Сергей, врач скорой: о странниках, бомжах и потеряшках и про зеленых чертиков и Памелу Андерсон

Сергей Валентинович Сеньчуков — врач-реаниматолог скорой помощи. Коренной москвич, в медицине с 1981 года. Был санитаром, фельдшером, потом стал врачом. Работал в реанимации — в детской, неврологической, инфекционной. Сейчас кроме основной работы является реаниматологом-консультантом хосписной паллиативной службы Марфо-Мариинской обители и служит иеродиаконом в одном из приходских храмов.

О реанимации

По специальности я — реаниматолог, но в Москве приходится ездить на самые разные вызовы, не только на такие, где есть угроза жизни. «Спасти жизнь» — слишком патетическое выражение. Спасает Господь, а мы — лечим, для этого у нас есть аппаратура, необходимые навыки.

О работе реаниматолога рассказывать… особенно нечего. Она очень интересна, но в чисто техническом, профессиональном плане. Истории все однотипные, например: зимой ехали мы на вызов, по пути увидели аварию. В одной машине был поддатый парень, он остался жив, а в другой — мама со взрослым сыном. Сын погиб, а маме мы оказали помощь. Пришлось долго ее извлекать из машины. Потом мы ее интубировали и повезли. Поставили капельницу, подобрали терапию, перевели на аппаратное дыхание, отвезли в стационар.

О мотоциклах

А страсти-мордасти для нас — рутина. Видел я тяжелые аварии, раздавленных машинами людей. Как-то двое пьяных ребят ехали на мотоцикле, водитель не справился с управлением, но остался жив, а пассажир попал между отбойниками, ему срезало пол-лица.

К мотоциклистам я плохо отношусь. Даже к медленным. Мотоцикл сам по себе — вещь травмоопасная. Я и к велосипедистам и скейтерам на проезжей части очень плохо отношусь, всему свое место.

Про скорость передвижения по Москве

Бригада, с которой я работал до последнего времени, считается самой быстрой в городе. Мы успеваем практически всегда. Для наших водителей не существует непроезжих дорог: дворами, по газонам, на двух колесах, как угодно — едут.

«Скорая» всегда ездит с мигалками. На мой взгляд, это разумно. Я слышал историю про пациента, которого не довезли до больницы, плакаты по этому поводу развешивали. Но все не так однозначно: не довезли — это не потому, что не пропустили. Это зависит от многих причин — и от состояния больного, и от квалификации бригады. К тому же не все от людей зависит, не стоит нас переоценивать. Вот доставили мы больного в стационар, а при перекладывании с каталки на каталку он умер. Это как считать — довезли?

В итоге нас все равно пропустят, хотят они того или нет. Вот стоит «скорая» в потоке. Мигает. Может быть, даже гудит. Никто ее не пропускает. Но мы все равно будем двигаться вперед. Будем гудеть, крякать, пугать, придвигаясь все ближе — водитель понимает, что его могут поцарапать, и пропускает.

Про Москву

Конечно, в Москве традиционно условия получше, чем во всей стране. В течение последних семи лет московские станции скорой помощи очень хорошо укомплектовали. И людьми, и медикаментами, и аппаратурой — отечественной, правда. В каждой машине имеется медицинская укладка, в которую входит несколько десятков необходимых препаратов.

С обезболивающими тоже нормально. Если у онкологического больного кончился препарат, но у него есть документ из поликлиники, мы обезболиваем его наркотиком. Другое дело, что получение такой бумаги требует времени, у нас ведь все забюрократизировано, если у больного начались боли, а родственники не успели все оформить, могут быть проблемы. Тогда либо обезболиваем ненаркотическими анальгетиками, либо приходится созваниваться с администрацией и решать вопрос явочным порядком. Но больного в Москве обезболят обязательно.

Когда говорят, что на «скорой» не хватает машин и людей — это не про Москву. По крайней мере не про день сегодняшний. Это наш вчерашний и завтрашний день. Вчерашний — потому что в годы перестройки и позже приходилось работать именно в таком режиме. А завтрашний, потому что если все пойдет так, как сейчас, то в конечном итоге система медицины будет разрушена полностью. Люди разбегутся. Уже начинают.

Про врачей-гастарбайтеров

Сейчас около 80% врачей «скорой» — приезжие. Например, жители Смоленска или Ярославля. Они плохо адаптированы к городу. Для Москвы они чужие. Это не лимитчики советских времен, лимитчику важно было закрепиться в столице, большинство гастарбайтеров об этом не мечтают. Их задача — заработать, они свою работу воспринимают как временную и при этом держатся за свое место. Москвич себе другую работу найдет, приезжему — сложнее. И такой сотрудник очень боится что-нибудь нарушить. А поскольку приказы сплошь и рядом взаимоисключающие…

Врач сейчас боится отступить от алгоритма, а лечение по алгоритму далеко не всегда помогает, или его бывает недостаточно. Для того, чтобы взять на себя ответственность, доктор должен обладать некоторой степенью свободы. Гастарбайтер полностью зависим от начальства. Он будет стараться всеми правдами и неправдами выбить свои полторы ставки. Кроме того, гастарбайтер не борется за свои права и мешает бороться за них коллегам.

Про такси

Говорят, что некоторые «скорые» возят людей по Москве за деньги с мигалкой. Государственная служба этим заниматься не будет. Наверное, такие услуги может предоставлять коммерческая «скорая», но для этого ей придется сильно рисковать репутацией. Не исключено, что таким извозом может заниматься левая контора, имеющая машину с раскраской.

Чисто теоретически такое возможно, на практике — вряд ли. Но зерно правды в этом мифе есть, на «скорой» действительно существуют транспортные бригады, которые занимается перевозкой больных. Некоторые пациенты, например те, кто едет на гемодиализ, внешне выглядят здоровыми, идут на своих ногах. Люди видят, что соседа через день увозят на «скорой», а потом привозят обратно. Вот так и рождаются мифы. Но такая перевозка всегда может предъявить документы о том, кого и куда она везет.

Про лечение

Запомните: «скорая» — не лечит! Ни рецепта, ни больничного врач скорой помощи вам не выпишет, лечения не назначит. Не имеет права. Это очень важный момент, о котором нужно помнить. Детям «скорая» вызывается на температуру выше 39,5, боли в животе и травмы. Для всего остального существует детская неотложная помощь. А еще — не надо вызывать «скорую», когда можно сходить в поликлинику или вызывать участкового врача.

Она не «везет в больницу», а госпитализирует людей, которые нуждаются в экстренной помощи. Но при этом «скорая» — не медицинское такси. Если у вас днем заболела голова, то нужно не «скорую» вызывать, а идти в поликлинику по месту жительства.

На российскую «скорую» навешана куча функций, которые ей в других странах не свойственны. Поначалу скорая помощь оказывалась только на выезде, при чрезвычайных происшествиях. А для заболевших дома была служба неотложной помощи, которая работала только в своем районе. Доктор неотложки знал, что Иван Иваныч — сердечник, и к нему надо срочно, а Марья Петровна — ипохондрик, и к ней можно завтра. А в 70-е годы «скорую» с неотложкой объединили.

Сейчас «скорая» обязана принимать все вызовы подряд, в результате реаниматолог приезжает померить кому-то давление. К сожалению, сейчас «скорая» не привязана к районам, выезжает та машина, которая свободна, а куда она поедет — неизвестно, может быть, очень далеко. А то, в какую больницу повезут, зависит от того, где есть места.

О странниках, бомжах и потеряшках

Случаи, когда бездомный нуждается в скорой медицинской помощи, бывают не так часто. Больной, как правило, не бывает бездомным, он либо быстро умирает, либо находит возможность лечиться.

«В подъезде лежит бомж, он плохо пахнет, заберите!» Сам-то он, как правило, не хочет, чтобы его куда-то «забирали». Этот контингент я изучил еще со времен работы санитаром. Бомжи делятся на три категории, и ни одна из них в скорой медицинской помощи не нуждается. Кстати, я их называю не бездомными, а бомжами, потому что бездомных среди них небольшое количество.

Первая категория — «потеряшки», люди с психическими отклонениями, оказавшиеся на улице — слабоумные бабушки и травматики с амнезией. Такого человека нужно поместить в соответствующее лечебное учреждение. Второй тип — бомж по обстоятельствам. Как правило, его история не про то, как черные риелторы лишили квартиры, таких случаев много было в 90-е, сейчас все проще: развелся, оставил квартиру жене и подался на заработки, запил, остался без документов.

Такие люди нуждаются в социальной помощи, в том, чтобы их вырвали из этой среды и отправили работать, пока они не утратили человеческий облик. Это люди с определенными волевыми нарушениями, они плывут по течению. В большинстве своем они даже не алкоголики, но сами они себе помочь не могут. Этот вид прекрасно адаптируется в монастырях, они годами живут там, помогая по хозяйству.

Становиться монахом такой человек, может быть, не собирается, монастырь для него — место, где его отмыли и кормят. А бывает, что такой бомж возвращается в социум, прибившись к какой-нибудь женщине. И третий тип — бомж настоящий. Это социальный паразит, которому просто нравится жить на улице, никакой другой жизни они не хотят. Кроме перечисленных, есть еще бродяги, странники, бичи, алкаши. На улице много людей толчется, но это не значит, что всех нужно засунуть в «скорую» и отвезти в больницу. Дело не в том, что «скорую» не нужно вызывать, а в том, что нужно понимать, зачем вы это делаете.

Про вызов «скорой»

Повод для вызова «скорой» может случиться когда угодно. Хотя есть, например, часы, характерные для инфаркта. Конечно, инфаркт может произойти и в другое время, но ближе к полночи и под утро их больше всего.

По поводу аппендицита человек, как правило, обращается не сразу, а спустя какое-то время, и чем он окажется терпеливее, тем сложнее медикам. Если у вас заболел живот, нужно оценить ситуацию, посмотреть, является ли эта боль необычной или такое уже было. Если болит слегка, нужно выбрать время и сходить в поликлинику. А если боль внезапная, непонятная, острая — нужно вызывать «скорую».

Не надо вызывать «скорую», когда нужна другая служба, например, полиция или спасатели. «Скорая» не поможет вам поднять бабушку, упавшую с кровати. Хотя бы потому, что доктор может оказаться хрупкой девочкой, и это ей будет не по силам. В лучшем случае она вызовет спасателей и будет долго их ждать, а в худшем — развернется и уедет. Кстати, если вы предполагаете, что больного понесут на носилках, подумайте, кто это будет делать. Единственный человек, который по инструкции обязан это делать — водитель. Лично у меня годы уже не те, таскаю только в самом крайнем случае, но я работаю в реанимационной бригаде, все фельдшера у меня — мужчины.

Не надо вызывать «скорую» к пьяному. Если некто спит в снегу, нужно попытаться его разбудить, посмотреть, что с ним и нуждается ли он в помощи. Человека нужно просто спросить: «Что с тобой?» Кстати, если вы вызывали кому-то «скорую», дождитесь, когда она приедет. А то приезжаем на пустое место: добрый самарянин ушел, а пьяный проснулся и ушел тоже. Не надо вызывать «скорую», если ты, проезжая мимо, увидел разбитую машину. Возможно, «скорая» там уже побывала. Если люди будут «включать голову», прежде чем вызвать нас, то и у врачей головной боли будет меньше.

Про топор и дырку в голове

Один больной три года ходил в шапке. Судя по тому, что он рассказал, сначала у него была меланома, он ее поцарапал, она нагноилась, и гнойник «съел» опухоль. Рана не заживала, и больной надел шапку. Через три года он из провинции приехал в гости к сестре в Москву. Она заметила, что брат заговаривается, и показала его врачу. К тому моменту в голове нашего пациента была уже дырка, но тем не менее его вылечили.

Коллеги рассказывали про мужика с топором в голове. Кухонный топорик прошел между полушарий, но человек находился в сознании, самостоятельно ходил, и даже неврологической симптоматики у него не было. Он выжил и выздоровел.

Был случай, когда доктор со «скорой» при социализме ездил лечить обезьяну в уголок Дурова. Обезьяна болеет, как человек, и это был официальный вызов, об этом на «скорой» до сих пор вспоминают. Сейчас к кошкам и собакам человеческую «скорую» уже не вызывают, раньше народ был потемнее — бывало.

Что меня потрясает? Наплевательское отношение к своим близким. Я имею в виду не тех людей, которые хотят, чтобы их родственники побыстрее умерли, а обычных, любящих людей. Видел я запущенных лежачих больных, вокруг которых прыгают все родственники, а больные умирают от истощения и пролежней, потому что их не кормят, не поят и не умеют за ними ухаживать. Одна пожилая женщина в течение нескольких месяцев постепенно ухудшалась в неврологическом плане, у нее нарастало угнетение сознания. Рядом с ней были взрослые сын и дочь, которые маму очень любили. Но невролог к ней пришел в тот момент, когда пациентка уже не вставала с кровати.

Про зеленых чертиков и Памелу Андерсон

Сейчас психиатрическую помощь оказывают только с согласия. Но это если больной не опасен. Условно говоря, если вы увидели, что ваш сосед-шизофреник идет по подъезду с окровавленной гантелей в руке, «скорая» не нужна, нужна полиция. Его увезут в отделение и уже туда вызовут психиатрическую «скорую». Или вы видите, что голый человек поет песню. Если он пьяный, то «скорая» не нужна, пусть проспится. А вот если трезвый, то без психиатрической не обойтись. Обо всех зеленых чертиках и прочих странностях нужно обязательно сказать при вызове диспетчеру, тогда к вам приедет именно психиатрическая бригада.

Как-то дают мне вызов: «Женщина задыхается», а в скобках уточнение — Памела Андерсон. При этом дело происходит на глухой окраине. Приезжаем. Выходит доктор: «Вы к Памеле Андерсон? Вот она». И показывает на вазу, стоящую на столе. Думаю: «Только этого не хватало, доктор на вызове свихнулся». А он говорит: «Нет, вы не поняли, это не я так считаю, а хозяйка квартиры». Хозяйка рассказала нам, что вышла на кухню, а там — Памела Андерсон и при ней телохранитель в форме ВМС США сидят и молчат.

Я немного послушал хозяйку и понял, что с ней все серьезно. На мои вопросы пациентка не отвечала, она была в своем мире, оставалось одно — встроиться в бред:

— Вы на каком языке с Памелой разговаривали?

— На русском!

— Они же иностранцы.

— Ой, я как-то не подумала…

Контакт был установлен, и вскоре мы договорились: я помогу уладить международный скандал, а больная — пообщается с психиатром.

Один раз госпитализировать пациентку помог кот. У больной был астматический статус, умирать она не умирала, но была очень тяжелая, однако в больницу она ехать не хотела. Когда пациентку почти удавалось уговорить, ее мама говорила: «У меня тоже астма — и ничего». Мы ей поставили капельницу. И тут пришел кот и прыгнул ко мне на колени. Больная удивилась, обычно котик к чужим не идет. Я сказал: «Видите, кот умнее вас, он мне доверяет». Пациентке не захотелось быть глупее кота, и она согласилась ехать в больницу.

Про гуманизм и эвтаназию

Приходится слышать: «Бабушка старенькая, в больницу ее не берут». Проблема госпитализации с возрастом не связана никак, существуют правила в Москве, в которых о возрасте пациента ничего не сказано. Это не системная проблема, а человеческая. К сожалению, мы не можем гарантировать, что на «скорой» работают только честные, порядочные и добрые люди. Везде есть люди, которые считают, что некоторым лучше не жить, а умереть.

Эта проблема связана не со скорой помощью, а с этикой. На самом деле гуманизм — это плохое качество. Гуманист не воспринимает страдающего человека как полноценного, он исходит из понятия «качество жизни», и если качество жизни пациента ему кажется неудовлетворительным, он начинает чувствовать себя Богом.

Я таких людей называю «эвтатологи». В большинстве своем они очень хорошие.

Человек же страдает, его жалко. Жалко! Давайте сделаем так, чтобы он побыстрее умер. На чем построена логика эвтаназии? Мы будем общаться с больным, как со здоровым, расскажем, как ему будет тяжело, когда заболевание разовьется, и он сам примет решение умереть. Но на самом деле медицина сейчас на таком уровне, что большинство страданий можно облегчить. Когда человека обезболили, залечили ему пролежни и наладили питание, выясняется, что он очень хочет жить и с удовольствием проживет сколько получится.

Считается, что эвтаназии у нас нет. Но непредоставление аппарата ИВЛ — уже эвтаназия. Кстати, эта традиция идет от советской медицины, которая ориентировалась на сохранение трудоспособности. Больных после инфаркта выхаживали и возвращали в строй, а для послеинсультников не было ничего, такой человек уже не работник, зачем лечить? Система неврологической реанимации появилась только после перестройки. Больного нужно спасать до последнего в любом случае.

Один доктор научил меня хорошей фразе: «Больного не надо любить, его надо лечить». Если нужна операция, ну, скажем, фашисту, значит фашиста нужно оперировать. Можно застрелить фашиста как врага, но нельзя отказать ему в помощи. Либо убей как врага, либо лечи как больного. Но нельзя убивать больного.

Про церковное служение

Крестился я в 1987 году, я тогда учился в интернатуре после окончания института. Воцерковлялся на протяжении всей жизни, а в 2000 году, когда умерла моя супруга, я стал иеродиаконом. Иеродиакон — монашествующий диакон. Диакон — это низшая степень священства. Я участвую в богослужении и помогаю при совершении таинств.

Настоящий монах должен отрешиться от мира, а я живу в Москве, служу в приходском храме, работаю на «скорой». Совмещаю я очень просто — служу, когда не работаю, работаю, когда не служу, тут как раз ничего сложного нет. Это моя жизнь. Священнослужителем я хотел стать довольно давно, и когда Господь привел, я с радостью пришел. Молюсь ли я за пациентов? Конечно. Правда, не всегда есть возможность молиться поименно за всех.

Автор:  Алиса Орлова,  PUBLICPOST 

Фото: Ацамаз Дзиваев