Тюремный опыт: в лагере твой мир переворачивается с ног на голову с первых же дней
Когда я читаю воспоминания других заключенных, отмечающих положительные моменты в лагерях или тех, кто считает, что лагерь дал им что-то положительное, у меня возникают вопросы к тем, кто так пишет. Здесь, как говорится, одно из двух: либо бывший заключенный занимается самообманом, ведь есть такие люди, которые всегда пытаются найти хорошее, даже в самых тяжелых ситуациях — это некий контракт с прошлым. Либо заключенный не видел лагеря в полном смысле этого слова.
Тюремный опыт: Евгений Витишко
Многие зеки в тюрьме или в колонии начинают писать прозу. Евгений Витишко — не исключение. Он отбывает три года в колонии-поселении в Тамбовской области за «хулиганство». Витишко обвинили в том, что 13 ноября 2011 года на заборе дачи краснодарского губернатора Александра Ткачева появились надписи «Саня вор» и «Лес народу».
Экологи утверждают, что Витишко посадили за активную защиту природы. Он выступал не только против застройки береговой линии природоохранной зоны Черного моря под дачи чиновников, но и в защиту сочинской природы от олимпийской застройки, за борьбу против шельфового бурения Черного моря «Роснефтью» и за защиту многих других природных объектов Северного Кавказа.
-
Старая водонапорная башня из красного кирпича, как чудовищный магнит, притягивает к себе разбитые сердца, пустые желудки, жадные руки и нечистую совесть…
-
После захвата Крыма пришел к выводу, что русский народ не окончательно лишен чувства юмора…
-
Сосредоточенный водитель Камаза в кузове перевозил людей, похожих на старую поломанную дачную мебель…
-
По дорожкам ходят плоские тенеподобные люди. Они кажутся вырезанными из оберточной бумаги…
-
В совершеннейшем упоении глотаю дорожную тамбовскую пыль. На поле, как трупы, лежат мешки. Все мужчины администрации, высунув языки, бегают и собирают мешки. С капустой, морковью, свеклой и тащат их своим возлюбленным…
-
По небу раскиданы подушечки в белоснежных наволочках, и из некоторых высыпался пух. Тополя вроде старинных модниц в больших соломенных шляпах с пунцовыми, оранжевыми и желтыми лентами…
-
С тонких круглоголовых яблонь падают желтые волосы…
-
Через забор перегнулась радуга веселенькими разноцветными перетяжками. Ветер досвистывает знакомую мелодию в ритме аргентинского танго. О какой-то чепухе болтают сороки и воробьи…
-
Дальше за забором обнажаются грязные, прыщавые, покрытые лишаями, проказами и трещинами стены общежитий…
-
Вокруг могучая российская грязь. Она лежит как разъевшаяся свинья, похрюкивая и посапывая. И все физиономии татуированы грязью…
-
Всякая вера приедается, как рубленные котлеты и суп с вермишелью. Время от времени ее приходится менять — Перун, Христос, социализм, ВВП. Иначе…
-
Осенние тополя похожи на уличных женщин. Их волосы тоже крашены хной и перекисью. У них жесткое тело и прохладная кровь. Они расхаживают по аллее, соблазнительно раскачивая узкие бедра. Уверен, что девушки попадают на улицу из-за своей доброты. Им нравится делать приятное людям…
-
Мягкими серыми хлопьями падает темнота…
-
Убираем капусту. Ее можно сравнить с существующей властью в стране. Сняв листья, которыми она прикрывается — остается пустой качан, который из себя уже ничего не представляет и никому не нужен…
-
Собираем яблоки в огромном саду и почти на родине Мичурина. Все трясут деревья, но ни одному не упало яблоко так, как оно упало на Ньютона. Наверное, не тот сорт…
-
По «Русскому радио» опять поет Киркоров. Русские певцы всегда отличались чувствительным сердцем. Все время, в современной истории России, они щедро отдавали свои свободные понедельники, предназначенные для свободного помытья в бане, благотворительным целям…
-
Ночь легкая и неторопливая… и вздыхает, как девушка, которую целуют в губы. Веснушчатый лупоглазый месяц что-то высматривает из-за трубы котельной. А звезды будто вымыты хорошим душистым мылом и насухо протерты…
-
Что такое три года по сравнению с вечностью, которую мы обещали своим возлюбленным. Тем более любовь, которая «двигает мирами», уже во мне…
-
В железном веке для того, чтобы выдолбить лодку каменным или костяным инструментом, требовалось три года, чтобы сделать корыто — один год…
-
Пронесся слух об убегающих в Сибирь чиновниках, о ящиках с драгоценностями, с посудой, с коррупционным «золотишком, мебелишкой, бельишком», которые они захватывают с собой в тайгу…
-
Ночь. Малые Плеяды освещают столовую, Северная Корона — школу, а Большая Медведица нависает над баней, и льдистая, почти исчезающая Полярная Звезда показывает, куда идти чиновникам…
-
Разглядываю людей. Веселое занятие. Будто запускаешь руку в ведро с малой рыбешкой. Неуверенная радость, колеблющееся мужество, жиреющее злорадство, безглазое беспокойство, трусливые надежды — моя жалкая добыча…
-
Подошел к окну. Октябрьский мороз разрисовал его причудливейшим серебряным орнаментом: Египет, Рим, Византия, Персия. Великолепное и расточительное смешение стилей, манер, темпераментов и воображений. Нет никакого сомнения, что самое великое на земле искусство будет построено по принципу коктейля…
-
Часто вглядываюсь в глаза судейских… почему-то пока справедливости в них не видно…
-
Оказывается, тамбовские волки совершенно безнаказанно едят тамбовских зайцев…
-
Утро… Просыпающееся ленивое солнце как бы нехотя встает из-за горизонта, провожая засыпающую полную луну. Парящий пруд отдает тепло остывающей земле и обжигающе холодному воздуху в предвкушении тепла. Пальцы, смерзшиеся с перчатками, вовсе не хотят слушаться. А под ногами звонко хрустят листья, прихваченные морозом и покрытые инеем, капусты…
-
Ополченцы дерутся (по всей вероятности, мужественно) на трех фронтах, четырех территориях стран и двенадцати направлениях…
-
Показателем уровня обучения может служить парта в классе, прикрученная задом наперед рядом с кабинетом директора…
-
— Хорошо, не буду оспаривать: письменный стол и прикроватный стул — это предметы роскоши. В конце концов, стихи и жалобы в суд можно писать и на подоконнике. Но кровать! Я же должен на чем-нибудь спать?
— по закону вовсе не обязательно…
(из разговора с прокурором за соблюдением законности) -
Если верить почтенному английскому дипломату, Иван Грозный и огнеблюстители олимпийского огня Сочи-2014 пытались научить русских улыбаться. Для этого они приказывали во время прогулок, проездов или, по-новому, эстафет, «рубить головы тем, которые попадались ему навстречу, если их лица не нравились». Несмотря на такие меры, у россиян все равно остались мрачные характеры…
-
Возвращаемся полевыми бульварами, они же раздолбанные дороги. В аккурат 3 версты. Деревья шелестят злыми каркающими птицами. Вороны висят на сучьях, словно живые черные листья. Не помню уж в какой летописи читал, что перед одним из страшнейших московских пожаров, «когда огонь полился рекой, каменья распадались, железо рдело, как в горниле, медь текла и деревья обращались в уголь, а трава в золу», — тоже раздирательно каркали вороны над Кремлем…
-
Кто-то думал, что это было начало бунта. На самом деле, два «отказника» забрались на сорокаметровую трубу, чтобы на всё плюнуть…
-
Ихний начальник третьего дня сбежал в Тамбов и оттуда соизволил ни больше ни меньше объявить войну Обаме…
-
Мне искренне не нравятся эти «скифы» с черными палками и в старых стоптанных туфлях. Палки весьма романтически оттягивают их выгоревшие и обтрепанные мундиры…
-
Дежурный трется сухой переносицей о край письменного стола. Он вроде лохматого большого пса, о котором можно подумать, что состоит в дружбе даже с черными кошками…
-
Упираюсь в его мечтательные глаза своими тверезыми, равнодушными, прохладными, как зеленоватая сентябрьская подернутая ржавчиной вода. И мне непереносимо хочется взбесить его, разозлить, вывести из себя…
-
Им плохо не только от моего присутствия, но и от слова, взгляда, мысли…
-
А людей здесь меряют кучами, как и капусту..
-
В двери входит девушка, вместительная и широкая, как медный таз, в котором мама варила варенье. Лицо у нее ровное и белое, как игральная карта высшего сорта из новой колоды, а рот — туз червей. И она трагически ломает бровь над смеющимся глазом…
-
Старший действительный статский советник, некогда возглавлявший одну из партий в Государственной думе с противоречивым названием «Единая Россия», «одетый в пенсне», торгует в подъезде харьковскими ирисками…
-
Заглянул в столовую. На сковородках шипят кровавые кружочки колбасы, сделанные из мяса, полного загадочности. В мутных ведрах плавают моченые огурцы, сморщившиеся от собственной брезгливости, рыжие селедки истекают ржавчиной, разъедая вспухшие руки поваров…
Тюремный опыт: Зара Муртазалиева
Зара Муртазалиева была осуждена на 8,5 лет лишения свободы за «приготовление к совершению террористического акта» в Москве. Освобождена в сентябре 2012 года. Российские и международные правозащитники считают Муртазалиеву невиновной и политзаключенной.
В 2014 году получила политическое убежище во Франции.
Может ли после тюремного опыта остаться что-то положительное в жизни человека?
Я согласна с мыслью Шаламова, которая проходит через все его рассказы: человек не должен сидеть в лагерях, хотя бы потому, чтобы он не знал о себе то, что он узнаёт о себе там.
Когда я читаю воспоминания других заключенных, отмечающих положительные моменты в лагерях или тех, кто считает, что лагерь дал им что-то положительное, у меня возникают вопросы к тем, кто так пишет. Здесь, как говорится, одно из двух: либо бывший заключенный занимается самообманом, ведь есть такие люди, которые всегда пытаются найти хорошее, даже в самых тяжелых ситуациях — это некий контракт с прошлым. Либо заключенный не видел лагеря в полном смысле этого слова.
Ничего положительного лагерь не может дать, с какой бы стороны на этот опыт ни посмотреть.
В лагере твой мир переворачивается с ног на голову с первых же дней твоего пребывания. Каждый день, 24 часа в сутки, ты учишься терпеть, не просить, ненавидеть, вырабатываешь иммунитет к оскорблениям, к боли физической и к боли моральной.
Через полгода твоя прошлая жизнь начинает тускнеть в памяти, лица родных теряют очертания, а на лицо зека ложится та самая маска безразличия, за которой заключенные прячут боль, слезы, воспоминания, прошлую жизнь, всё то, что когда-то им принадлежало. Вот отсюда и появляются те самые серые и безликие лица, которые часто описывают в своих статьях журналисты и вспоминают очевидцы. Лагерь отравляет жизнь человека навсегда, человек, прошедший лагерь, никогда не будет прежним. Он никогда не станет тем, кем был до посадки.
В лагере бывают ситуации, когда ты видишь как кого-то «ломают», как кого-то пытают, насилуют, избивают, — так ты становишься очевидцем трусости, слабости, подлости. Так моральные барьеры перестают существовать для большинства людей в этих местах.
Люди приучаются ненавидеть людей, приучаются бить и унижать друг друга: здесь каждый сам за себя и каждый выживает по-своему.
Лагерь оставляет отпечаток на всю жизнь, он заставляет тебя хотя бы раз в день думать о смерти, думать о возможности все прекратить. Он заставляет тебя радоваться за самоубийц, потому что они оказались сильнее всех вместе взятых.
В будущем тюремный опыт создает массу проблем, как психологических, так и физических. Когда ты говоришь с человеком, ты знаешь, что он может сказать через минуту, что он сделает, ты угадываешь, как он закончит фразу, пропускаешь его через свой собственный рентген.
Пока ваш собеседник говорит, вы думаете о том, через сколько дней, месяцев он сдался бы в лагере, сколько времени ему понадобится для того, чтобы превратиться из человека в жалкое подобие самого себя.
Тебе хватает несколько минут для того, чтобы определить, что человек врет, хотя сам можешь искусно маскировать свои чувства и эмоции, ты становишься эгоистом и циником.
Грубость, резкость, замкнутость — основные черты большинства заключенных.
Освободившись, человек начинает бояться всего: бояться полиции, бояться задержаний, бояться власти в своей стране, бояться повторения боли, повторения своей собственной судьбы.
Страшно возвращаться в тот мир, из которого тебя когда-то забрали и осудили. Этот мир стал для тебя за долгие годы враждебным, ты привыкаешь к своей среде заключенных, где все ясно и понятно, где четко расписаны правила, что можно, а что нельзя.
Лагерь был бы не так страшен, если бы была возможность отбыть срок и изгнать из своей памяти воспоминания, но этого не происходит, и ты начинаешь осознавать, что, будучи на свободе, ты меряешь окружающий мир по лагерным меркам.
Лагерь освобождается вместе с тобой и живет в твоем мире, внутри тебя самого, заставляя каждый день перебирать воспоминания, как пуговицы, нанизанные на ниточку.
Лагерь заставляет смотреть на часы и думать о зарядке и проверках, лагерь в тебе живет воспоминаниями о тех, кто так и не вернулся из этих мест живым.
Нет в жизни большей трагедии, чем лагерь в жизни человека. Но никто не скажет лучше самих заключенных: «лагерь — это университет жизни, который лучше проходить заочно».
Тюремный опыт: Даниил Константинов
Даниил Константинов, юрист и политик, провел 2,5 года в СИЗО по обвинению в убийстве, 16 октября 2014-го освобожден в зале суда
Принято считать, что в тюрьме невыносимо плохо. Больше того, на тюремном заключении лежит какой-то загробный налет. За человеком закрываются тяжелые тюремные двери, гремят замки, и для оставшихся на воле людей заключенный как будто бы переходит в мир иной. Это почти потустороннее бытие, параллельный мир, из которого приходят письма и куда отправляются передачи. Мрачные тюремные здания напоминают большие гробницы, где людей хоронят заживо. Однако и в этих бетонных гробницах есть жизнь.
Тюремные будни, конечно, предельно унылы. Жизнь по заведенному кем-то другим распорядку. Подъем, проверка, прогулка, следственные действия, отбой. Трехразовое питание, качество которого оставляет желать лучшего. Необходимость подчиняться распоряжениям местного персонала, часто неумного и агрессивного. И, безусловно, невозможность быть хозяином своей судьбы. В общем, все то, что зовется неволей.
На самом деле все не так уж плохо. В душных, набитых камерах живут живые люди; они смеются и общаются между собой. Да, именно смеются. Парадокс, но смех — это то, чего в тюрьме хватает сполна. Первое, что меня поразило, когда я впервые попал на общую сборку в СИЗО — это смех. Там не было гнетущей тишины, депрессии и ощущения страдания. Люди, которым суждено было провести многие годы в неволе, не впали в уныние и не замкнулись в себе. Мы стояли тесным кружком и смеялись. Возможно, что это просто психологическая реакция на стресс, но одно могу сказать точно — взрывы хохота сопровождали меня все эти два с лишним года.
В тюрьме вообще особая психологическая атмосфера. Большое количество свободного времени (у меня впервые после студенческих лет), тюремный режим и отсутствие городской суеты дают человеку некоторое успокоение и отстраненность от обычных забот. Ты как будто пребываешь на отдыхе, только отдых этот сопряжен с большими неудобствами и лишениями. Я помню, как, стоя на сборке, я поделился этим наблюдением с политзаключенным-болотником Сергеем Кривовым. Он, в свойственной ему манере, мягко улыбнулся и согласился со мной. «Вот только вряд ли нашим близким понравится такой отпуск», — добавил он шутя. Близкие действительно страдают даже больше, чем сами заключенные, ведь за других волнуешься сильнее, чем за самого себя.
Несмотря на многие неудобства, в тюрьме есть и свои преимущества. Можно читать, можно учить языки или попробовать дистанционно получить образование. Появляется возможность сделать с собой то, чего ты не успел сделать на свободе. Конечно, если позволяет здоровье. Я просто читал.
Меняются камеры, сменяется круг общения. Появляется возможность неограниченного общения с людьми и круглосуточного наблюдения за ними. Пожалуй, ни в каких других условиях нет возможности так тщательно изучить людей, все их привычки, повадки, особенности характера, вычленить человеческие типы. Отсюда у заключенных вырабатывается какая-то особая проницательность, которую я не раз наблюдал в действии.
Мне приходилось сталкиваться с самыми разными людьми. Политзаключенные, террористы, крупные мошенники, бывшие чиновники, участники ОПГ, — не говоря уже о прочих мелкоуголовных элементов, которых достаточно в наших тюрьмах.
Многое я узнал и о работе нашей правоохранительной системы, о методах, которые используют спецслужбы для создания крупных, политически окрашенных дел. Я понял, например, как из группы подростков формируется образ мифического подполья. А потом кто-то получает за это новые погоны. Встречал я и бывших чиновников — фигурантов крупных коррупционных дел. Пусть они останутся анонимами, поскольку вряд ли снова захотят услышать о себе в тюремном контексте. Общение с ними позволило мне узнать, как в действительности работает российская государственная система, понять принципы функционирования вертикали власти.
Мне приходилось делить камеру и с кадыровцами, и с участниками ваххабитского подполья, с ветеранами чеченских кампаний, с бывшими предпринимателями. И со всеми в большинстве случаев удавалось найти общий язык, несмотря на множество разногласий.
У многих заключенных есть чему поучиться. Многомесячное непрерывное общение позволяет перенять многие знания и умения, которыми богата тюремная публика. Одни могут научить тебя играть в шахматы, другие научат играть на бирже. Третьи расскажут о методах управления в крупных компаниях и подкинут полезную литературу. Другие поделятся опытом развития своих бизнесс-проектов.
Разумеется, все сказанное касается только такого тюремного заключения, которое проходит в элементарных человеческих условиях. Тех, кто сидел в переполненных камерах по 100—120 человек, это не касается. Не касается это и тех, кто прошел жесткие, режимные лагеря и тюрьмы, где человеческая личность подавляется, а пытки и издевательства являются нормой. Наша «исправительная» система жестока и несовременна. Порой возникает ощущение, что ты попал в средневековье. Поразительно, но рядом с Россией двадцать первого века с ее светящимися цветными витринами, городами и интернетом сосуществует другая реальность: принуждение, постоянное насилие и каждодневная жестокость, а многие наши сограждане об этом даже не подозревают. Или не хотят об этом знать.
Система скорее озлобляет и ожесточает, чем исправляет, часто лишая людей надежды на будущее. Признаков ее реформирования пока не видно.
Тем не менее я хотел рассказать о другом. О том, как в условиях лишения свободы, в неволе, остаться самим собой, не сломаться, не впасть в уныние. Надеюсь, что это у меня получилось.
Тюремный опыт: Инна Бажибина
Инна Бажибина, бухгалтер, в январе 2010 года приговорена к 15 годам лишения свободы по статье 188 УК РФ («контрабанда»), освобождена в декабре 2011-ого.
«Провела я в тюрьме не так долго: статья, по которой я была осуждена на такой безумный срок, была декриминализирована, т. е. государство решило, что подобные деяния уголовно ненаказуемы. Таким образом, Россия привела свое уголовное законодательство в соответствие с уголовным законодательством стран Таможенного союза.
Каждый попадает в тюрьму своим путем. У каждого свое дело, свои обстоятельства, свой срок. У меня шок от приговора перекрывал шок от тюрьмы. По сравнению с этой страшной цифрой все происходящее в камере казалось малозначительным.
Первые полгода приобретаются навыки тюремного быта, выживание в условиях, далеких от элементарных, привычных нам, благ цивилизации.
Одновременно учишься общаться людьми, с которыми в обычной жизни ты никогда бы не встретился.
И тут же приобретаешь ценное качество: уходить в себя. При постоянном присутствии в обозримом пространстве от 40 до 100 человек.
Еще приходит понимание: как в один миг может все измениться, и не по твоей воле. Понимаешь: как в обычной жизни это близко ходит. Тюрьма, сума.
Опыт несомненно приобретается, и немалый, и это, конечно, хорошо, любой опыт хорош. Происходит оценка и переоценка всего на свете… НО! Вопрос в том, нужен ли этот опыт? Безумно жалко потерянного времени для приобретения этого опыта. И негатива, конечно же, много.
Итого: отрицательного гораздо больше, и та малая часть положительного не стоит тех лет и тех мучительных унижений.
Тюремный опыт: Руслан Телков
Руслан Телков, предприниматель, отсидел 12 месяцев в СИЗО по статье 146 УК РФ («нарушение авторских и смежных прав»), освобожден в связи с истечением предельного срока содержания под стражей. Дело не закрыто, прокуратура дважды возвращала дело на доследование.
«Попадая в тюрьму, начинаешь переосмысливать жизнь»
Мне хочется спросить всех, кто в данный момент читает этот текст: можно ли оказаться в тюрьме за преступление, за которое предусмотрено административное наказание в виде штрафа по всем «понятиям и видам понятий», причем если ты этого преступления не совершал?
Не дожидаясь вашего ответа, отвечу сам: да! можно! При этом административное нарушение перерастет в преступление средней тяжести, а после, по внутреннему убеждению следователей и всего механизма следственно-прокурорской машины, – превратится в преступление тяжкое. Чуть-чуть не дотянет до особо тяжкого.
Что особенно удивительно: статья, по которой меня обвинили – 146 УК РФ, «нарушение авторских и смежных прав». Вы будете смеяться, но у нас в стране за это сажают и содержат, как самого настоящего преступника, наравне с «крадунами», террористами и убийцами. Именно по этой статье меня и арестовали. Я – владелец успешного бизнеса, у меня семья, больные родители на обеспечении, недвижимость.
У меня была подписка о явке, но находился я не дома, а на работе, следствие почему-то объявило меня в федеральный розыск, и затем я был арестован. Вы скажете: «Абсурд какой-то»! Но это так! Как говорил один мой знакомый: «Не ту страну назвали Гондурасом!»
Как задерживали
Одним из самых забавных моментов в моей истории был процесс задержания. Я находился на работе. Мою машину заблокировали на парковке, чтобы я никуда не сорвался. В моем собственном офисе меня задерживали, как задерживают особо опасного рецидивиста. В спецоперации участвовал и сам начальник уголовного розыска. А теперь представьте себе: административное правонарушение, с сомнительными доказательствами, а сил стянуто, как будто задерживают группу боевиков. Смешно?! Но этот факт имел место быть.
Задержали меня, все документы и ценности я успел скинуть на работе в сумку, оставив себе лишь мобильный телефон на случай связи. Доставили в кабинет следователя. Там был составлен протокол задержания, приехала моя любимая жена вся в слезах, абсолютно не понимающая, что происходит, и лицезрела весь процесс работы сотрудников наших правоохранительных органов. Когда составлялся протокол задержания и последующего моего препровождения в СИЗО, мне сообщили имя и фамилию судьи, которая будет рассматривать мой арест.
Я понимал, что меня арестуют, хотя, признаюсь, еще все-таки надеялся.
Конец жизни
На самом деле когда попадаешь в тюрьму, то в первые секунды кажется, что это – все, конец жизни. Но постепенно втягиваешься и начинаешь понимать, что ты попал туда не за что-то, а для чего-то. Будь ты на свободе, по ту сторону решетки, то неизвестно, что могло бы произойти: тебя могла бы сбить машина, могла бы упасть на голову сосулька, все что угодно. А попав в тюрьму, начинаешь переосмысливать жизнь. Начинаешь ценить время. Впрочем, это философские размышления, и углубляться в них не стоит.
Первые дни тянутся бесконечно долго, так как нет ни часов, а порой даже окон, чтобы ориентироваться и понимать, что это – утро, день, вечер, ночь? Единственное временное указание – это раздача «баланды» – завтрак, обед и ужин…
Невозможно объяснить, что чувствуют люди, попадающие в тюрьму. То, что там чувствуешь, – это не любовь, не преданность, не патриотизм, не привычка, не ответственность, не сочувствие, не жалость, не гнев по поводу происходящего, не единство, не верность, не дружба, не чувство долга, – это нечто большее, чем все это вместе сказанное. Это как боль, которую невозможно искоренить, удалить или обезопасить от нее себя и своих близких. Это жизнь.
В тюрьме надо быть очень аккуратным
Там, в тюрьме, я видел как ломаются судьбы людей, как от них отворачиваются их близкие и они не выдерживают. От них уходят жены, хотя их еще не успели осудить, про них забывают близкие родственники и друзья, а в большинстве случаев сами родственники и друзья детства становятся инициаторами уголовных дел. Эти дела рано или поздно превращаются в реальные сроки с реальными зонами.
Потому что из тюрьмы одна дорога – это лагерь. Случаи освобождения без суда и приговора единичны и их можно пересчитать по пальцам. Можно сказать: один шанс на сто тысяч. Самое интересное: срок рано или поздно заканчивается и люди освобождаются, и как потом эти «близкие» могут смотреть им в глаза и называть себя их родными!
Огромное количество историй можно услышать от разных людей, и у всех своя правда, правда их жизни. На самом деле, когда все это слушаешь лишь спустя некоторое время, начинаешь осознавать, что в этой стране, где творится беспредел и беззаконие, ты – никто.
Преступники – это те же самые люди, ну, может быть, чуть-чуть особенные, осужденные за тяжкие и особо тяжкие преступления. Как правило, особо тяжкие преступления совершают люди с психическими отклонениями или в состоянии аффекта. В жизни вы подобных людей избегаете, а в колонии они сконцентрированы. Общаясь с ними, я научился внимательно следить за своей речью. Если, допустим, на свободе можно позволить себе резкие выражения и вам это простят, то в тюрьме — нельзя.
В тюрьме можно материться, но это не приветствуется. Там за словом сразу идет дело. Если вы человека обозвали, а он на это не отреагирует должным образом, то это сразу меняет его положение. Мгновенно. На свободе вы можете назвать его как угодно, а в тюрьме надо быть очень аккуратным. Нельзя необдуманно бросаться словами – потом за каждое слово придется отвечать, причем порой груз ответственности может стать неподъемным.
«Народная» статья
Самая распространенная статья сейчас – это 228-я. Наверное, больше половины из тех, с кем я сидел, — осужденные по так называемой президентской статье. «Президентской» называют 228-ю статью УК РФ – («хранение и сбыт наркотиков»).
Сейчас в тюрьме ее называют «народной». Раннее «народной» была статья 158 – кража, и если у тебя была 228-я, то это было зазорно. Что ж, меняется время, меняется и контингент сидельцев.
Чтобы сесть по 228-й, преступление совершать не надо. Сажая этих наркоманов, Наркоконтроль выполняет план. Судят людей и сажают лишь только по показаниям свидетелей и понятых, которые в 99% случаев сами являются прожженными наркоманами и за дозу наркотиков готовы родную мать продать. Сами сотрудники правоохранительных органов используют этих людей до тех пор, пока они им нужны, пока они им выгодны, но через определенное время они окажутся сначала в ИВС, потом в СИЗО, а потом и на скамье подсудимых. Такая же участь ожидает и так называемых стукачей, которые «сдают» продавцов наркотиков. Это своего рода круговая порука. То есть сначала ты кого-то сдал, потом этот человек тебя сдал и далее – по кругу. Круговорот людей в природе.
Наказание по этой статье должно соответствовать содеянному. Есть, конечно, люди, которые на наркотиках делают состояние и живут этим. А есть те, кто сам употребляет наркотики, а поскольку они стоят дорого, то, чтобы их купить себе, продают и другим, либо за дозу сдают других. То есть это не выгода, это болезнь. Они не представляют общественной опасности. Их нужно отправить в ссылку куда-нибудь в Эвенкию. У нас много мест, где практически нет людей: Курильские острова пустые, Сахалин, Камчатка. Пусть они там в огородике копошатся, живут с семьей, там они наркотики только медведям смогут продать.
Интересный вопрос: считать наркоманов виновными или нет? Как говорит Генри Резник: «Есть закон, выше закона — справедливость, выше справедливости — милосердие, а выше милосердия — любовь». По закону они осуждены совершенно правильно. Да, действительно, они продавали наркотики. Но приговор в отношении них и мера наказания — несправедливы.
День сурка
Очень тяжело адаптироваться в жизни после года, проведенного за решеткой. Представляю, как тяжело людям, отсидевих пыть или десять лет! Наверное, они чувствуют себя, как инопланетяне или как маленькие дети, которые впервые оказываются на улице без присмотра родителей. Очень тяжело. Все вокруг кажется таким чужим, тяжело начинать общаться с нормальными, обычными людьми. Никому не веришь. Почти как в тюрьме, где живешь по закону: «Не верь, не бойся, не проси!»
Остается только доверие к самым близким, к тем, кто не отвернулся от тебя в самую трудную минуту и поддержал, тем, кто не говорил гадостей и верил в тебя, верил, что ты сможешь, что ты выдержишь… не сломаешься. Только благодаря этой поддержке и есть шанс выжить в изоляции от общества, где каждый день, как «день сурка», то есть все дни похожи между собой как близнецы.
Мое уголовное дело еще не окончено. Позади – более трех лет уголовного преследования, дважды прокуратура возвращала дело на дополнительное расследование. Год, проведенный в СИЗО, и это еще не конец. Бой еще впереди!
Источник: openrussia.org