Карцер для психбольных, наручники, избиения и секс медбрата с невменяемой пациенткой

У меня есть инвалидность II группы по психическому заболеванию. В Институте Сербского была проведена довольно быстрая экспертиза — на основе короткого разговора, записей в медкарте из диспансера и материалов уголовного дела меня признали невменяемым. Вероятно, решение было принято еще до самой экспертизы.

В тюремном стационаре я провел полтора года, а в больнице принудительного лечения — 2,5 месяца. Первым местом был стационар при Бутырской тюрьме. Это место по-другому называют «Кошкин дом», «Кошка», «Кот», потому что там раньше содержались женщины, которых в тюремном мире называли «кошками». «Медкорпусом» называют его только надзиратели.

Надо понимать, что тюремный стационар — это как обычная тюрьма. Нет ощущения, что ты в больнице. Там тюремные условия содержания: вместо палат — камеры, одноярусные кровати, решетки, двери с окошком и глазком, которые закрываются на замок. За порядком следят надзиратели, не прикрепленные к стационару, а врачей почти не бывает видно.

Питание то же, что и в тюрьме — отвратительное, нормированное; выручают передачи родственников. Единственное отличие от тюремной еды в том, что иногда дают яйца, молоко и масло.

Так что ничего, напоминающего больницу, кроме персонала и лекарств, которые раздают утром и вечером, там нет. Может, чуть поспокойней, потому что люди ослаблены из-за болезни. А если кому-то плохо, то приходится стучать в дверь камеры, чтобы надзиратель позвал врача.

Там, кстати, находится много здоровых людей. Они туда попадают по ошибке или притворяются. У многих диагнозы, я думаю, не соответствуют действительности. По крайней мере, с виду так, что часть — явно здоровые, а часть — явно больные.

Можно сказать, мне там скорее недодавали лекарства, чем давали. Иногда прекращали терапию. Когда мне не давали таблетки, я очень плохо себя чувствовал. Мне говорили, что курс лечения закончен или что нет в наличии лекарства.

А диагноз мне не говорили. Я спрашиваю: «Какое это лекарство?» А мне отвечают: «Тебе это не обязательно знать». Но про некоторые таблетки я и так знал.

Если говорить о местной системе наказания, то там ничего особенного.

Ну, могут пристегнуть наручниками к кровати. Это для особо буйных или пытавшихся убить себя. Держать так могут несколько суток

Еще есть фактически карцер. Его называют «резинка» — из-за запаха клея, на который к стенам приклеена мягкая губка. Внутри комнаты пусто, пускают туда без одежды, чтобы человек на ней не повесился. Там могут продержать сутки, а за серьезный проступок могут трое.

Но меня в стационаре за эти полтора года не наказывали. Я не оскорблял персонал, не вел себя буйно. У меня все проходило достаточно гладко в этом плане. Я болен, но веду себя как адекватный человек.

А поощрений там, в принципе, нет никаких. Ну разве что на ежедневную прогулку могут завести в больший дворик. Если, например, с надзирателем договорился. Понятно, что во дворике площадью шесть квадратных метров гулять не так приятно, чем во дворике на сорок.

Вторая больница была в Чеховском районе Московской области. В психиатрический стационар закрытого типа № 5 меня перевезли после апелляционной жалобы.

Те, кто проходит принудительное лечение, делятся на три группы: общую, специальную и специнтенсив. В Чеховском таким можно назвать 12-е отделение.

В специнтенсиве ведется серьезное подавление препаратами. Вот там закалывают

И еще там есть отделения, куда переводят за различные нарушения. Но если ты ведешь себя нормально, то тебя никто не будет закалывать, потому что это никому не нужно. С другой стороны, в этой больнице можно провести всю жизнь. Никто тебя оттуда не обязан выписывать. Есть люди, которые находятся там не один десяток лет. А некоторые там могут пробыть до конца жизни.

В Чеховской меня поместили в общий. Там мне давали уже другие лекарства, от которых появилась дрожь в руках. Естественно, там никто не обязан отчитываться перед тобой. Мне никто не рассказывал, что я пью.

Там уже были не камеры, а палаты. Утром врачи быстро проходят, все им говорят, что все нормально, и обход заканчивается. Серьезного общения с врачами нет, но отношение к пациентам более человечное.

Надзирателей нет, вместо них санитары и медсестры. Гулять выводят два раза в день, в специальные часы и под надзором санитаров. Летом прогулки могут быть до трех часов.

Народу в этой больнице очень много — она переполнена. Теснота, нет никакого личного пространства. Если в тюрьме ты хотя бы можешь лежать на кровати сколько хочешь, то в этой больнице постоянная ходьба. Но многим там больше нравится, потому что больше общения, чувствуешь себя более свободно. Хотя, например, заходить в чужую палату нельзя.

В качестве наказания в этой больнице помещают в надзорную палату — там только кровати, и выходить можно лишь в туалет и на прогулку. Находиться в ней неприятно. Больной попадает туда, если не слушается или дерется с кем-то, пусть даже в шутку. Или, например, у него нашли чай или сигареты. И там могут продержать несколько месяцев.

Дарья Козина:

Впервые меня госпитализировали в 2009 или 2010 году, мне было 20 лет. Всего это происходило три или четыре раза. Лежала я там, потому что меня 12 лет бил брат, а мать покрывала его от полиции.

Мать сама посылала меня в больницу. Мой адвокат, проанализировав ситуацию, сказал, что, скорее всего, она платила врачам деньги, чтобы меня забирали.

Согласно закону о психиатрической помощи, скорая психиатрическая помощь не имеет права забрать человека в отделение психиатрической больницы, если он не представляет угрозы для себя или для окружающих. А доказать это можно только предоставив справку из полиции. Такой справки на меня нет, и непонятно, на каких основаниях меня забирали. То есть эти заборы в больницу были незаконными.

Обычно меня забирали так: меня избивал брат, и по моему вызову приезжали полиция и скорая психиатрическая помощь для него — он тоже состоит на учете в психоневрологическом диспансере (ПНД). Когда они приезжали, то опрашивали мать как свидетеля. У нее спрашивали, были ли побои. Она говорила — нет. При том что это происходило на ее глазах. Она покрывала брата от полиции, давала заведомо ложные показания. Мать говорила, что я состою на учете в ПНД, у меня психическое заболевание, и что меня никто никогда в жизни пальцем не трогал. А я якобы постоянно звоню в полицию и психушку и мешаю им жить.

Впервые меня госпитализировали, когда после первого избиения я не хотела общаться с родственниками. Тогда мне было сложно вступить с ними в какой-либо контакт после того, как брат в течение часа бил меня на полу и говорил о том, как же давно он мечтал это сделать.

И родственники пригрозили мне, что если я не буду с ними общаться, то мне вызовут скорую психиатрическую помощь. Так они в итоге и сделали

Сказали врачам, что у меня какие-то большие проблемы.

Меня отвезли в психиатрическую больницу № 3 им. В.А.Гиляровского. Там я подписала согласие на добровольное оказание медицинской помощи, сказали, что мне лучше будет подписать бумагу добровольно. Мой адвокат говорит, что это значит, что меня принудили это сделать.

Там я пробыла около месяца. Мне давали таблетки, лечили как всех. Медсестры говорили мне, какие таблетки дают, если я их спрашивала. А вот от чего меня лечат, врачи не считали нужным сообщать.

В последующие разы все было по тому же сценарию. Я попадала в ту же больницу, меня лечили по тому же методу.

Последний раз меня госпитализировали летом 2016 года. Тогда я поссорилась с матерью, меня забрали и даже не дали позвонить адвокату.

Врачи приехали и сказали, что если я сейчас с ними не поеду, то они меня свяжут

В больнице я провела около полутора-двух месяцев. По совету адвоката я не подписала бумагу о добровольном лечении, поэтому меня через суд определили по недобровольному. На суде даже не позвонили моему адвокату. Суд вынес решение, что меня нужно госпитализировать, но с пересмотром сроков лечения. Потом я спросила лечащего врача, сократят ли мне срок лечения после такого решения суда. Она засмеялась мне в лицо.

В самой лечебнице находиться всегда было немного неуютно. Хотя нас там, конечно, никто не бил. Есть наблюдательная палата № 9, из которой сначала нельзя выходить, там есть скрытая камера наблюдения. Когда переводят в уже более легкие палаты, там можно ходить беспрепятственно. Хотя на улицу нас пускали только в сопровождении медсестры, в определенное время для прогулок.

Иногда было неуважение со стороны персонала, потому что, видимо, чувствуют безнаказанность. Бывает такое попустительское отношение — никто не наблюдает за тем, как с пациентами общаются врачи и персонал. Пациенты, по сути, не защищены ни законом, никем. Поэтому с ними обращаются как хотят.

У меня был случай, когда от таблеток из груди начало течь молоко. Появились гинекологические проблемы, по этому поводу были заключения гинеколога. Врачи, узнав о такой реакции моего организма, ничего не сделали. Лекарства не только не отменили или не поменяли, но даже повысили дозировки.

Меня продолжали пичкать этими таблетками, от которых состояние просто ужасное. Человек превращается в овощ.

Во время одной из госпитализаций я видела, как медбрат занимался сексом с одной из пациенток в душевой кабине. В больнице есть более и менее вменяемые люди, у всех разные диагнозы и заболевания, и она была, скорее, из числа невменяемых.

Но даже если это и было добровольно, то такое все равно не должно происходить в больнице, медбрат не имеет права на такие вещи.

Конечно, такой опыт, как у меня был, повторять бы не хотелось. В случае необходимости я бы предпочла иметь возможность самой выбрать себе клинику. У меня есть врачи, которым я доверяю, их терапия мне помогает. А то, что происходило со мной в психиатрических больницах, — это были худшие моменты в моей жизни.

Евгений Алехин, писатель, участник групп «Макулатура» и «Ночные грузчики»:

От меня ушла жена, и это закончилось психбольницей — это был первый и единственный мой поход туда.

Я попросился туда сам. Я был в плачевном состоянии: пришел в гости и начал бить в стены и в пол. Я умолял своего друга вызвать мне психушку.

Если бы мне ее не вызвали, то я бы точно начал членовредительством заниматься, так что она меня в какой-то мере спасла.

Врачи сами не знали, сколько я буду лежать. Они поговорили со мной, поняли, что у меня не все в порядке с головой. Подумали: «Да, это наш пацан». И положили.

Встретили меня в больнице очень хорошо. Правда, мне показалось, что я Иисус Христос, и тогда мне дали соответствующие препараты, чтобы я так не думал. И я перестал.

Мне сразу что-то дали, и я уснул, а когда проснулся, то превратился в какое-то ватное, ничего не соображающее животное

Несколько дней меня кормили такими препаратами, что я вообще ничего не соображал.

Сперва всех кладут в большую палату, где лежит человек двадцать, и все под наблюдением. Там такие зомби ходят. А если ты плохо себя ведешь, то тебя привязывают к кровати, и ты так лежишь, никуда не можешь выйти.

Сперва меня тоже привязали к кровати, чтобы я никуда не уходил, а потом, когда уже начал в себя приходить через несколько дней, меня перевезли уже в нормальную палату, где всего человека четыре лежало. И так тебя переводят из одной палаты в другую палату — чем дальше, тем легче. Начинаешь с самого ада, а потом уже перемещаешься к солнцу.

Лежали со мной, в основном, интеллигентные люди. Хорошо проводил с ними время. Но были и с шизофренией, с биполярным расстройством.

Конечно, я не знал, чем меня лечат. Я пытался выяснить название препарата, а мне говорили, что мне это знать ни к чему. Может быть, я не слишком настойчиво пытался выяснить. Не знаю, можно ли вообще это выяснить. Мне кажется, что нет.

Дальше было, что санитар меня немножечко от..здил за то, что я читал в неположенное время, после отбоя.

Он подошел и довольно-таки сильно ударил в солнечное сплетение. После этого у меня пропало желание читать.

Прогулок не было, лежал я в двух психушках, ни там, ни там не было прогулок. А про питание я уже не помню… Нормальное, наверное, питание.

В жизни я курю, но там не курил. Вообще, курение — это такой инструмент, типа убираешь палату, и тебе дают покурить, чистишь туалет — тебе дают покурить. Поэтому я и не курил. Это такая плата за участие в жизни психиатрической лечебницы.

За время этой госпитализации я побывал в двух психушках. Все, про что я рассказал выше, случилось в Москве, в психиатрической больнице № 3 им. В. А. Гиляровского. Там я пролежал две недели. Но, поскольку у меня кемеровская прописка, то потом меня этапировали в Кемерово.

При переводе в другую больницу со мной было два сопровождающих. Они привезли меня на самолете в кемеровскую психушку.

Там меня приняли, сказали: «Все, мы получили вашего психа»

В Кемерово все было примерно как в московской психушке, только получше. И в плане условий содержания, и в плане лечения. Там меня вылечили.

Если моя психика опять даст сбой, то повторю этот опыт еще раз, куда деваться. Психушка — это как тюрьма с врачами, обычная больница на этом фоне — просто отдых. Но, мне кажется, врачи стараются, лечат, не все так плохо.

Текст:  Виктория Кузьменко, Открытая Россия