22 июня: специальный репортаж фронтовых корреспондентов

 Специальный репортаж фронтовых корреспондентов и Алексея Поликовского

Специальный репортаж фронтовых корреспондентов и Алексея Поликовского

Министр иностранных дел Германии фон Риббентроп утром 22 июня 1941 года в Берлине информирует дипломатический корпус и прессу о начавшемся нападении на Советский Союз

Утром 22 июня 1941 года министр иностранных дел Германии Ульрих Фридрих Вильгельм Иоахим фон Риббентроп, хорошо позавтракав (теплый хлеб, яйцо, мармелад, кофе), надел строгий френч-пиджак с орденом на ленточке и поехал объявлять иностранным дипломатам и прессе о начале войны с Советским Союзом.

Власть надувает саму себя. Она строит для самой себя декорации, чтобы выглядеть значительной на их фоне. Дубовые панели, высокие потолки, портрет подбоченившегося Гитлера, гобелены — все призвано подчеркнуть значение и даже величие блеклого лысеющего бюрократа, читающего по бумажке несколько гладких фраз, пахнущих кровью, смертью, трупным запахом, машинным маслом, смерзшейся землей и промозглым холодом могил.

Через пять лет Риббентропа повесят. В своем последнем слове он будет говорить о «взаимопонимании между Востоком и Западом» и «мире на Земле».

Немецкие солдаты на реке Буг в Белоруссии, 22 июня 1941 года

Война началась пять минут назад. В предрассветных сумерках немецкая пехота переправляется через реку Буг. Река в этом месте широкая, полноводная, плыть им не менее четверти часа. Солдаты осторожно двигают веслами, тихо плещет вода.

Шесть часов назад через Буг вплавь перебрался ефрейтор вермахта Альфред Лисков. Он хотел как можно скорее рассказать советским пограничникам, что на рассвете начнется война. Но у пограничников не было переводчика. Пока Лискова возили из штаба в штаб и искали переводчика, начало светать. На первом допросе перебежчику не поверили. Во время второго допроса Лискова со стороны границы раздался слитный гул. Это через Буг открыла огонь немецкая артиллерия.

Тут по немцам никто не стреляет. Но правее, на востоке, уже идет бой. Там низко стелется черный дым. Возможно, это результаты бомбежки. Медленно восходит маленькое красное солнце  — солнце первого дня войны.

Русские крестьяне, покидающие свою деревню, лето 1941 года

Крестьяне уходят от немцев. Разгар лета, жара — а мужчина справа в теплой шапке и куртке, женщины в платках и пальто, и даже мальчик, бодро шагающий на заднем плане, в ушанке и маленькой телогреечке.

Мужчина тащит на плечах мешок картошки. Молодая женщина связала два деревянных чемодана, перебросила их через плечо… Так и идут посреди тридцатиградусной жары в теплых пальто, с картошкой, чемоданами и тюками.

Люди, живущие в глубине страны, еще могут верить в то, что война будет короткой и закончится через два месяца. Верит в это и Гитлер, в день начала войны давший указание о скором сокращении военного производства и уменьшении численности сухопутных войск. Но крестьяне, которые увидели войну собственными глазами, понимают, что это — надолго. Поэтому и берут с собой все, что могут унести. Знают, что в ближайшее время они в свои избы не вернутся.

Один мой родственник родился в день начала войны в Минске. 28 июня немцы вошли в Минск, а за день до этого новорожденный на руках у своей мамы покинул город. Они ушли из Минска пешком, так же, как эти люди.

Бомбардировка Витебска немецкими военно-воздушными силами в июне 1941 года

Немцы бомбят Витебск. Видны маленькие белые дома под аккуратными крышами, зелень садов и лента шоссе. Видны колокольня и башенка собора. Hу чисто Google Maps! Но только это не родной мирный хай-тек, это кое-что совсем другое: аэрофотосъемка результатов бомбардировки. И уже поднимаются в небо столбы и султаны дыма.

Сами самолеты не видны, но это наверняка «Юнкерсы-87», так называемые Stukas: пикирующий бомбардировщик с неубираемым шасси. Летом 1941 года они с воем носились над головами людей и проскочили даже в психику тех, кто родился после войны. Я знаю человека с послевоенным годом рождения, который не может спокойно видеть самолет у себя над головой. Это генетический страх бомбежки.

Разрушенная военная техника и убитые лошади, оставленные Красной армией  во время отступления летом 1941 года

Механизированный корпус Красной армии попал под воздушный удар. В каждом мехкорпусе были артиллерийские тягачи «Комсомолец» и «Коминтерн», тракторы «Сталинец» и «Ворошиловец». Вон они стоят, брошенные, посреди улицы. Бочки вылетели из кузова грузовика и раскатились по земле. Эти бочки с дизельным топливом необходимы для дозаправки танков на марше. Теперь танки встанут, их тоже придется бросить.

Лошадей жалко. Добрые, терпеливые создания беззащитны против смерти, падающей с летнего неба на их теплые спины. В задранных и окаменевших задних ногах лошадей — все непотребство войны. А по тротуару в тени городских деревьев идет по своим делам спокойный прохожий.

Немецкие солдаты во время обыска жилого дома в селе

Немцы входят в деревню. У двоих в руках карабины  «Маузер-98», у третьего пистолет-пулемет MP 40. На каждом из солдат патронная сумка и сухарная сумка. В сухарной сумке у каждого хлеб, таблетки сухого спирта, горелка, банка консервов, ложка и нож. На головах у них каски, которые на заводе окрашивались так, чтобы не давать отблесков при лунном свете. У того, что в центре, за спиной тяжелый боевой рюкзак, солдат горбится под его весом. Чем рюкзак набит, я не знаю.

Война только началась, обмундирование у немцев пока еще чистое, ботинки крепкие, и стоят солдаты уверенно, как напоказ. А деревенька опустела и молчит. Крыша домика покрыта дранкой, оконная рама порчена временем и потемнела, форточка почти отвалилась.

Три ствола глядят в черный прямоугольник двери этого бедного домика. Оттуда ни звука.

Коллективная фотография немецких военнослужащих около школьной доски с надписью: «Русские должны умереть, чтобы мы жили»

Хорошим, солнечным днем 2 октября 1941 года в шестой роте состоялся серьезный разговор. Старшие товарищи — командир роты, члены партии  — в очередной раз объяснили важные вещи: война ведется за жизненное пространство для немецкого народа; враг, этот азиатско-еврейский выродок, хитер и жесток; комиссаров, попавших в плен, следует незамедлительно отделять от других пленных и передавать в руки особых команд, которые знают, что делать.

10 октября, через восемь дней после собрания в шестой роте, фельдмаршал Рейхенау издаст приказ под названием Verhalten der Truppe im Ostraum («Поведение войск на Востоке»). В приказе, занявшем две странички, фельдмаршал скажет и о «еврейско-большевистской системе», и об «искоренении азиатского влияния на европейскую культуру». Но это так, преамбула. Дальше по делу. Если полевые кухни армейских частей кормят население или пленных, не занятых на полезных для Германии работах, то это — «плохо понятая человечность». Хорошо понятая человечность немецкого солдата состоит в том, чтобы не иметь жалости и убивать. Давать же пленным сигареты и хлеб означает расхищать то, что родина с таким трудом дает солдату.

Троим, сидящим у школьной доски, и остальным, с веселыми лицами стоящим чуть подальше, приказ Рейхенау не нужен. Они и без того в курсе политики. Они написали на доске мелом: «Русский должен умереть, чтобы мы жили». Подписались поименно и стоят, улыбаются.

Советские солдаты, сдающиеся в плен на территории Белоруссии, лето 1941 года

Так начинается плен. Без оружия, с поднятыми руками, красноармейцы выходят из придорожного кустарника, где спрятались, услышав немецкую речь.

Это одна из бесчисленных разрозненных групп и группок, на которые в июле 1941 года распались полки и дивизии Красной армии. Выходят из кустов младший командир в фуражке и рядовые в пилотках, все с суровыми и мрачными лицами. Сейчас их сольют в одну колонну с другими пленными и погонят на запад. Они будут идти без воды и еды десятки километров, а по дороге мимо них будут двигаться на восток немецкие танки, немецкие грузовики, немецкая пехота в пешем строю, с презрительным пренебрежением поглядывающая на пленных, и немецкие мотоциклисты на тяжелых машинах с колясками, проносясь, будут обдавать их пылью.

Их пригонят в лагерь, называемый немцами «дулаг». Это несколько гектаров поля, обнесенного колючей проволокой. А за проволокой переливающаяся, бурлящая, перетекающая масса людей в бурых неподпоясанных гимнастерках, в грязных обмотках, в разбитых сапогах, в расстегнутых шинелях.

Колонна немецких солдат и разрушенный советский танк Т-26, лето 1941 года

Танк Т-26 угодил в яму. Люки подняты. Экипаж вылез из танка и ушел.

Обо всем остальном можно только гадать. Может быть, эту яму в последнюю предвоенную неделю вырыли рабочие, да так и бросили. А может, это воронка от бомбы. Крупная тогда была бомба. А как попал в яму танк? Несся сломя голову и не ожидал преграды? Или экипаж умышленно загнал его сюда, прежде чем бросить?

Таких фотографий лета 1941 года существует множество. На них брошенные на шоссе, замершие по обочинам, утопленные в реках, затихшие в полях подсолнуха танки БТ, Т-35 и Т-26. Десятки, сотни танков с поднятыми люками.

Где-то за лесом и полем разворачивает для контрудара свою конно-механизированную группу генерал-лейтенант Иван Болдин. После войны он напишет, что танки Т-26 были годны только на то, чтобы стрелять по воробьям.

Немецкая колонна встала. Мотоциклисты спрыгнули с мотоциклов и пошли смотреть, как объехать. По обочине пылит автомобиль с офицерами. Немцы наступают неудержимо. Контрудар группы Болдина провалится.

Солдаты немецкой пехоты на территории СССР, лето 1941 года

Вот они идут, эти хорошо откормленные, здоровые, отлично снаряженные, превосходно обученные, правильно воспитанные в духе любви к родине и фюреру немецкие парни. Тот, что справа, суров, как и подобает тевтону, а тот, что слева, глядит в жаркое небо войны с легкой полуулыбкой, словно предвидит в ближайшем будущем романтические приключения на бескрайних скифских полях.

Все у вас будет, ребята. Через полгода амбал, что справа, будет ходить укутанный в женское пальто под Москвой, получит обморожение ног, а потом и пулю в лоб, которой снабдит его сибирский охотник в белом маскхалате, бесшумно вынырнувший из метели на коротких лыжах. Романтический воин слева будет смиренно просить папиросу у советского лейтенанта, который подойдет к группе пленных в степи за Волгой. Долговязый, что во втором ряду, попадет под танк. Лысеющий, бритый, с расстегнутым воротом, нарвется на мину, и от него останется только его короткая, толстая, обутая в модный военный ботинок арийская нога. Ее похоронят на Украине.

Спецвыпуск подготовлен при поддержке ОАО «РЖД», Новая газета