сердечных сокращений и т.д. Таким образом, проблема заключается в снижении возможной ошибки при распознавании эмоционального напряжения.

Ученый объяснил, что должно быть комплексное дистанционное диагностирование внутреннего состояния человека, и рассказал, ко всему прочему, о ручке, в которую вставлены электроды. Заполняет пассажир декларацию, а датчики показывают — нервничает. Может быть, аэрофоб. Ну а вдруг террорист?

Если честно — это было уже слишком… Это тянуло на отдельный разговор. Специальный… Но так показалось только мне, потому что гости «круглого стола» из МВД буквально атаковали выступающего вопросами.

Наверное, это — правильно: силовые структуры должны прислушиваться к знатокам человеческих душ. Так как-то надежнее…

Галина Мурсалиева, Новая газета