Памятка для мучителей: Редкий документ XVIII века, объясняющий, как правильно пытать

Краткая история пытки

Иллюстрация из «Очерков и рассказов из русской истории XVIII века» Михаила Семевского. 1884 год© britishlibrary/Flickr

Пыточная практика стала российской повседневностью в первой половине XVIII века и угасла к его концу, но в целом боль как фактор, характерный для всех сфер жизни — семейной, общественной, политической, — неотступно сопровождала человека в России XVII–XVIII веков. Юристы называют это явление «раздачей боли», стремясь описать его всеохватность и обыденность.

Пытка, ставшая повседневностью при следствии — политическом, уголовном — в XVIII веке, связана не с ожесточением, вернее, не только с ним, а обусловлена более сложным процессом падения роли суда и усиления роли государственного бюрократического начала, перед которым отступили слабые традиции состязательности, развивавшиеся в предыдущее столетие  . 

Единственной формой ведения следствия в XVIII веке стал сыск, в рамках которого в застенок попадали и изветчик  , и ответчик. В их положении было мало различий, суд не доверял обоим, а в некоторых случаях в процессе следствия они менялись местами. Пытка тоже была не эксклюзивной для подозреваемого, но применялась и в отношении изветчика с тем, чтобы проверить правдивость его слов.

Недонесение о «непригожих речах» в отношении государя и верховной власти в XVIII веке было так же смертельно опасно, как и произнесение «воровских» слов. Вместе с тем этот же страх провоцировал поток доносов, часто ложных и корыстных, но остающихся единственным, хотя и чрезвычайно опасным, способом отвести подозрение от себя.

Пытка, ставшая главным орудием розыска с возникновением Преображенского приказа  , никогда не была эксклюзивной процедурой и применялась и в политических делах, и в общеуголовных. Однако вместе с ее распростра­нением снижалась ее произвольность и бессистемность. Первая попытка процессуального определения пытки относится к 20-м годам XVIII века. В одной из книг разработанного к 1725 году проекта нового Уложения «О процессе в криминальных, розыскных и пыточных делах» сказано, что «тортура, или пытка, хотя оная телу весьма чувствительное оскорбление причиняет» является средством, изобретенным «для испытания и изведывания правды», «за неимением обличения противу злых и хитрых людей» она остается единственным способом «принудить» к открытию «правды».

Однако уже при Елизавете Петровне, которая ввела секретный мораторий на смертную казнь, до сих пор не проанализированный историками, пытка признается чрезвычайным средством, а не рядовым. Законопроект Уложенной комиссии 1754–1766 годов «О розыскных делах и какие за разные злодейства и преступления казни, наказания и штрафы положены» описывает пытку как «чрезвычайное средство к сысканию истины», не применяемому «без крайней нужды». И уже Екатерина II была твердо убеждена в том, что никакая «крайняя нужда» не может оправдать истязание человеческого тела в поисках правды. Судя по всему, необходимость отмены пыток была для нее очевидной еще до вступления на престол. Первые шаги в этом направлении она предприняла в январе 1763 года, обращаясь к сенаторам:

«Ея Императорскаго Величества присутствие в правительствующем Сенате, Ея Императорское Величество высочайше повелеть соизволила, дабы всех тех, кои в разныя преступлении впадают, обратить к чистому признанию больше милосердием и увещанием, а особливо изысканием по произшедшим в разныя времена околичностям, нежели строгостию и истязанием, но стараться как возможно при таких обстоятельствах кровопролитие уменьшить. Если же все способы не предуспеют, в таком уже случае дошедших к пыткам по законам пытать».

Следующими указами, опять-таки секретными, 1767 и 1774 годов, пытка фактически отменялась, но правоприменительная практика, как всегда, жила своей жизнью — пытка оставалась процессуальной реальностью по крайней мере до начала XIX века, хотя и в более скромных масштабах, чем в первой половине века. Впрочем, настойчивость в отмене пыточной практики изменяла и самой Екатерине: Пугачева и его сторонников пытали, хотя императрица продолжала декларативно требовать «нечинения» суровых казней и пыток. Указ Александра I от 27 сентября 1801 года окончательно отменил пытки как средство дознания.

Сохранившийся в недрах Тайной канцелярии своего рода пыточный учебник, озаглавленный «Обряд, како обвиненный пытается», подробно описывает процедуру:

«Для пытки приличившихся в злодействах, зделано особливое место, называемое застенок, огорожен палисадником и покрыт для того, что при пытках бывают судьи и секретарь, и для записи пыточных речей подьячей; и, в силу указу 1742 году, велено, записав пыточные речи, крепить судьям, не выходя из застенка.

     В застенке же для пытки зделана дыба, состоящая в трех столбах, ис которых два вкопаны в землю, а третей сверху, поперег.

     И когда назначено будет для пытки время, то кат или палач явиться должен в застенок с своими инструментами, а оные есть: хомут шерстяной, х которому пришита веревка долгая; кнутья, и ремень, которым пытанному ноги связывают.

     По приходе судей в застенок и по разсуждении в чем подлежащего к пытке спрашивать должно, приводитца тот, котораго пытать надлежит, и от караульнаго отдаетца палачу; который долгую веревку перекинет через поперечной в дыбе столб, и взяв подлежащего к пытке, руки назад заворотит, и положа их в хомут, чрез приставленных для того людей встягивается, дабы пытанной на земле не стоял; у котораго руки и выворотит совсем назад, и он на них висит; потом свяжет показанным выше ремнем ноги, и привязывает к зделанному нарочно впереди дыбы столбу; и растянувши сим образом бьет кнутом, где и спрашивается о злодействах и все записывается что таковой сказывать станет.

     Есть ли ж ис подлежащих к пытке такой случится, которой изобличается во многом злодействе, а он запирается, и по делу обстоятельства доказывают его к подозрению, то для изыскания истины употребляются нарочно:

     1-е. Тиски, зделанные из железа в трех полосах с винтами, в которые кладутся злодея персты сверху большия два из руки, а внизу ножныя два и свинчиваются от палача до тех пор, пока или повинится, или не можно будет больше жать перстов и винт не будет действовать.

     2-е. Наложа на голову веревку и просунув кляп и вертят так, что оной изумленным бывает; потом простригают на голове волосы до тела и на то место льют холодную воду только что почти по капле, от чего также в изумление приходит.

     3-е. При пытке во время таково ж запирательства и для изыскания истины пытанному, когда висит на дыбе, кладут между ног на ремень, которым они связаны, бревно и на оное палач становится за тем, чтобы на виске потянуть ево, дабы более истязания чувствовать. Есть ли же и потому истины показывать не будет, снимая пытаного с дыбы правят руки, а потом опять на дыбу таким же образом поднимают для того, что и чрез то боли бывает больше.

     Хотя по законам положено только три раза пытать, но когда случится пытанной на второй или третьей пытке речи переменить, то еще трижды пытается. И если переговаривать будет в трех пытках, то пытки употребляются до тех пор, пока с трех пыток одинаковое скажет, ибо сколько б раз пытан ни был, а есть ли в чем нибудь разнить в показаниях будет, то в утверждение должен еще три пытки вытерпеть; а потом и огонь таким образом: палач отвязав привязынныя ноги от столба, висячего на дыбе ростянет и зажегши веник с огнев водит по спине, на что употребляется веников три или больше, смотря по обстоятельству пытаннаго.

     Когда пытки окончатся и пытаной подлежать будет по винам ссылки на каторгу, то при посылке от палача вырываются ноздри зделанными нарочно клещами. Есть ли же которые подлежат смертной казни, то и таковых, в силу указов, до будущаго о действительно казни определения, велено ссылать на каторгу ж, а при посылке також ноздри вырываются. И сверх того особливыми присланными стемпелями на лбу и на щеках кладутся знаки (вор), в тех же стемпелях набиты железныя острыя спицы словами и ими палач бьет в лоб и щоки и натирает порохом, и от того слова видны бывают».