Похищенный бандитами

Сергиенко похитили из собственной квартиры больше 3 месяцев назад. Он помнит всё, что с ним произошло, будто вчера – в мельчайших подробностях, включая имена, даты, время суток. В деталях воссоздает портреты боевиков и их пленных. Сюрреалистичные воспоминания июня не нарушают внутреннего спокойствия этого человека – а наоборот, дают повод для шуток. 7 дней в плену у сепаратистов Сергиенко вспоминает, как самое большое приключение в своей жизни, и даже повод ее переосмыслить.

Домашний кофе напоследок

22 июня, в воскресенье, я прочитал в интернете, что взяли в плен Владимира Семистягу, преподавателя Педуниверситета, активиста нашего луганского Майдана. И я подумал: стоп. Если его взяли, значит, следующим буду я. Потому что я тоже был на всех «майдановских» митингах, которые в Луганске проходили в апреле месяце возле памятника Шевченко, каждый вечер в 6. На эти митинги собиралось постоянно 200-300 человек. Люди менялись, но был костяк – это мы. Я выступал с речью за единую Украину, говорил о наших преподавателях, они ведь должны внушать детям патриотизм. А, к примеру, мой заведующий кафедрой профессор Воеводин говорит, что Украины вообще нет – и государства не было такого, и нации.

Еще часто я во дворе агитировал за Украину – спорил, в дискуссии входил. У нас подъезд, весь пролет в 5 этажей, за Украину был. Рядом, следующий подъезд – все за ЛНР, за Россию. С балконов все вывешивали флаги. Правда, в мае после референдума обозленность какая-то появилась у людей – и флаг нам пришлось снять.

Во вторник жена была на работе, а я – дома. Занятий уже не было, я до 12 был во дворе – вместе с соседями делал клумбу возле дома. Зашел домой, как раз все разошлись во дворе. Только включил ноутбук – звонок в дверь. А у меня домофон с камерой, включаю, смотрю в экран – стоят. В военной форме, в очках, с автоматами. Думаю, ох – сепаратисты, понятно. Смотрю, ленточка же у них колорадская. Я говорю: «Вам что?» – «А вы Сергей?» – «Я Сергей», – говорю.- «А можно с вами поговорить?» – «Давайте, говорите». – «Да нет, выйдите – поговорим».

Выглядываю в окно – а там еще несколько человек стоят с автоматами. Получается, окружили мой подъезд. Звоню в милицию: так и так, за мной приехали вооруженные люди. Они приняли заяву – милиция тогда еще работала. То есть, она была – но без оружия и чисто символически.

Я не открывал, они начали взламывать дверь монтировкой. У меня хорошая железная дверь, тройка металл, замки мощные стоят. И вдруг – как консервная банка открывается. Я тогда сказал им, что сейчас открою, потому что дверь стало жалко.

Я одному из них сказал: «Пошли, хоть кофе заварю напоследок». И пока мы были на кухне, разговорились с ним о ситуации. Он говорит: «Видите, мне из-за этой хунты приходится воевать, а я сам – студент Харьковского университета строительства и архитектуры, учусь заочно». Потом, кстати, в интернете о нем прочитал – кажется, Костей зовут, он из Энергодара.

У них отличительная черта – эта бородка их, якобы православная. Агресивное какое-то православие. Они мне начали рассказывать: «Тут, видишь, иезуиты, католики, всякие сектанты, – говорят, – Лезут на нас. Мы идем освобождать от них». – Я думаю: «От кого освобождать?» А сам говорю: «Мы тут тоже православные, не католики. И на Западной Украине православная церковь. Есть греко-католики, но это их выбор».

Я кофе с ним выпил, поговорил. Так паренек вроде интеллигентный. Худенький, маленький такой, господи, оно метр шестьдесят пять, с этим бедным автоматом.

Короче, забрали меня, вывели – шесть человек их было.

Меня забрали в этот бусик, посадили так, чтобы я смотрел вниз и не видел, куда едем. Один хлопец из тех, кто вез – со Станицы Луганской сам, строитель – рассказал, как его девушка сутки просидела в огороде, когда дом расстреливали. И после этого он пошел защищать свою родину. А кто конкретно стрелял – никто не знает.

В гостях у ФСБ

Привезли меня. Двор, салатного цвета здание, восемь гаражей. А за оградой – пятиэтажки. Мы тогда знали, что везут или в СБУ, или в облисполком, или в милицию – в штаб завозят всех пленных. А тут – здание красивое, все чисто, аккуратно, по-европейски.

Сидел я в бусе около получаса. Подходит, открывает двери мужик лет под 50, позывной Остап. С залысиной, крепкий такой, спортивный. И ко мне: «Что, слава Украине?». – Я говорю: «А чего «слава Украине» надо кричать сразу?» – «Ты же орал везде». – Я говорю: «Где – везде?..». Короче, повел меня по двору, завел в первый гараж от ограды. Гаражи там большие, 9-ти метровые, они их боксами называли по-своему.

Я потом узнал, что это за гаражи. Это офис (Александра) Киселева, депутата облсовета от Партии Регионов. Адрес – Площадь Великой Отечественной войны, 10-а. Прямо возле облисполкома, в центре города – и жилые дома вокруг, квадратом. Это бывший детский садик. Киселев его забрал, отстроил, сделал себе офис.

В гараже, куда меня завели, уже сидел паренек. Познакомились – он танкист из Полтавы, Толик Гавриленко. Сказал, что буквально передо мной Семистягу вывели куда-то. Видно, пока я сидел в бусике, его вывели, а меня – на его место.

Этот пленный солдат был такой худенький, набожный. Рассказал мне интересную историю. Они ведь 16-го июня уже практически освобождали Луганск. Почти батальон танков, Нацгвардия уже заходила. «Мы уже на улицу Коминтерна заходили (Это от Счастья первая улица в Луганске – Сергей.).

Мы входили, а я на пулемете сидел, на башне. Вдруг поворачиваюсь – а наши танки все назад пошли. Я не понял. Смотрю – сепаратисты кто куда разберагаются. (Они по дворам у нас прятались, мимо мусорных баков, ныкались от страху – Сергей). Я в рацию – а она не работает. Я тогда механику, танкисту – мол, давай разворачивай, а то что-то непонятное происходит. Пока я туда, в башню – нас противотанковой гранатой сеппаратисты подбили. Меня с башни выкидывает». Танк загорелся, и его, видно, контузило. Там же сепаратисты ему ногу проткнули кинжалом (потом зашили), пытали его. «Сколько танков? Где стоят танки? Сколько оружия у них?» – выспрашивали. И он говорит, непонятно, что за приказ был, что все назад вернулись – хотя уже заходили в город.

У сепаратистов в то время в Луганске было всего три танка – я их видел, все видели. Тем более, один они вечно на буксире таскали. И три «Града» ездило у них. И эти пушечки были – минометные, или как их. Возле 13-й школы стреляли. Это вся их техника была. То есть, их можно было как тараканов всех…

Если Счастье освободили 3 вертолета, 200 десантов и 8 БТРов – за 20 минут. А ведь они там крепко держались: во-первых, мост перегородили. Поставили блокпост, бетонные плиты, людей там было – кошмар. 13-го числа Счастье освободили, а 16-го заходили к нам – можно было Луганск взять. Но почему-то развернулись – и заходите, сепаратисты, заезжайте. Как тогда – я не помню, какое число уже было, когда шли 12 танков из Изварина. От Изварина до Луганска 70 км. Танк идет со скоростью 70 км в час. То есть, за час добраться можно. Самолет из Чугуева летит 20 минут. Через 20 минут можно было их распотрошить, эти 12 танков. Но никто ничего не сделал. Они проехали и отправились на Дебальцево. До Дебальцева от нас еще 90 км. Получается, 160 км они ехали так, легко, без проблем. И местным жителям ручкой махали. Но вернемся к нашему плену.

В общем, повели меня на допрос. Завели в комнату – конференц-зал был у Киселева.

Сидели Кулибин, Бес (позывные – LB.ua), потом еще двое – я не знаю их позывных, здоровые ребята. Но они ФСБ-шники явно, с московским акцентом. И видно было по их профессионализму. Они хорошо владели методикой допроса, все их выдавало: и голос, и интонация.

Меня посадили в углу на крутящийся стул. Направили на меня видеокамеру. Я был в наручниках – у меня потом еще долго от них оставались отпечатки. Смотрю – на столе лежат книги и брошуры Семистяги, «Просвиты», стол ими полностью завален. Еще ноутбуки лежали, и компьютер стоял чей-то. Еще флаги были, и наклейки "Я люблю украину". Тогда я понял, что кого-то хапнули, и теперь начинают брать всех, кто связан.

Ну и первый вопрос: «Давай, рассказывай, кем ты в «Просвите» был? Что ты делал?» – Я говорю: «В какой «Просвите»? – «Ты знаешь такую организацию – «Просвита»? – Я говорю, что знаю, была в начале 20-го века «Просвита» имени Тараса Шевченко. Он матом говорит, мол, что под дурака косишь? «Давай, рассказывай за луганскую свою «Просвиту». Знаеш этого козла?» – и показывает мне фотографию Семистяги. Я говорю: «Это мой бывший преподаватель. И я его знаю как коллегу. Что с того?». Продолжают: «Сколько вас – членов «Просвиты»? Рассказывай, кого ты знаешь». Я говорю, что никого не знаю – был на митингах, но фамилий участников не знаю. И тут Остап начал бить. Сначала кулаком в грудь. Удар был сильнейший, такой, что у меня аж сердце чуть не остановилось.

Я когда вышел из плена, у меня вся грудь черная была.

Я упал, а он бил ногами – по печени, селезенке, почкам. Лежачего, в наручниках, по всей грудной клетке и по туловищу бил. Потом поднял меня за "хоботки", опять сажает – и допрос. Хватает пистолет, говорит: «Сейчас я хочу попробовать свой пистолет, как он стреляет. Ни разу не пробовал, мне его подарили». И тут он этот пистолет – щелк, и смотрит на наручники: «Так, это мои наручники. Кто поцепил наручники? Кто посмел? У кого ключи?». И на пацанов этих погнал.

Они говорят: «Так. Оставляем Кулибина», – и ушли все.  А Кулибин – худенький паренек лет 35-ти, в очках, интеллигентный. Его со мной оставляют, а мне – листок бумаги, и говорят: «Пиши все адреса, все фамилии, кого знаешь, всех, короче, сдавай». Я и начал сдавать (смеется – LB.ua). Пускай проверят – например, Гену. Я знаю, что Гена уже смылся давно. Я его адрес дал, мол, записывай. Если поймаешь – хотел сказать, в Киеве –  говорю, значит, твое счастье.

Стал называть тех, кто уже уехал из Луганска. Потом он говорит: «Ты же умеешь диссертации писать? Пиши». Я начал с Киевской Руси, как она разрушилась, как княжества все поссорились, и зашли варвары, монголо-татары. И как начался экономический кризис, и что это ни к чему не привело. Потом написал насчет их ЛНР-ДНР – что непонятно, кто за что борется, какая у кого идея. Что это за организация такая вообще, политическая, общественная или военная? И к чему она может привести?

Я им на два листа написал, сочинение целое. И когда мы с этим Кулибиным остались – он начал разговаривать о российских законах, о порядках. Я же его начал расспрашивать: «Сколько у вас преподаватель получает? Как у вас люди живут? «Расскажите, – говорю. – Мы же тесно связаны, мы славяне. Вы знаете историю Шолохова, как брат на брата шел. То же самое и у нас в семье. И к чему это привело? А к чему приведет сейчас?». В общем, мы с ним начали дискуссию – он парень грамотный.

Зашел Бизон. Это парень 20-ти лет, такой полный, астматик, тоже из Энергодара – бежал с этими ментами – он потом рассказал. (Бежал, потому что его собака задушила человека насмерть, и ему грозил срок. А тот Остап, мент – он предложил, мол, давай бежим от ответственности в эту ЛНР). Посмотрел на него, думаю: «Какой ты вояка? Ты же задыхаешься. Куда ты, чудо 20-летнее, пошло?»

А в руках у него был топорик как для разделки мяса. И он говорит: «Что, будем его пытать дальше?»  И что мне понравилось, этот Кулибин говорит: «Стоп. Этого мужика не трогать. Кто пальцем тронет – все, пеняйте на себя. Я беру его на себя». После этого сколько я просидел – семь суток, ко мне и пальцем не прикоснулись.

Кулибин сам ФСБ-шник. Но он, я так понял, он у них по компьютерам. Потому что все компьютеры просматривал. А у меня-то практически ничего и не было в ноутбуке компроментирующего. Только лекции, научные публикации. Единственное – про Путина была статья.

Они говорят: «Что, все постирал?». Я отвечаю, что не стирал ничего – что есть, то есть.

Преподавательский гараж

Закончили допрос, когда уже были сумерки. Получается, долго держали – это было 24 июня, а летом темнеет в 10 часов. Закинули меня во второй бокс, где сидело уже 5 человек. Трое были из Счастья, преподаватели ПТУ. И Тарас Путинь – замдиректора.

А еще был парень из Харьковской области, Женя, он приехал 19-го числа за деньгами. Он кому-то плитку клал в Луганске, сам – десантник. Сидел он в шортах на ЖД-вокзале, ждал, когда наниматель придет, деньги принесет. Поезд у него был на 12 ночи харьковский. И тут, говорит, три микроавтобуса подлетают, из них – 10 человек. И его – хопа. А у него эти наколки ВДВшные. Били, говорит, кошмар. Он сам ростом невысокий, чуть ниже меня. Но крепкий такой паренек. Двое суток его избивали, через каждые 4 часа: «Только отхожу – и опять начинают бить». И палками били его, и молотом пальцы покрошили. Вроде бы два пальца у него так и не работало.

Остальные ребята рассказали, что их взяли 13 июня, когда Счастье начали освобождать. Самое интересное, их в 3 часа дня забрали, а в полдевятого освобождали Счастье. Представляете? Не повезло.

Они в участвовали в местной Самообороне, вместе с милицией патрулировали город. У них удостоверения были – за это и попались. А они – два физкультурника. И третий, замдиректора, Тарас, молодой парень.

А четвертый был Юра, с квартала Южного, председатель ОСББ. Ему 50 лет, он и бизнесом на рынке занимался, и по хозяйству. И когда в его доме подвалы распродавывались втихаря, он начал вопросы задавать. Говорил: «Если распродаете – так пусть на благоустройство дома идут деньги. А то непонятно, кому они в карман идут». И у него постоянно были споры, в суды он ходил, в прокуратуру. Такой дотошный был мужичок. И вот его хапнули.

Они меня сразу приняли как своего коллегу. Спал я сначала на бетоне. Полуторалитровая бутылка из-под минералки вместо подушки была. Потом, на другую ночь, меня с левой стороны на правую переместили – там хотя бы картон был постелен. А у них так: по левую сторону, как говорится, очень плохие. Их постоянно надо прессовать. А по правую сторону – уже отпрессованные.

Воду и еду в первый день не давали. На второй день с утра дали мне баклажку воды. Приносили они баклажки эти 5-литровые, ставили раз в сутки. И было у нас ведро, его парашей называли. Конечно, воздух кошмарный. Душно, спертый воздух – и запах этот, дурдом там был, короче. И спать было невозможно. Еще и комары заедали.

Потом кормили один раз в сутки – в основном, ночью, часов в 10. Поначалу каша была, и даже икра кабачковая. Нам давали то, что их солдаты не доели. Был даже суп. А к нему тарелки одноразовые принесли и ложки. Мужики сказали: «Так, тарелку, стакан ныкай себе». Говорю: «Почему?» – «Может потом больше и не быть такого». За неделю два раза давали первое и один раз – компот. Говорят, это праздник какой-то был. Кормили выборочно. Иногда достаточно еды было, а иногда едва хватало поесть.

Я потом узнал, что был в плену у контрразведки, которая была отдельно, не подчинялась никому – ни Грачеву (Сергею, коменданту Луганска от сепаратистов), ни Болотову (Валерию, самопровозглашенному "народному губернатору" ЛНР). Это было московское ФСБ.

25 июня им надо было толкать машину. А они «отжимали» у людей машины и за 2-3 дня их гробили страшно. Даже не следили, масло есть или нет. Мотор застучал, что-то затарахтело – и бог с ним, отвалится – так отвалится. Тогда толкали «Газель», и нас вывели толкать, все 5 человек. Это Артур попросил, он за главного был в нашей «камере», как пахан. Да он и похож на пахана: такой короткостриженый спортсмен, дзюдоист. Попросил толкать, чтобы хоть воздухом свежим подышали.

Тогда-то я и увидел у них цветы в палисаднике – только заросшие все. Я Бизону говорю: «А чего у вас такие заросшие цветы?». Он говорит: «А ты разбираешся в этом?» – «Конечно, я разбираюсь в цветоводстве, дома цветники поразбивал, хорошие, красивые». Говорит: «Так давай. У меня тут только ножницы есть Павлыча». (Павлыч – это уголовник, за убийство сидел, тоже бежал. Если надо было кого-то казнить, он саперной лопаткой череп раскалывал пополам. Это у него козырный номер был, пацаны видели).

Так начал я у них за цветами смотреть. Работал по 2-3 часа в день. Представляете, мне доверили ножницы – холодное оружие! Я чуть ли не сам ходил по двору запросто. Если кого-то завозили или важное лицо приезжало – то меня закидывали в бокс. И там, кстати, стоял тот самый синий джип Жириновского, который он подарил ЛНР – 50 литров бензина «ест» джип, 8 тонн веса.

Нам выдали российскую офицерскую форму. Когда мы работали во дворе, должны были ее надевать. Для чего? Люди смотрят с жилых домов вокруг, кто же там лазит. Если в простой одежде – это пленные. А если мы ходим в форме – значит, свои, военные.

26-го рано утром подсадили к нам двух молодых азербайджанцев. Одному 28 лет, другому – 32. Мы их называли Вася и Саша – не могли выговорить их имена. Они сами из Горловки, приехали в Луганск «бомбить» семью врачей. Гастролеры, воры. Их поймали «ополченцы».

Кстати, когда закидывали кого-то нового, сразу объявляли остальным: того взяли за мошенничество, другого за алкоголизм. Меня объявили просто: «Правый сектор». А эти хотели обокрасть людей.

Вечером, когда я с розочками возился, их (азербайджанцев) вывели на улицу, чтобы они позвонили своему главарю и договорились встретиться. Якобы, дело сделали, давай встретимся, мы тебе товар отдадим. Но они не взяли главаря. Он не приехал на «стрелку» – видно, понял, что что-то не то, по интонации. Потом старшего били. И молодой заходит – простреленное ухо, и он как баклажан синий, избитый. А на следующий день, 28 июня, их ночью увезли и казнили.

Потом я эту саперную лопатку видел – она в крови вся была. Женька ее вытирал от крови и глины. Так что, может, казнили ею.

Одного за цепочку расстреляли – украл цепочку. Говорят, если до баклажанного цвета избивают полностью, то это уже покойник. Его везут на Металлист, в окопах расстреливают, там же закапывают.

Позывной Садовник

А Павлычу я потом так угодил – я у него был самый лучший человек. Мне Бизон лично приносил кофе – мужики балдели.

Дело было так. Была у них медсестра Катя, рыженькая такая, симпатичная девчонка – она работала в областной больнице, а у них (у боевиков – LB.ua) подрабатывала. Помню, она запсиховала, когда азербайджанца с ухом надо было перевязывать, сказала: «Слышите, я не хочу под статью попадать. Вы сейчас здесь, а завтра вас нет. А я останусь здесь жить, в Луганске, и буду потом отвечать». И буквально через день она, как я слышал, заболела, в больницу попала. А Павлыч в нее влюблен был.

Говорит: «Я сейчас к ней в больницу иду, и мне нужен букет цветов». Тогда Бизон говорит мне: «Если ты не сделаешь красивый букет, мы тебе сейчас ноги переломаем». Я пошел, красивые розочки повыбирал, сделал букет, добавил листьев. Думаю – понравится или нет, бог с ним. Прихожу – а Павлыч в восторге:  «Ох, вот это букет!». Он к ней съездил, и ей, видно, тоже понравился букет. Тогда он говорит мне: «Так, что ты хочешь? Скажи. Кроме свободы» (смеется – LB.ua). Я говорю: кофе. Тогда он Бизону сказал, чтоб тот каждый день выдавал мне кофе.

Еще эпизод был 25 июня. Я убирал в пристройке – Бизон почему-то заставил именно меня – расстилал там одеяла и матрасы к приезду десантников из какого-то спецподразделения. «Двухметровые амбалы, – как он мне говорил, – Плечи метровые. Бьют чуть ли не 100 человек за раз».

А под нами был еще подвал – но я туда не ходил, конечно. Оттуда было слышно, как орала девушка, и голос – как у Наташки. Меня так переклинило, что это ее взяли тоже, а теперь пытают, чтоб она рассказывала. Такой крик был – честно сказать, у мужиков волосы дыбом встали. Просто нечеловеческий голос. Потом я Бизона спросил, кто это. Как ее зовут, узнать бы. Он сказал: Карина.

Потом, 30 июня и 1 июля, в мои последние дни там, Бизону надоело переписывать списки всех тех, кого держали в гаражах. Я с ним сначала ходил по боксам и записывал, кто где сидит, за что, и год рождения. А потом сидел и ночью переписывал: почему-то заставили сделать 3 списка, вручную. Может, ксерокса не было.

В первом боксе было двое: Семистяга и этот военный, Толик. Я лично видел Семистягу живым, поэтому не верил слухам о его смерти, которые ходили в конце июня.

А в подвале была Карина Витальевна, фамилия ее у меня записана. Тогда я узнал, что она 1986 года рождения и была в партии Ляшко – за это ее и пытали. Оказывается, Ляшко для них был еще хуже, чем «Правый сектор». Потому что он их Клинчаева прессовал, лицом по асфальту.

Один вообще учудил. Сам из Камено-Бродского района, позывной Арес, Антоном звали. Он в комендантский час, около 11 часов ночи, пьяным шел за пивом. И надел куртку от военной формы с украинской нашивкой – служил ведь. А к нему сепаратисты: «Ты что, обалдел?» – и побили его, хотя он сам – ярый сепаратист.

Этот Антон мне потом сказал, что сдал меня сосед, Робинзон его кликуха, 58 лет мужику. А история с ним такая.

У нас в доме – пристройка, там офис фирмы, регионального представителя Майкрософта. Я, когда купил квартиру, в подвале порядки наводил вместе с этой фирмой, вскладчину – они как раз решили сделать там склад. Пластиковые трубы ставили, канализацию проводили, плитку укладывали. Я помогал им убирать весь хлам, провел свет, воду. Кстати, недавно за подвал мне все спасибо сказали – что я его вычистил, там теперь бомбоубежище сделали, и в нем прячутся жители нашего и соседних домов.

Я оттуда вышел – и как раз замдиректора, Вовка, идет. Я говорю: «Вов, слышишь – Робинзон у вас металл вытаскивает». Вова тогда так быстро среагировал и металл вернул. А Робинзон же потом: «Ты зачем меня сдал?».  И за это он потом меня сдал сепаратистам. Главное, я все время думал на других соседей-сепаратистов, с которыми ссорился постоянно. А Арес сказал – нет, мол, через стенку сосед тебя сдал.

Внезапное возвращение

Первого июля вечером около полвосьмого привезли двух амбалов, охранников какой-то фирмы. Были Бес, Палыч, Остап, Варрам – целый кагал их прям собрался, как никогда. И начали охранников этих пытать – на четвереньки поставили и молотом били.

Тогда меня Остап подзывает, за машину заводит и говорит: «Слышь? Сколько тебе тут чего осталось доделать с цветами?» – Я говорю: «А что? Да тут немного осталось».

Он тогда матом сказал — вроде: «Пшел ты отсюда быстро». Я говорю: «Как – быстро?» – «Так, за ворота – и быстро».

Я сначала не понял, шутка или что? Он повторил: «Так, это доделаешь – и вали». И Бизону говорит: «У этого – все. Вещи отдать ему». Спросил, что у меня было – я говорю, компьютер, флешки, бумажник, папки. Говорит мне: «Пойдешь потом заберешь у Беса». Уже темнело, когда приехал Бес, часов 9 было. Вещи все мне вернули, и дали бумагу, чтоб я написал, что буду с ними сотрудничать. Я написал – так и так, буду сотрудничать, всю информацию буду давать, все сливать (смеется – LB.ua). Оставил свой телефон – пишите мне письма мелким почерком.

Тем же вечером меня оттуда вывезли. Дома были только родители – Наташа уехала с дочкой сдавать экзамены в Киев. Они меня ждали – это я должен был ехать в Киев. У меня на полвосьмого был поезд и билеты на дочку и на меня.

Меня отпустили, я пришел домой. Борода заросшая, худой, грязный был страшно.

И мать рассказала такую историю. Они накануне, в воскресенье, ехали к Наташе на маршрутке. Стояли на остановке. Вдруг едет серая «десятка» сепаратистов – они гнались за двумя пацанами на скутере. Они в то время вылавливливали координаторов – не могли понять, как по ним так точно бьют, кто-то же, видно, сдает координаты. Пацаны уже бросили скутер и врассыпную – «десятка» остановилась на остановке, двое побежали за ними. А мать с отцом залетели сидение к ним и говорят: мы такие-то, родители сына такого-то. Мама смелая у меня. И как раз на самого Беса наткнулись – я потом по описанию определил.

Он говорит: «Да, я знаю такого. Он у нас». А мать у меня сама с Сахалина. И у меня дед, Ошиток Роман Яковлевич – сам из кубанских казаков, служил в НКВД капитаном, был начальником НКВД Южносахалинска. И она эту историю рассказала им – и они зауважали. Бес сказал: «Слово офицера, что ваш сын завтра будет дома».

Я остался в Луганске. Даже боялся звонить куда-то и договариваться, чтобы выезжать. Они ведь могли меня прослушивать и держать под контролем – потому что я знал, где находится их контрразведка.

На следующий день после того, как меня освободили, я принес пацанам поесть: колбасу, печенье, мед. Им пакет и Бизону отдельно пакет: "Это вам, а это – туда". Думаю, что отдал – ведь нам тоже передавал продукты Толик, которого раньше выпустили.

Мы жили в городе еще месяц – пока не начался сильный обстрел. Всё думали, что вот-вот освободят, еще неделька, две. А потом, когда взорвали возле нас три дома соседских и ХимФармзавод, и сосед, этот Робинзон, с осоколком, раненый, залез в подвал – мы уже поняли, что все, игрушки закончились.

Мы еще успели купить ж/д билеты в Киев, но поезда с 25 числа перестали ходить. Тогда сосед Гена, бывший афганец, тоже за Украину – предложил ехать вместе на его машине по так называемому «зеленому коридору», который появился с 28 числа. Но весь этот коридор – ложь, там куча растяжек, дорога вся покоцанная от взрывов и на блокпостах танками-амфибиями перегорожена, а вдоль дороги в любых кустах могут быть засады. К тому же у соседа машина очень хорошая – большие риски, что сепаратисты ее просто отберут. Решили добираться маршруткой.

Маршрутка шла в 7 утра каждый день, и я успел договориться с водителем о поездке – на следующий день у нас пропала мобильная связь. На 3 небольших маршрутки пришло 120 человек. Интересно, что 2 маршрутки были наши, а в третью сепаратисты свои семьи посадили – вывозить в Украину.

И когда мы выезхали из Луганска, 31 июля, на блокпосту перед Купянском СБУшник заинтересовался моим пленом, спросил, где именно я был. Я назвал ему адрес, а он говорит: «А что это такое?» – я ответил, что это контрразведка. «А ну-ну? Интересно, – говорит, – Я первый раз такое слышу». Попросил рассказать всё в деталях. Тогда из-за меня автобус задержали, и пассажиры психовали. А он сказал, что я очень полезную информацию дал. Они ничего об этом не знали.

А сосед тоже добрался – буквально через день позвонил, что он уже на Майдане. Его машину трактор тащил по бездорожью.

***

В оккупированном городе, где не работают мобильные телефоны, связь с родными поддерживают по старинке – письмами и звонками со стационарных телефонов, у кого они есть. Сергиенко регулярно получает письма от мамы, которая очень ждет его домой. Убеждает, что в городе никого сейчас не трогают, все работают и учатся. «Уля пойдет на инъяз, она ведь мечтала. Где она сейчас учится – можно в жопу засунуть, вспомните меня, да поздно будет. Сергей, шел бы ты тоже на работу, пока не поздно. Квартира сиротой стоит. Что выдумываете? Возвращайтесь домой. Целуем, ждем».

Автор: Нелли Вернер, LB.ua