Диффузная война как разорванная во времени единая операция

СССР разрушается из-за интенсивного информационного влияния, которое пришлось ему разрешить. Во-первых, это четвертая «корзина» Хельсинского совещания, которая приоткрыла поток информационного и виртуального влияния извне. А во-вторых, это перестройка, которая намертво скреплена с понятием гласность, ведь без него тот вид перестройки, который был реализован, оказался бы невозможен. Все это информационное и виртуальное вторжение, ставшее возможным из-за заблокированности идеологического компонента, который до этого управлял если не всем, то почти всем.

ПРИМЕРЫ ДИФФУЗНОЙ ВОЙНЫ

Хельсинская третья корзина стала компромиссом между Западом и СССР. В обмен на признание нерушимости границ в Европе СССР согласился сделать более свободным передвижение идей и людей.

По сути, обе стороны хотели обхитрить друг друга, но в результате проиграла только советская сторона. Вот мнение о том, как принималось решение: «Громыко, чье министерство участвовало в подготовке текстов, удалось убедить Политбюро, что гуманитарные требования Запада — лишь слова. “Мы сами хозяева в своей стране”, — сказал он. Было решено в Союзе упоминать о гуманитарных пунктах соглашений туманно. Брежнев надеялся, что они пройдут незамеченными. Но он ошибся».

А ошибся он потому, что было развернуто диссидентское движение за выполнение требований третьей корзины, тем более что сам договор был опубликован в советской печати. И такая кампания развернулась по всему миру. В этот период советские лидеры уже хотели выглядеть миролюбивыми перед Западом, поэтому начали двигаться в запрограммированном поведении.

Но откуда взялась третья корзина, какова ее история? Одним из ее авторов был Мельник, долгая жизнь которого была связана с разными спецслужбами (Франции, Ватикана и США). Автором идеи третьей корзины он называет ватиканского адвоката, своего друга Жана Виоле. В своей книге «Современная разведка и шпионаж» он отдает под рассказ только одно примечание [Мельник К. Современная разведка и шпионаж. — М., 2009]. Мельник говорит, что три года они лоббировали идею, а сам он передал ее американцам в ЦРУ, с которыми сотрудничал (см. интервью Мельника, повествующие о его жизни).

Наиболее полно Мельник рассказывает о Хельсинской корзине в интервьюжурналу «Итоги»: «В шестидесятые — семидесятые у меня началось активное общение с мэтром Виоле, адвокатом Ватикана. Это был один из самых мощных агентов влияния в Западной Европе. Его усилия и поддержка Папы Римского ускорили франко-германское примирение, этот юрист стоял и в основе Хельсинского декларации по безопасности и сотрудничеству в Европе. Вместе с метром Виоле я участвовал в разработке некоторых положений этого глобального документа. Брежнев тогда добивался признания статус-кво послевоенных континентальных границ, а Запад рычал: “Этого не будет никогда!” Но Виоле, хорошо знал советские реалии и кремлевскую номенклатуру, успокаивал западных политиков: “Глупости! Следует признать нынешние европейские границы. Но оговорить это Москве единственным условием: свободным перемещением людей и идей”. В семьдесят втором году, за три года до конференции в Хельсинки, мы предложили западным лидерам проект этого документа. История подтвердила нашу правоту: само выполнение Третьего корзины оказалось неприемлемым для коммунистов. Многие советские политики — и Горбачев в частности — признают потом, что распад Советского Союза начался как раз с гуманитарного конфликта — из-за противоречия между словами и делами Кремля и его сателлитов…».

Когда Мельник в этом интервью рассказывает о своей работе в РЕНД в США, он упоминает и книгу «Оперативный код Политбюро», которая сегодня уже перестала быть секретной [Leites N. The operational code of the politburo. — New York etc., 1951]:«После победы над нацизмом Запад очень мало знал о Советском Союзе, не понимал, как разговаривать с советскими лидерами. Мы же родили огромный том, который назвали: “Оперативный кодекс Политбюро”. Из этой книги сделали потом выжимку в 150 страниц, которая вплоть до шестидесятых годов оставалась вроде библии для американских дипломатов. Президент Дуайт Эйзенхауэр попросил RANDсоставить ему на основе нашего исследования записку объемом не более одной страницы. А мы ему сказали: “Одной страницы слишком много. Чтобы понять советскую номенклатуру, достаточно двух слов: кто — кого?”».

Мельник критикует своих советских коллег за недальновидность: «Разницу в подходе к делу между советскими и западными спецслужбами иллюстрирует идея “третьей корзины”, внедрённая в рамках ОБСЕ и предусматривавшая свободный обмен информацией. Это типичная для западных спецслужб инициатива, которая никогда не могла бы возникнуть у догматичных советских коллег».

Перед нами очередной пример диффузной войны. Советские руководители получили то, что хотели, думая отмахнуться от навязанной третьей корзины. Но этого им не дали сделать, поскольку был подписан международный договор, который подлежал проверке.

Третьим примером можно признать перестройку, которая наполнена таким количеством странностей, что долго будет служить примером успешной диффузной войны для Запада и проигранной для СССР. Это был пример разрушения страны, проведенный с помощью трансформированных информационных потоков руками представителей самой этой страны.

Облегчало ситуацию несколько факторов. С одной стороны, это игра со стороны Запада на тщеславии Горбачева, поддержанная реальным или мнимым (есть разные точки зрения) экономическим ухудшением. Кстати, его также можно было спровоцировать извне. Здесь самыми известными затратными операциями были: программа СОИ, Чернобыль, потребовавший годичного бюджета СССР на восстановление, а также искусственное падение цен на нефть.

СССР был пропагандистской страной. Люди читали газеты, смотрели программу «Время». По этой причине новый контент перестройки сразу попадал в мощную информационную инфраструктуру распространения, ничего не надо было создавать заново.

Правда, нужно было включить в процесс новых людей. Посол США в СССР Мэтлок пишет: «Коротич был не единственным редактором, выдвинутым не из рядов пропагандистов, доведших советскую печать до упадка. В течение 1986 года были также назначены новые редакторы в еженедельники “Московские новости” и “Литературная газета”, правительственную газету “Известия” и пользующиеся солидной репутацией журналы “Новый мир” и “Знамя”» [Мэтлок Дж. Ф. Смерть империи. — М., 2003].

В этом назначении Коротича были определенные странности. Это был достаточно редкий вариант перехода из Киева в Москву. Журнал «Всесвіт», притом что он был действительно хорошим журналом, и журнал «Огонек» абсолютно разные. Один художественный, а другой — публицистический. Это все равно, что гимнаста отправить побеждать на велотрек или автора учебника по высшей математике посадить писать роман.

Более того, и по тематике его собственной публицистики, по сути громящей США, Коротич тоже не подходил. Никаких антимыслей или действий за ним тоже не было. Вот его собственные слова: «Я был, скажем так, наверное, советским. Я старался быть человеком, который не пачкается. Я старался был порядочным человеком. Я не подписал ни одного коллективного письма ни против националистов, хоть я не националист, ни против сионистов, хотя я не сионист. Я считал, что человек имеет право на свою точку зрения. Это его личное дело, если он готов отвечать за свою систему взглядов — на здоровье!».

Информационные войны любят профессионалов, особенно если это информационная война со своим собственным народом, который должен был автоматически начать двигаться в противоположную сторону, не задавая ненужных вопросов.

Интересны две цитаты из его воспоминаний о Яковлеве. Первая: «Из первой встречи я запомнил приемную, где кроме входной были еще две двери: одна вела в кабинет Яковлева, а другая — в комнату его помощников. Из второй комнаты доносились смешки: я заглянул туда и увидел нескольких довольно молодых людей, которые смотрели “Индиану Джонса” (текст был недублированный, английский). Стало интересно».

И вторая, где возникает такая тематика для обсуждения с акцентом на том, что этого он этого не сделал:«Позже он подбросил мне мысль, которую я так и не реализовал никогда. “Горбачева обсели помощнички, серые мышки, которые его информируют. Ведь руководителям страны некогда посиживать перед телевизором, слушать радио и шуршать газетками. Ему ежеутренне дают сводки того, что было самым главным в СМИ, да еще и специальную информацию от спецслужб. В итоге, он уже годами не слышал о вас или обо мне ни слова хорошего. Вот бы разобраться в процессах формирования взглядов высших руководителей на окружающий мир…” Интересная тема». И эта тема явно принадлежит к задачам спецслужб.

Короче говоря, Коротич, как и Яковлев, оба являются людьми с успешной советской биографией, оба яростно защищавшие советскую власть, которые вдруг становятся во главе противоположного направления, как бы не сходя со своих кресел.

Один из руководителей советской спецслужбы Леонов приводит массу примеров антидействий Яковлева, например, он вспоминает: «Я написал записку в ЦК КПСС, предварительно доложив мои выводы о ситуации в Прибалтике Чебрикову. Если вкратце, то я сообщил о следующем: все сформировавшиеся за период перестройки “демократические” организации, вроде литовского “Саюдиса”, ведут дело к выходу республик Прибалтики из состава СССР, а в перспективе — к распаду нашей страны. В качестве упреждающей меры я предложил план под условным наименованием “Финляндизация Прибалтики”. Смысл предложенного мной плана сводился к тому, чтобы предоставить прибалтийским республикам полный хозрасчет, прекратить брать с них излишние налоги, дать им возможность получать сверхприбыль, поскольку, они были наиболее промышленно развиты в научно-техническом отношении. И, может быть даже, в определенных рамках, предоставить политическую свободу. “Финляндизацией” этот план был назван по аналогии со взаимоотношениями во времена Российской империи между Петербургом и Великим княжеством Финляндским» [13].

Яковлев, съездивший туда же, но позже, призвал Горбачева ничего не делать, так как эти республики не собираются вовсе выходить из СССР. Вывод Леонова по поводу Яковлева звучит так: «Немалую роль в доведении ситуации до взрыва сыграл обожаемый Горбачевым Яковлев. Полковник главного управления КГБ по защите конституционного строя (бывшее Пятое Главное управление КГБ) мне рассказывал о том, как Яковлев выступал в Ереване перед толпой армянских националистов. Он заявил им, что Карабах — это исконная армянская земля, Баку — тоже армянская земля, азербайджанцам надо убираться в Турцию и т. д. Похожими заявлениями, но другого рода, Яковлев “раскочегаривал” азербайджанцев. Но не надо вакханалию распада СССР списывать целиком на Яковлева. Генеральным секретарем ЦК КПСС, а позже президентом СССР был Михаил Горбачев. Горбачев, выражаясь словами персонажа гоголевской комедии “Ревизор”, был глуп как сивый мерин. Я другого слова не могу подобрать. Он делал такое, что явно не понимал, к каким последствиям его действия могут привести. Еще раньше, чем пролилась первая кровь на почве Карабаха, с позволения Горбачева случились кровавые события в Алма-Ате, в декабре 1986 года».

Кстати, как это ни странно, невысоко оценивает Горбачева и сам Коротич: «У Горбачева был колоссальный комплекс неполноценности. Он пришел с таким южнорусским говорком, из провинции, и его, конечно же, подавляли такие московские штучки, как Лукьянов, например, или еще кто, такие ребята с манерами. Он, как и сейчас Медведев, раньше Путин, не знал в принципе, что происходит в стране. Это сейчас есть Интернет, а тогда Горбачеву утром приносили такую папочку, в которой была сводка, что вчера было по радио, телевидению, в газетах. Я помню, выступал как-то в МГУ и получил модный в то время вопрос, что я думаю о Раисе Максимовне. Я ответил, что мне неудобно это комментировать, вот буду говорить с Михаилом Сергеевичем, тогда у него и спрошу. Потом мне звонит Фролов, его помощник: “Как ты мог сказать такое?! Михаил Сергеевич так расстроился, что ты хочешь с ним поговорить о поведении Раисы Максимовны…”».

Не будем пересказывать эмигрантские «гадости» о Коротиче, поскольку они противоречат тому, что он сам рассказывает о своем пребывании в США [см. тут]. Примем на веру его версию.

А вот статью Андреевой вспомнить надо. Сам Коротич пишет так: «Это был такой мини-путч, довольно плохо организованный, а скорее, пробный шар: проверить реакцию Горбачева, который порой держался так, что даже ближайшее окружение не понимало, с кем он, и вообще поглядеть, что получится. Механизм был для меня совершенно ясен, поскольку я сам не раз выступал таким пробным шаром, только с противоположной стороны. Демократов впоследствии упрекали, что они ратуют за плюрализм мнений, а стоило кому-то высказаться не в унисон с ними, принялись возмущаться. Но сыр-бор разгорелся не из-за самой статьи. Политическое значение она приобрела после того, как [секретарь ЦК КПСС] Егор Лигачев на другой день одобрительно высказался о ней на совещании с главными редакторами СМИ, посвященном, вообще-то, освещению проблем сельского хозяйства, и региональные партийные издания начали перепечатывать ее как установочную».

Нам же приходит в голову другая идея, что статья также могла быть информационным аналогом путча в полном понимании этого слова. Ее мог запустить сам Яковлев, чтобы выявить врагов его перестройки. Ведь именно таким был известный китайский принцип «пусть расцветают все цветы», чтобы потом можно было избавиться от цветов, представляющих опасность. Сегодня бытует версия, что и августовским путчем, и борьбой с ним руководили одни и те же люди, а Крючков впоследствии вместо Матросской тишины «томился» под домашним арестом у себя на даче.

Или слова Панарина в его книге «Первая мировая информационная война» по поводу того, что программа «Время» показала Ельцина, зачитывающего свой указ в с «броневика»: «“С точки зрения информационной войны показ в программе “Время“данного материала говорит о двух вещах. Первое — о полном отсутствии контроля телевидения со стороны ГКЧП. Но это было просто нереально. Такого не было ни в одной стране мира. Второе — о спектакле, организованном Горбачевым и Яковлевым, но одновременно и о неконтролируемых действиях неких влиятельных сил, раскусивших планы Горбачева. Так что ГКЧП был очередным мифом, вряд ли реальным» [Панарин И. Первая мировая информационная война. Развал СССР. — М., 2010].

Черкашин, который рекрутировал в США самых известных в истории советско-американских отношений шпионов Хенсена и Эймса вспоминает, как представитель ЦРУ просил свести его с Яковлевым [Cherkashin V. Spy handler. — New York, 2005]. И после первой встречи стал регулярно прилетать в Москву и с ним встречаться. Правда, непонятно, зачем уже встречаться, если первая встреча между ними, кстати, с молчаливой помощи КГБ произошла в 1990 г.

А вот отрывок из интервью маршала Язова:

«— По-вашему, Михаила Сергеевича можно назвать агентом влияния?

— Скорее всего, агентом влияния был Яковлев, а уж он в свою очередь агитировал Горбачева.

— То есть генсек, ставший впоследствии президентом СССР, не был самостоятелен?

— Конечно же, нет. Еще не будучи Генеральным, он ездил к Маргарет Тэтчер в Англию, встречался в Канаде с советским послом Яковлевым, который каждого члена делегации в отдельности обрабатывал.

— ???

— Да-да… Помните, был такой министр сельского хозяйства Месяцев — он мне лично рассказывал, как тот их по одному вызывал и втирал: “Хватит с нас Советского Союза, смотрите, как в Канаде живут…”».

Вся эта ситуация остается не до конца понятной по сей день. Со стороны КГБ такие обвинения были, Яковлев, естественно, их опровергал. Такие обвинения против любого завершились бы если не посадкой, то увольнением, но статус Яковлева не давал этого сделать. Сам Яковлев в своей книге «Сумерки» перечисляет эти обвинения достаточно четко [Яковлев А.Н. Сумерки. — М., 2005].

Из книги воспоминаний можно понять, что в качестве завсектора, как он упоминает таких в ЦК было больше сотни, он получил задание от М. Суслова написать заготовку редакционной статьи о волюнтаризме Хрущева за пару дней до пленума, на котором того должны были снимать. И хотя в этом видят какую-то закулисность, следует признать, что из текста воспоминаний видно, что Яковлев часто в это время выступал в роли того, кого сегодня именуют спичрайтерами.

Понятие диффузной войны помогает нам расставить все по своим местам. Мы видим, как политические фигуры внезапно начинают играть по новым правилам, переходя на противоположные позиции. Тот же Лигачев тоже «купился» на прошлого Коротича, когда назначал его. Он вспоминает: «Я внимательно прочитал “Лицо ненависти” и, конечно, сделал вывод о том, что автор стоит на прочных идейных позициях. Правда, местами мне показалось, что писатель несколько перебирает: уж слишком экстремистски он разделался с Америкой! Но такой перебор, по моему мнению, был делом поправимым, и я решил встретиться с Виталием Алексеевичем.

Когда высказал ему свои в целом положительные впечатления о книге “Лицо ненависти”, Коротич был очень доволен. Обещал, если будет назначен редактором “Огонька”, служить партии верой и правдой. Заверения были очень горячими, да ведь и книга какая! А надежнее всего о писателе, казалось бы, можно судить именно по его произведениям. Зачастую жизнь показывала обратное: сегодня в книгах одно, а завтра — другое, прямо противоположное».

Есть отдельная подборка документов по Яковлеву в Архиве национальной безопасности в американском Университете Джорджа Вашингтона. Это, например, записка Черняева Горбачеву по поводу определенных закулисных игр против Яковлева. Есть написанный самим Яковлевым документ для Горбачева по поводу Рейгана в преддверии встречи с ним. Здесь в качестве первой цели этой встречи двух лидеров стоит очень четкая формулировка — произвести личное впечатление на Рейгана.

Посол Мэтлок, выступая в Стокгольме 2010 г., сказал, что встреча в Рейкьявике провалилась, поскольку они оба не смогли принять чужой позиции. Но общий его вывод как раз подтверждает важность цели, намеченной Яковлевым. Вот цитата из выступления Мэтлока: «Однако в ретроспективе эта встреча может рассматриваться как поворотный пункт в личных отношениях между Рейганом и Горбачевым, поскольку каждый смог понять, что другой искренне заинтересован в завершении гонки вооружений, особенно в сфере ядерного оружия».

Кстати, ЦРУ собирало даже советские анекдоты (см. такую подборку из рассекреченных архивов). Сознательно конструируемые анекдоты могут также служить инструментарием диффузной войны. Считается, например, что Андропов на посту председателя КГБ в своем движении к власти использовал слухи и анекдоты против некоторых членов Политбюро. Сконструированный слух потом доходил до зарубежных радиоголосов и транслировался назад в СССР. Например, звучал рассказ об использовании посуды из Зимнего дворца на свадьбе дочери Романова. Пример использования слухов во внутрипартийной борьбе, запускаемых со стороны КГБ см. в книге «Аппарат» Прибыткова, который был помощником генсека Черненко [Прибытков В. Аппарат. — СПб., 1995].

Или вот еще один пример: «Весь Ленинград обсуждал мифический роман первого секретаря обкома с Людмилой Сенчиной. Якобы Григорий Романов любил катать певицу по Неве на крейсере “Аврора”. Самая громкая история, которую многие помнят до сих пор, якобы Романов свадьбу своей дочери праздновал в Таврическом дворце, а во время торжества был перебит царский сервиз из Эрмитажа. Многие полагают, что эти слухи распускались не без участия могущественного главы КГБ Юрия Андропова, который видел в Григории Романове основного конкурента в борьбе за высший пост в партии и государстве. Как бы там ни было, клевета сработала, слухам поверили».

Сам Романов уже в свои 85 лет вспоминал ситуацию в следующем виде: «Эти сплетни распускал, я знаю, лично Михаил Сергеевич Горбачев с помощью своих друзей из КГБ. Весь Ленинград знал, что после загса мы поехали ко мне на квартиру, я жил на берегу Невы у Кировского моста напротив Петропавловской крепости. Конечно, никаких сервизов не было, все было очень скромно. Но люди несколько лет подряд писали возмущенные письма в ЦК, и по “голосам” тоже постоянно говорили, что Романов сервиз разбил. Очень сильно по мне эта история ударила».

Диффузный характер такого рода инструментария проявляется в том, что нужный тип сообщения оформляется в виде слуха или анекдота, поскольку нет возможности запустить его в виде новости. Эту модель легко переняла эпоха интернета, где обнародование подобной двусмысленности в сети позволяет на следующем шаге запускать ее в печати, имея уже ссылку на интернет.

Диффузность также характерна тем, что не дает возможности ответного реагирования. На слух, к примеру, очень трудно отвечать, как, кстати, и на «зеленых человечков». Считается, что вообще опровержение является более сложным жанром, поскольку обвинение слышат одни, а опровержение другие, что в результате приводит к распространению негатива на более широкую аудиторию.

Диффузность состоит в использовании нетрадиционного инструментария для традиционных целей. И информация здесь становится весьма выгодным материалом, поскольку контент вне акцентируемых подлинных источников может принимать любые формы.

Диффузная война может скрывать свои причинно-следственные переходы, выставляя фальшивые цели, но которые способны «разбудить» население. Снятие цензуры или, точнее, перенаправление ее на создание иных барьеров имело оглушительные последствия для СССР. То, что запрещалось, стало тем, что поощряется.

Диффузная война может проявиться и в скрытых переходах между разными сферами. Например, можно делать нечто в образовании, чтобы получить результат в смене власти. Так, США стали готовить в Чили экономистов, но не в основном университете, а в католическом, где никогда не было экономической специальности. Но они были нужны, чтобы положить на них государственные должности в стране после того, как там произойдет будущий переворот против Альенде.

СССР был активен в пропагандистской сфере, проводя по всей Европе манифестации трудящихся против нейтронной бомбы. Кстати, протестность, как получается, является универсальным «ключиком», работающим на разрушение любой сферы. СССР вел активные пропагандистские кампании, в рамках которых связывал лаборатории Пентагона и СПИД, чтобы сделать из него американское расово-ориентированное оружие для Африки.

Информационные войны также направлены на разрушение реальных причинно-следственных связей ради создания новых, которые нужны, в том числе, и для введения хаоса в головах. Называя кого-то «хунтой-фашистами-карателями», мы не просто меняем название, а создаем, точнее воссоздаем, правило поведения, позволяющее воевать с «хунтой-фашистами-карателями».

По этой причине мы можем приписать также и информационные войны в группу диффузных войн, поскольку они водят подобные ложные причинно-следственные связи. «Распятый мальчик» подтверждает жестокость «карателей», создавая якобы достоверный переход к следствию. Однако сама причина была фальшивой, поэтому создается и фальшивый переход.

Ситуация оказывается очень заманчивой для восприятия, поскольку используются не простые, а ультра-символические обозначения, на которые уже давно выработаны автоматические реакции. А автоматическая реакция отличается тем, что разум в этой точке, не раздумывая, идет по запрограммированному пути, поскольку права на отклонение с него у него нет.

В условиях так называемой экономики внимания, в которую мы вошли, это становится очень важным, поскольку такие символически нагруженные сообщения легко побеждают ординарные, перехватывая внимание. Экономика внимания, с точки зрения Кронина, выдвигает два типа задач. С одной стороны, требует защищать внимание от информационной перегрузки для достижения оптимального распределения этого ограниченного ресурса. С другой — следует получать максимальную прибыль из этого ограниченного ресурса.

Информационная война как раз достигает максимальной «прибыли» за счет подобного пропагандистского инструментария опоры на фальшивые причины. Голдхабер говорит: «Внимание находится в дефиците, поскольку каждый из нас должен иметь ее столько, чтобы отдавать, и оно может приходить только от нас — не от машин, компьютеров или откуда-нибудь еще». Еще в девяностые он считал, что традиционное производство будет падать, поскольку оно не ориентируется на внимание. Один из его принципов так и звучит: «В отличие от старого материально-ориентированного достатка новый достаток представляет собой не то, что можно спрятать под замок и запереть на ключ. Вы можете получить его, лишь протягивая руку в мир».

Интересно, что последнее замечание мы можем применить и к перестройке. Перестройка изменила картину мира, практически не улучшив материальное состояние бывших советских граждан. И наверху вновь оказались те же руководители ЦК республиканских компартий.

Перестройка как вариант диффузной войны выполнила задачу захвата внимания всего населения. И в процессе захвата этого внимания произошла подмена метанарративов. Советский метанарратив был заменен «антисоветским». Горбачев мог традиционно продолжать говорить о ленинском пути, но глубинные процессы уже повели массовое сознание в другую сторону, а место старых героев заняли новые.