Когда Буча была освобождена украинскими военными, туда устремились журналисты со всего мира. Одним из первых был американский фотограф Кристофер Оккиконе, снявший для Wall Street Journal страшный кадр — тело мужчины с огнестрельным ранением головы лежит в автомобильной смотровой яме.
Оккиконе рассказал изданию «Медиазона.Беларусь», как благодаря его публикации сын убитого человека с этого снимка нашел и смог похоронить отца — православного священника Мирона Зваричука.
Работники морга в Киеве упаковывают тело Мирона Зваричука в пластиковый пакет. Фото: Christopher Occhicone
Тогда все ограничилось тем, что мы пришли с волонтерами, помогали им с эвакуацией и слушали разные истории о насилии над гражданскими. Все, что открылось [после освобождения Бучи] — мы слышали об этом неделями раньше. Ходили слухи, но мы не видели этого своими глазами. В Ирпене кое-что можно было увидеть, но в Буче — там был совсем другой уровень.
В общем, мы приехали и стали искать. Наверное, самым известным и первым крупным из получивших огласку военных преступлений стало то, что произошло на улице Яблонской, где лежали все эти тела. Мы искали это место. Какие-то местные ребята, солдаты, взяли нас с собой. Мы не знали, где это произошло, и они не знали, где это произошло, они просто знали, что там где-то была улица с телами и связанными людьми.
Мы ищем, а тут какие-то ребята нас увидели и такие: «Вы должны пойти посмотреть на это». Мы пошли в промзону с разными мастерскими и так далее. И нам показали — в смотровой яме для машины лежал человек, которого явно казнили. Ты не знаешь наверняка, что произошло, но ты можешь примерно догадаться, глядя на место преступления.
Тело Мирона Зваричука в смотровой яме автомастерской. Именно этот снимок увидел сын убитого Владимир. Фото: Christopher Occhicone
Огнестрельные ранения в голову — это не был человек, который попал под перекрестный огонь, это был человек, которого явно расстреляли и бросили сюда. И на земле валяются две или три гильзы, так что это была не перестрелка, это была казнь. Это было ясно, как день — по крайней мере для меня и репортера из Wall Street Journal, а еще с нами был бывший британский спецназовец. Он знал, на что смотрит — этот парень был в Ираке, в Афганистане и видел больше насилия, чем мы можем себе вообразить. Итак, мы знали, на что мы смотрим.
Из всех людей, которых мы видели там убитыми, этот меня особенно зацепил, он напомнил мне моего отца, попросту говоря. Вы знаете, мой отец был автомехаником. И этот чувак тоже был пожилым. Можно немножко пофантазировать у себя в голове и… Это меня очень взволновало.
В общем, мы продолжали работать, фотографии опубликовали, и это действительно хорошо, что много тяжелых фотографий опубликовали в Wall Street Journal, потому что многие газеты хотят показать, что происходит, но не хотят расстраивать людей, которые завтракают и читают воскресную газету. Хорошо, что они опубликовали это, потому что это нужно показывать.
Потом я и моя девушка поехали в Румынию, мне нужен был перерыв. Я работал нонстопом с начала января — сначала предвоенная эскалация, потом война началась, и это был уже следующий уровень. В общем, уехали в Румынию, и однажды вечером, часов в девять, я получил сообщение от женщины из городского совета, которая помогала семьям опознавать тела. И она сказала, что им позвонил молодой человек и сказал: он думает, что это его отец на фотографии.
Мы разговорились, она сказала, что они собираются ехать в Киев утром, и спросила, могу ли я тоже приехать. Я в Румынии, но все это, очевидно, затрагивает меня лично, и это особенный случай, и сын будет там, может быть, мы могли бы узнать, что произошло, кто был этот человек — так что поехали.
Мы целую ночь гнали на машине из Сучавы в Румынии до Киева, добрались туда утром, приехали прямо в морг и встретили там сына, его двоюродного брата и тестя. Мы провели с ними весь день, и это был долгий день. Ты в морге, морг полон, а снаружи стоят два грузовика, и они полны телами, буквально полны. И, в общем, тебе нужно открыть мешок и посмотреть.
Волонтер сидит в грузовике с мертвыми телами перед их транспортировкой к братской могиле в Буче. Фото: Christopher Occhicone
Этого чувака в последний раз видели 3 или 4 марта. Мы видели его 3 апреля, месяц спустя — а сейчас уже 24 или 25 число, так что можете себе представить состояние тела. Оно гнилое, оно совершенно гнилое и вздутое, это ужасно. На самом деле только по его татуировке и куртке мы смогли его идентифицировать. У него не было при себе ни документов, ни личных вещей.
Эта семья была очень открыта к моему присутствию там, к тому, что я фотографировал их и — надеюсь — к тому, что я рассказывал о случившемся с их отцом, их родственником. Мы провели день в морге за опознанием. Шли часы, и, не забывайте, были люди, которые приходили, пока мы там ждали, приходили, открывали мешки, заходили в грузовики посмотреть, и этот запах тухлого мяса — это отвратительно, это трудно описать. Пахло так, как будто ты забыл кусок свинины в холодильнике, только в десять тысяч раз сильнее. Просто ужас.
Осмотр тела Мирона Зваричука. Фото: Christopher Occhicone
Все эти люди приходят, и они приходят с фотографиями, они показывают их, и им пытаются помочь, выясняют, откуда начинать искать, а потом они заглядывают в мешки. Вы видите, например, как жена и брат смотрят на труп и спорят: «Это он! — Это не он». Потому что трупы в таком плохом состоянии. Это как преступление на преступлении и еще одно преступление сверху, понимаете, о чем я? От этого только труднее семьям, на это тяжело смотреть, но, знаете, как бы там ни было, это нужно показывать.
Потом мы поехали в Бучу, и что мы узнали об этом чуваке? Это священник, это православный священник Мирон Зваричук, он снимал комнату у пожилой женщины, маленькой бабульки, и работал там в церкви. Раньше он служил в Михайловском Златоверхом монастыре, это знаковый храм в Киеве. Еще в начале войны его использовали под базу парамедиков, работавших в городе, они там спали в подвале, сотня ребят-парамедиков. Это своего рода место силы, так что это был выпад на новом уровне — то, что они убили священника. Украинского православного священника. То есть вы атакуете религию, а это задевает на многих уровнях.
Портрет Мирона Зваричука. Фото: Christopher Occhicone
Итак, мы пришли, а квартирная хозяйка никогда раньше не видела сына своего жильца, но сын так похож на отца, что как только она его увидела, она все поняла. Это было очень тяжело. Это пожилая женщина, у которой есть маленький домик, и она сдавала комнату священнику. Вы знаете, у нее есть семья, которая не особенно-то заботилась о ней, так что этот священник заботился о ней, она же старая. Как он пропал — она говорила с волонтером, который сказал: «У нас есть еда и вода для вас, можете прийти и забрать тут неподалеку». И священник, разумеется, сказал: «Я схожу».
Следствие еще идет, но что они поняли — российские войска знали, что он из-под Ивано-Франковска, украиноязычный. Украинский православный священник. И они такие типа: «У нас тут бандера, хватай его». Его видели бегущим по улице, за ним гнались, он забежал в то место — вот и все.
Сын Мирона Зваричука Владимир в гостях у Катерины — женщины, которая сдавала его отцу комнату в Буче. Фото: Christopher Occhicone
Оттуда мы вернулись в Киев, забрали тело и поехали в село Росильна под Ивано-Франковском. Я действительно никогда не видел ничего подобного. Деревенские похороны. Два часа в доме его сестры, потом час на улице, потом мы двинулись к церкви, останавливаясь через каждые сто метров, как будто вся деревня участвовала в процессии. Это было очень мощно. А потом в церковь, и еще два часа в церкви, а потом процессия движется, и через каждые сто метров останавливается для молитвы. Это были, я не знаю, восемь часов похорон.
Получается, что эта фотография помогла им найти отца, иначе они не нашли бы тело. Пока мы были там, в Буче, собирали его вещи, они захотели посмотреть, где мы его нашли. Мы пошли на то место, стали осматриваться и нашли кучу обгорелых вещей. Они сожгли его паспорт. Мы нашли сожженный паспорт, сожженные деньги, его ключи от машины расплавились, и его пауэрбанк, телефон.
Сестра Мирона Зваричука Ирина во время похорон. Фото: Christopher Occhicone
Я хотел сказать вам, что это был кошмарный сон, просто видеть все это, но это был не сон. Это было похоже на сон — ты вроде здесь, вроде видишь все это, но находишься рядом с этими людьми, и это абсолютно приятные люди… Не знаю, как это сказать, но села в Ивано-Франковске… Люди в этих местах религиозные и очень порядочные, очень аккуратные, очень гордые, очень патриотичные. Они здесь очень отличаются от сел на Донбассе, совсем другие. Все идеально, все по линеечке, цветы идеальные, деревья. Смотришь на этих чуваков — костюмам, в которых люди пришли на похороны, может быть, лет по тридцать. Если изучить костюм, то видно, что он по краям немного потертый, но все идеально чисто, все выглажено абсолютно великолепно.
Это был действительно уровень трагедии. Этого человека любили. Люди любили сельского священника.
Автор: Глеб Лепейко; «Медиазона.Беларусь»