Киндер и цугундер. Детская преступность в Беларуси

За тот же период несовершеннолетние совершили 3 убийства – ровно половину от того, что было в 2015г. Правда, во II полугодии статистику наверняка подпортит «парень с бензопилой», совершивший резонансное убийство в столичном ТЦ «Новая Европа».

Однако, обращая внимание на шумные истории, можно забыть о главном – по данным белорусских правозащитников, порядка 40% подростков, отбывавших наказание по «малолетке», впоследствии попадают во взрослые зоны. МВД и другие структуры могут много рапортовать о снижении подростковой преступности, но даже озвученные высокие проценты вряд ли будут греть душу. «БелГазета» в рамках круглого стола решила разобраться, какой из общественных институтов – семья, школа, правоохранительная система – может больше всего повлиять на современных подростков, чтобы снижение преступности не только благоухало цифрами милицейской статистики, но и напрямую повлияло на оздоровление белорусского общества. В дискуссии приняли участие адвокат юрконсультации N2 Андрей КЛЕЩЁНОК, психолог Валерий ПЯСТУН, педагог дополнительного образования столичной гимназии N29 Дмитрий ВОЛОДЬКО и экс-заключенный Никита ЛИХОВИД.

– По каким статьям УК чаще всего привлекаются к уголовной ответственности несовершеннолетние?

Андрей Клещёнок: – Если брать весь срез совершенных преступлений любыми лицами в любом возрасте, то подростковая преступность пропорционально вряд ли будет сильно отличаться от общих цифр (естественно, в расчет не берутся так называемые экономические статьи и те статьи, где есть специальный субъект – военнослужащие, должностные лица и т.д.). Традиционно «популярны» в подростковой среде кражи, хулиганство, изготовление и использование поддельных документов (справок и т.д.), чуть реже встречаются грабежи. Общий возраст привлечения к уголовной ответственности – с 16 лет, но есть составы преступления, по которым несовершеннолетние привлекаются с 14 лет.

Исходя из моей практики и практики коллег, наметилась нехорошая тенденция по более частому возбуждению в отношении несовершеннолетних уголовных дел по ст.328 УК (незаконный оборот наркотических средств), причем не так редко по ч.4 (организованная группа), по которой предусматривается срок лишения свободы от 10 лет. Не такой редкостью стали и уголовные дела по ст. 343 УК (изготовление и распространение порнографических материалов): многие подростки, разместив, к примеру, на своей странице (или в группе) в соцсетях фотографию сомнительного содержания, даже не догадываются о тяжести совершенного проступка. В результате, даже если в группе кроме подростка, разместившего материал, состоит всего два человека, с точки зрения закона можно говорить о распространении. А дальше эксперты уже будут изучать, содержат ли распространенные материалы элементы порнографии.

КНУТ БЕЗ ПРЯНИКА

– По данным ЮНИСЕФ, в Беларуси в 2014г. в местах лишения и ограничения свободы находилось 25 детей в расчете на 100 тыс. детского населения, что являлось вторым показателем в странах Центральной и Восточной Европы и СНГ после Албании. Эти цифры сильно настораживают?

А вопрос рецидива очень важен: лично я знаю только одного человека, который отсидел по «малолетке», а потом больше на зону не возвращался, причем я не уверен, что он после возвращения ничем противоправным не занимался. Молодые люди, попадая в зону уже к закоренелым преступникам, фактически получают «профессию». Допустим, перед первой посадкой подросток, чтобы украсть что-то из автомобиля, разбивал стекло кирпичом, на зоне же его научат вскрывать машины за 30 секунд – при этом не останется ни царапины. Плюс подросткам свойственно зарабатывать авторитет не только среди сверстников, но и в глазах взрослых.

Здесь очень важна реакция со стороны школы, которая, увы, предсказуема. Я как-то спросил у директора одной из школ: «У вас все делается через кнут: через плохую оценку, замечание, постановку на учет, вызов родителей, а где же пряник?».Директор съязвил: «Мне что, торт им принести?». В нашем обществе с детства идет стимуляция через негатив, и в этом контексте преступность можно рассматривать в том числе как вызов обществу: чем больше давишь на тех же подростков, тем отчаяннее они сопротивляются системе.

– Сейчас давление идет и за счет ужесточения наказания за те же наркотики, когда молодые люди могут получить заоблачные сроки за то, что по чьей-то просьбе кому-то что-то передали. Правоохранительная и судебная системы фактически работают по принципу: этого потеряем, но на его примере троих сбережем. Подобный метод «публичной казни» действенен?

Клещёнок: – Научно подтверждено, что если человек больше 5 лет находится в изоляции от общества, он после этого полностью социализироваться не сможет. Как правило, отсутствует какая-либо пропорциональная связь между усилением наказания и снижением количества совершаемых преступлений по той или иной статье – таким способом сложно добиться снижения преступности. Усиление же наказания действительно чувствуется на практике: если суд признает несовершеннолетнего виновным по ч.4 ст.328, огромного срока избежать не удастся. Подросток, который, по сути, еще не осознал, что он наделал, по приговору может получить срок, который может быть очень близким прожитому возрасту осужденного. Поэтому защитник должен сделать все возможное, чтобы в отношении обвиняемого была выбрана правильная квалификация, судом при рассмотрении дела учитывались все факторы, не только усугубляющие, но и смягчающие вину.

Пястун: – Я согласен, что ужесточение наказания неуместно: жестокость и гнев то же самое и порождают. Если оступившемуся подростку дать год лишения свободы – для него это будет уже серьезным наказанием, зачем же сразу «лупить», к примеру, 12 лет?

СПАЙСОВЫЕ ДЕТИ

– Что надо сделать обвиняемому, чтобы попасть под ч.4 ст. 328 – наладить серьезную дилерскую сеть, как это сделал Константин Вилюга по кличке Кот, в отношении которого и созданной им, по версии правоохранителей, преступной группы ныне проходит громкий уголовный процесс?

Клещёнок: – Как показывает недавняя практика, люди, признанные виновными в совершении преступления в составе организованной группы, могут лично и не знать остальных участников этой самой группы. Для признания виновным иногда достаточно быть курьером в интернет-магазине и выполнять команды руководства, даже обезличенного, скрывающегося под различными никнеймами.

Лиховид: – Сейчас проблема и в том, что тюрьмы (речь не только о подростках) переполнены заключенными, отбывающими наказание по ст.328. В Ивацевичском районе по поручению президента колонию, больше известную как «Волчьи норы», перепрофилировали под исправительное учреждение для наркоманов. Говорили, что 800 посадочных мест хватит за глаза. Не прошло года, как колония оказалась переполненной, все забыли, что им сверху велели, и начали расселять «наркотических» зеков направо и налево. Потом нашли другой способ для идентификации – ввели специального цвета нашивки, расселяли по отдельным отрядам. Но такими темпами у нас скоро останется 2-3 тюрьмы для тех, кто будет сидеть по другим статьям, не имеющим отношения к обороту наркотиков. В исправительных учреждениях для малолетних складывается примерно такая же ситуация.

– А школьные психологи с этими вопросами не справляются?

Володько: – Иногда ко мне на урок приходит психолог, просит уделить ему внимание для проведения теста среди школьников. Слушаю эти вопросы и не понимаю, что при помощи этих вопросов он хочет узнать. Хотя школьных психологов понимаю: нагрузка у них большая, явно не соответствующая зарплате.

Пястун: – Психологи в школе работают скорее для преподавателей, чем для учеников, хотя и сами преподаватели толком не понимают, зачем нужны психологи: мы вам передадим подростков, а вы на них повлияйте. Это работать не будет, ведь плохое поведение подростков, нередко трансформирующееся в преступность, – симптом системы: в первую очередь семейной, затем – общественной. Сколько подростка не пинай, он всегда будет смят системой, которая сильнее любого индивида. А мы воспитываем, запрещаем, затем гоняем по колониям – это только усугубляет.

Клещёнок: – По практике ведения уголовных дел заметил, что с несовершеннолетними подозреваемыми и обвиняемыми адвокату гораздо сложнее работать, чем со взрослыми. Во-первых, подросток находится в стадии зарождения личности, и от того, как сейчас с ним поступит система, во многом зависит его будущее. А то, как с ним поступит правоохранительная и судебная системы, во многом зависит от качества работы защитника и его должной квалификации. Во-вторых, большую роль играет фактор родителей. Они в качестве законных представителей не только участвуют во всех следственных действиях, но зачастую и обременяют ситуацию выплеском большого количества эмоций: да мой ребенок не такой, виновата плохая компания и т.д.

Хотя есть и такие родители (это касается неблагополучных семей), которые пришли, подпись под протоколом в качестве законного представителя поставили и ушли. В-третьих, с несовершеннолетними очень часто сложно найти контакт. Для правильного выстраивания позиции защиты крайне необходимо, чтобы подзащитный говорил адвокату правду, причем с первого контакта. От взрослых всегда проще услышать правду, несовершеннолетние довольно часто не хотят ее говорить, даже с адвокатом наедине.

У меня в практике был случай, когда в отношении одного подростка возбудили два уголовных дела в разных районах. И судьба одного дела напрямую влияла на второе, мне нужны были подробности, которых добиться было крайне сложно. Позже мои наблюдения подтвердились и в общении с другими подростками. Недоверие складывается скорее от того, что он воспринимает защитника, как одного из цепочки, с кем уже доводилось общаться: оперативник, следователь, а теперь и адвокат.

– Насколько влияет на развитие подростковой преступности проблема урбанизации? Опасны ли такие микрорайоны, как, к примеру, Каменная Горка в Минске, где выдается государством много социального жилья? Навязывают ли городу свои привычки дети перебравшихся в столицу сельских жителей?

Володько: – Преддипломную практику я проходил в столичном микрорайоне Сухарево: я сам удивлен, почему после этого остался работать в школе. Там считалось нормальным разговаривать матом, ученица, размерами с меня, пыталась мне угрожать, меня ждали возле школы – никаких действий не предпринимали, пытались просто запугать. Сейчас, работая в показательной гимназии, сильно ощущаю разницу между районами. Причем, как убедился в очередной раз, многое зависит от семьи. В школе в Сухарево многие ученики были либо из неполных, либо из многодетных семей, конфликтовали с родителями и т.д. Понятно, что эти дети в школе пытаются вести себя так, как ведут дома их родители, и школа на это никак не реагирует. В гимназии же, где я сейчас работаю, если кто-то из учеников выругался матом и на него написали жалобу, директор вызывает родителей – дело может дойти вплоть до исключения.

Лиховид: – У меня есть и обратный пример. Моя школьная учительница сейчас одновременно преподает в считающейся престижной школе, расположенной недалеко от Национальной библиотеки, и в ПТУ. В училище ей повезло: попалась группа, в которой есть ярко выраженный лидер, которого интересует здоровый образ жизни. Когда один из учащихся пытался распространять спайсы, он затянул его в туалет и хорошенько попинал. Причем во время этой процедуры зашел директор, который на вопрос, что тут происходит, получил ответ «Воспитываем!», развернулся и ушел. После этого никто в училище и не думал распространять наркотики.

В школе же, где все по-богатому, где учатся дети художников и архитекторов, все строится на принципах: как обмануть, подколоть, оскорбить, меньшей кровью получить больший результат. Эти дети осознают, что социальный статус их семьи выше социального статуса учителя, и они уже в юном возрасте начинают давить на старших, как бы намекая: «Вы – нищеброды, а мы – элита».

Володько: – Я убежден, что все идет от семьи. Дети все впитывают, как губки, у них формируются взгляды на дальнейшую жизнь. У меня крайне негативное отношение к смертной казни, и вот случайно слышу в школьном коридоре от паренька, которому на вид лет 14: «Того, кто порезал и порубил людей в торговом центре, надо казнить». Мне стало интересно, откуда у несовершеннолетнего такие мысли, он отвечает: «У меня родители так считают». Много вопросов начинается с семьи, причем подростка на возможное преступление может толкнуть как невнимание, так и, наоборот, чрезмерное внимание со стороны родителей.

– Какими методами современные подростки пытаются установить доминирование среди сверстников: за счет социального статуса или по-прежнему в почете грубая физическая сила?

Пястун: – Физическое сопротивление было и будет всегда. Есть такая наука – этология, изучающая характер и биологические основы поведения животных, а также человека. Тот, кого больше всего били в школе, идет во власть, в органы управления и т.д. Слабый человек, не прошедший мужские инициации (подраться, завоевать свое место под солнцем), во взрослой жизни старается прикрыться погонами, каким-то статусом.

Володько: – У меня есть наблюдения по поводу так называемой статусности. Если обеспеченные родители дают ребенку много свободы, которую школа не будет сдерживать, тогда и начнется тыканье статусом. Когда иду на работу в гимназию, вижу, на каких машинах родители привозят детей на занятия: BMW X6 – достаточно скромный вариант. Я безгранично уважаю директора гимназии за то, что он в учебном учреждении выстроил систему, в которой статус значения не имеет. Я смотрю на учеников, выпускников гимназии – абсолютно адекватные молодые люди, у которых нет этого комплекса статусности. При этом в процессе учебы может случаться всякое, это нормально.

Когда я только пришел в гимназию, на уроке в 9-м классе поставил ученику оценку даже немного выше той, которую он хотел. Вижу, что он взял в руки смартфон, что-то написал, но я не придал этому большого значения. Затем случайно в соцсетях нахожу его твит: «У нас новый географ – какой-то долб…б». Думаю, вроде бы ничего плохого ему не сделал, наоборот, помог. В общем, сделал ретвит (дал понять, что я это увидел), после чего он эту запись удалил. Затем он попросил на уроке прощения, на этом история закончилась. Это парень сейчас учится в инязе, мы до сих пор с ним общаемся, но тот случай для меня запомнился: я не стал мстить и в ответ получил хорошее отношение.

– У подростков в 1990-х популярным занятием было вытащить из стоящей на автостоянке машины автомагнитолу, разбить стекло и утащить барсетку и т.д. Какие сейчас преступления среди несовершеннолетних в тренде?

Клещёнок: – Кражи элементов оснастки автомобилей остались: колпаки, резина, диски, зеркала. Отметил бы бессмысленные угоны недорогих авто (например, «Жигулей»), причем могут угнать подростки, даже не обладающие навыками вождения – сами не знают, для чего это делают. Еще, если возбуждено уголовное дело по факту кражи велосипеда (из подъезда, с открытой площадки), с большой долей вероятности можно предположить, что это дело рук подростков.

Лиховид: – Мальчики во все времена были одинаковыми – всем нравилось оружие, автомобили. В Уручье, где я живу, был случай. Подросток вскрыл машину, сидел, что-то колупался там, выходит хозяин и, издеваясь, спрашивает: «Может, тебе ключ дать? Чего ты полез?». Начали разбираться, парень посетовал на то, что сильно прикипел к машинам, а у них в семье авто нет. В результате мужчина, у которого он пытался угнать машину, теперь возит его каждую неделю заниматься автоспортом. Поступок, заслуживающий внимания, но надо учитывать, что мужчина мог себе позволить. Думаю, если бы он работал на заводе и купил машину на последние деньги, был бы сильно огорчен и наверняка вызвал бы милицию. А так получилась красивая история.

Пястун: – Обязательный этап для подростков, да и для взрослых мужчин – испытать себя на прочность, быть на грани с опасностью, переступить черту. Это и адреналина добавляет, и для психического здоровья мужчины важно. Поэтому когда ребенок идет на такие шаги, ему просто подсознательно хочется повзрослеть, проявить себя. Но ему в нормальных рамках не всегда дают возможность эту потребность удовлетворить, что может привести к более неприятным последствиям.

Лиховид: – Более того, у нас случаются истории за гранью, как случай, когда подростка, задержанного за распитие спиртных напитков, омоновцы избили, помочились на него, а потом несовершеннолетнему еще назначили наказание за якобы нападение на сотрудников правоохранительных органов. Если рассматривать ситуацию по тюремным порядкам, которые, к сожалению, укоренились у нас в обществе, то парню – край: хоть и формально не доказано, что его облили мочой, но это считается в определенных кругах сильным унижением.

Вспомнился очень давний случай в Орше, когда выяснилось, что двое 13-летних подростков в течение полугода насиловали 11-летнего мальчика. Школу признали виноватой в этой истории, но самое страшное произошло в семье: отец униженного ребенка отказался обедать с ним за одним столом, он готов был выкинуть сына из дома. Казалось, что может быть дороже собственного ребенка, но понятия криминального мира для отсидевшего отца оказались сильнее.

БЕЗ ОБЩЕГО ЗНАМЕНАТЕЛЯ

– В прошлом году в столице произошел случай, в принципе, типичный для всей Беларуси. Компания подростков выпивала, и среди «отдыхающих» один оказался слабее остальных. Будучи под воздействием спиртного, более сильные в качестве залога забрали у приятеля мобильный телефон (для устрашения дали несколько раз по лицу), обещали отдать телефон после того, как парень приведет в компанию девочек. Потерпевший вместо девочек привел ранее работавшего в правоохранительных органах отчима, который заставил пасынка написать заявление. Один из обвиняемых встретил совершеннолетие в СИЗО, позже получил 7 лет лишения свободы за разбой в составе группы лиц. Бесспорно, компания заслуживала наказания, но не слишком ли суровый срок за фактически неумение социализироваться? Может, судебной системе стоит быть более лояльной?

Клещёнок: – Вы называете действие, а потом говорите о сроке, но пропускаете огромный отрезок, связанный со следственными действиями, судебным разбирательством: важно, какие именно преступления совершались, сколько их было, речь шла о грабеже или вымогательстве и т.д. Для правильной квалификации важны любые нюансы. Хотя мы с коллегами отмечаем, что, к примеру, по ст.207 УК (разбой) предлагается, на наш взгляд, не совсем адекватное наказание. В частности, в ч.2 указано: «Разбой, совершенный с проникновением в жилище, либо повторно, либо группой лиц, либо с целью завладения имуществом в крупном размере, наказывается лишением свободы на срок от 6 до 15 лет с конфискацией имущества».

Здесь важна работа адвоката: в моей практике были случаи, когда статью о разбое переквалифицировали в менее тяжкую. Один из примеров. Футбольные фанаты увидели человека в широких штанах, с длинными волосами, подошли и говорят: «Покажи телефон, какую музыку слушаешь?». Как они позже объяснили, для того, чтобы посмотреть, какую музыку слушает, каких взглядов придерживается и т.д.

В результате случилась потасовка, парню причинены телесные повреждения. Следствие изначально идет по пути, что фраза «покажи телефон» воспринимается как угроза применения насилия с целью завладения имуществом. Причем до этого был схожий эпизод: эти же фанаты подрались с еще одним не понравившимся им человеком, там речи о завладении имуществом не шло. Внимательно выслушав доводы, сначала гособвинитель, а затем и суд приняли решение переквалифицировать статью о разбое в хулиганство (для подзащитного это оказалось крайне благоприятным – из-за различий в видах наказаний по этим статьям – и он был освобожден из-под стажи в зале суда).

Лиховид: – Следствие, суды, назначая серьезные сроки наказания, не понимают, что преступник в душе остается ребенком. Со мной в зоне сидел парень, который в 18 лет получил 19-летний срок заключения за убийство. Я в общении с ним обронил неосторожную фразу: «Не представляю, как это: получить срок больше, чем ты прожил». И он, всегда такой улыбчивый и радостный, внезапно погрустнел, тихо-тихо ответив: «Ты и не поймешь». Ему сейчас уже 4-й десяток, у него больные ноги, богатый тюремный опыт, но в мозгах он остался все тем же 18-летним пацаном. Выйдет он на волю почти в 40, и что он, в целом безобидный парень, будет делать с таким сознанием? Мне кажется, вынося приговор (при этом отмечу, что убийство – тяжкое преступление, вопросов нет), надо обращать внимание и на такие вещи.

– Подросток сильно меняется за период от начала совершения преступления до вынесения приговора. На стадии предварительного, а затем судебного следствия система не ломает его?

Клещёнок: – Хотелось бы отметить, что, во-первых, к несовершеннолетним не так часто применяется в качестве меры пресечения содержание под стражей. Во-вторых, подросток же не каждый день к следователю ходит: ему может предстоять несколько допросов, очная ставка, ознакомление с результатами экспертиз и т.д. Это стандартные процедуры, на психику никак не влияющие, но подросток все равно должен быть морально готов к этому. Я всегда, когда консультирую перед первым допросом, хочу в обязательном порядке узнать у подозреваемого: это был всего лишь один случай его преступной деятельности или нет. Ведь уголовное дело формально может быть возбуждено по одному эпизоду, но затем оперативники, следователи могут накопать гораздо больше.

Поэтому этот вопрос для меня крайне важен, поскольку тактика защиты будет отличаться в зависимости от того, единожды подросток пошел на преступление или речь идет о большом количестве эпизодов. Например, подростка поймали на краже велосипеда, выясняется, что в этом районе много подобных нераскрытых преступлений. Понятно, что парня будут проверять на причастность к их совершению, и я пытаюсь ему объяснить, что ему лучше рассказать мне, связанному адвокатской тайной, всю правду, чтобы потом легче было защищаться в судебном процессе.

– Недавний случай в ТЦ «Новая Европа» заставит пересмотреть общество свои взгляды на белорусское образование, медицину, правоохранительную систему?

Пястун: – Не стоит ожидать кардинальных изменений, но польза в том, что сейчас, наконец, заговорили о самозащите, внимательности, безопасности, ответственности за свою жизнь. Главное, чтобы это было не сиюминутным увлечением, вызванным страхом.

Володько: – Если мы будем постоянно пенять на школу, психологов, милицию, скорую помощь и остальных, это все никогда не закончится. Система не поменяется, пока каждый не сделает для себя какие-то выводы. Недавно произошел показательный случай, когда одну девочку (6 или 8 лет) в соцсетях попросили сфотографироваться голой и выложить снимки. Она сделала, а потом мама, когда узнала эту историю, бежит в милицию с требованием: оградите моего ребенка от таких маньяков. А кто в первую очередь должен ограждать? Не сами ли родители, которые в таком возрасте должны запретить ребенку полноценно пользоваться Интернетом? Когда родители будут сами объяснять, что хорошо, а что плохо, в ряде случаев и в милицию бежать не придется.

– Что бы вы предложили изменить в белорусском законодательстве (УК, УПК, Кодексе об образовании, медицине и т.д.), чтобы в будущем пришлось реже обращаться к теме детской преступности?

Пястун: – Законодательство какие-то моменты регулирует, проблема заложена гораздо глубже. У меня трое пацанов, и моя задача – воспитать их, а не вносить поправки в кодексы. Я учу их менять минус на плюс: например, если ты досадил учителю, директору, вызвал у них негативные эмоции, значит, надо сделать так, чтобы они в следующий раз были в хорошем настроении. Я и в школе говорю, если на ребенка жалуются: нашкодил – пускай полы помоет, клумбы перекопает, листья уберет. Трудотерапия – действенный инструмент, один из способов указать человеку на его ошибки.

Володько: – Когда говорят про реформы, у меня всегда возникает вопрос: каковы их цели? Сейчас и президент, и министр образования, с которым я был знаком еще по университету и которого сильно уважаю, пытаются что-то сделать, возможно, хорошее, но когда звучит слово «реформа», меня в дрожь бросает.

Школьная реформа, по сути, должна преследовать одну цель: чтобы учитель занимался образованием. Сейчас прошла информация, что где-то на периферии классных руководителей обязали проверять, как работают печи в домах их учеников. Но классный руководитель не должен разбираться в возможностях отопительной системы или считать количество мясных продуктов в холодильниках учеников. Обращайтесь к печникам, психологам, социальным педагогам, но учитель должен в первую очередь давать знания, а не служить никому не нужным многостаночником.

Клещёнок: – Как уже отмечал, было бы здорово оптимизировать систему наказаний, привести ее к единообразию. Если за кражу можно отделаться штрафом, то почему за разбой (в т.ч. с крайне несерьезными последствиями либо их полным отсутствием для здоровья потерпевшего, так и с ничтожной стоимостью похищенного имущества) по ч.2 можно получить только от 6 лет лишения свободы? Законодательная база в плане уголовном у нас хорошо проработана, но было бы не лишним привести ряд вопросов к общему знаменателю.

Лиховид: – Лет 10 назад на передний план у нас вышло такое понятие, как «молодежная политика»: талантливым детям выделяются стипендии, их втягивают в занятия спортом и т.д. Но стимулируют только тех, кто по каким-то критериям считается успешным, хотя изначально хороших и плохих детей не бывает. Взять хорошую идею и ее обоср…ть, у нас получается лучше всех в мире. Не надо относиться к подросткам, как к супергероям, увидьте в них в первую очередь людей, изначально обратив внимание на неполные семьи, на семьи, где прикладываются к спиртному, а не на тех детей, кто в уме складывает семизначные числа и поет в трех октавах.

Автор:  Евгений Кечко, БелГазета