Думки

Воспоминания узника Кремля: Молчите до конца

Published 4 Травня 2017

Задержание. В автомобиле начался мой самый первый допрос. Страшно. «Ребята, вы ошиблись! Я фотограф, я шел на фотосъемку!». «Мы не ошибаемся, парень. Мы никогда не ошибаемся… Если ФСБ берется за дело, то оно доводит его до конца. Никаких ошибок. Никогда. Знаешь, что с тобой будет? Ты попал. Понимаешь? Придется тебе за все ответить!..»

Понимал ли я, что будет дальше? Что мне грозит? Что ждало меня? Понимал и не хотел понимать, не верил. «Знаешь, куда мы едем? Отгадай! Мы едем в лес. Будешь копать себе могилу, сука. Никто тебя не найдет. Думаешь, ты кому-то нужен? Нужен Украине? Никому ты не нужен». Что дальше? Могила? Смерть?

Геннадий Афанасьев

Машина остановилась. Мотор заглох. С меня медленно сняли маску. «Мы предлагаем тебе два варианта. Или ты сам откроешь нам свою квартиру и мы спокойно войдем. Или мы выломаем ее, да так, чтобы все соседи сбежались посмотреть на то, что происходит, и сделали свои выводы: кто ты и кто твоя семья. Представь, как твоя мать дальше будет жить здесь с таким позором. Как она людям в глаза смотреть будет?». Осмотревшись, я понял, что нахожусь во дворе собственного дома. Конечно, я ответил отказом. Мой дом –моя крепость. Так я всегда думал. Конечно, у меня было нечего искать. Я был абсолютно чист. Мне нечего было прятать.

Но о том, чтобы кого-то пустить к себе домой для постановочного обыска, не было и речи. Конечно же, мой ответ никому из присутствовавших не понравился, но он никого и не расстроил. Они помахали перед моим носом ключами от моей квартиры. «Сейчас ты зайдешь в подъезд без маски, чтобы не привлекать внимания местных жителей, твоих соседей. Веди себя хорошо, иначе будет тебе только хуже. Все понял?». Я и сам был рад идти без маски. Чтобы никто из знакомых не понял, не узнал, что происходит. Не то, чтобы стыдно… Но моей маме нужно было дальше тут жить, во время оккупации, когда вокруг люди с промытыми российской пропагандой головами. Меня вели без маски, но наручники не снимали, прикрыли их кофтой…

Стремительно начался незаконный обыск. Топот ног, множество голосов. Противное чувство, что кто-то грязный и нечистоплотный роется в твоих вещах

Не успел я зайти в подъезд, как мне снова натянули мешок на голову. Тьма. Руки в наручниках подняли вверх, так, чтобы я вновь изогнулся лицом к полу. Несколько минут решали, кто из них будет подниматься пешком на восьмой этаж, а кто на лифте. Мерялись званиями и шутили друг над другом. Я ждал. Наконец-то меня завели в лифт. Хотелось, чтобы все это закончилось побыстрее, суставы рук невыносимо были вывернуты, тело словно находилось в агонии. Наконец-то остановка – и собственная квартира. Кинули связанного на пол на кухне. Стремительно начался незаконный обыск. Топот ног, множество голосов. Противное чувство, что кто-то грязный и нечистоплотный роется в твоих вещах. Только твоих и для тебя. Но ты не можешь это контролировать, этому противостоять. Не могут этого сделать и твои близкие, так как дома никого нет, никому не известно о происходящем. Мне радовался только наш йоркширский терьер. Маленькая собачка прыгала по мне, старалась стянуть мешок с головы, облизывала руки.

Постановочное театральное действие для них же самих. Не имеющее ни смысла, ни чести

В это время оккупанты переворачивали мой дом вверх дном. Выносили все ценное. Крали. Их и не интересовали какие-то там вещественные доказательства. Конечно, это могло стать приятным бонусом, но никто и не ожидал что-то найти. Я лежал и слышал женский смех, договоры о свидании с подругами, которые, как я понял, были понятыми при этом театре абсурда. Постановочное театральное действие для них же самих. Не имеющее ни смысла, ни чести. Через какое-то время кто-то зашел на кухню и рывком поднял меня с пола. Завели в гостиную и усадили на стул. Сняли мешок. Вокруг все напоминало последствие землетрясения. Передо мной сидел в семейном кресле-качалке наглый, тучный, лысый, средних лет и среднего роста мужчина. Сидел и покачивался. Лицо его выражало ненависть. «Все вы такие герои. Молчите. Ничего не говорите. Но ничего, все вы одинаковые. Рано или поздно заговорите». В его руках была сумка с несколькими противогазами.

– Что это?

– Противогазы.

– Для чего они тебе?

– Это средство спасения в случае чрезвычайной ситуации.

– Ты что нас за дебилов держишь? Смеешься над нами?

Подскочил с кресла и ринулся ко мне. Один из участников обыска заглянул в гостиную и сказал: «В доме понятые. Потом. Потерпи. Еще наиграешься». Он отошел, сидел и молча смотрел на меня с ненавистью. После оккупанты принесли в комнату наколенники и налокотники для езды на роликах.

– Что это?

– Это защита для езды на роликах.

– Такой умный? Да? А где же ролики?

– На балконе.

– На балконе ничего нет. Врать нам смеешь? Ну ничего, поговорим еще. Это экипировка «майдановца». Ты что, сука, идиотов из нас делать решил?

Глупо было провоцировать их. Ведь в их системе координат за все приходится платить

Честное слово, до сих пор не знаю, были там ролики или нет. Возможно, мама унесла их в наш гараж или куда-то убрала в доме, но говорил я чистую правду… Следующей принесли пачку медикаментов.

– Что это? – спросили они с уже накипающей яростью.

– Медикаменты.

– Для чего?

– Для лечения, когда болеешь, – ответил я и, не удержавшись, улыбнулся.

Зря… Глупо было провоцировать их. Ведь в их системе координат за все приходится платить…

В один день моя жизнь превратилась в неизвестность. Одна неопределенность меняется на новую. Смена положения. Перерасстановка. Маска обжигает меня моим же горячим дыханием. Легкое удушье. Адреналин зашкаливает. Нервы на грани. С обоих боков я ощущаю крепкие плечи своих пленителей. С шеи срывают крестик, который священник вручил мне при крещении. Ругань. Угрозы. Гадкие шутки и смех. Не помню, какие именно. Удары выбивают воспоминания. Время тянулось невероятно медленно. Голова была полна мыслей и одновременно пуста. Я думал о том, что больше ничего не могу изменить самостоятельно. Вариации таяли на глазах. Утопия. Крах. Атлантида, идущая на дно…

В итоге в результате обыска из изъятого в моем доме доказательствами по делу стали: 1) два средства защиты, а именно – противогазы; 2) налокотники и наколенники – средства защиты для катания на роликах; 3) набор медикаментов первой необходимости; 4) фонарик; 5) пневматический револьвер, не являющийся запрещенным оружием ни в России, ни в Украине. Игрушка, которую мне даже не стали выносить, чтобы я дал объяснения. Неплохая экипировка самого опасного крымского террориста?

Теперь меня начали бить от скуки, для развлечения

Время проходит, все заканчивается, давая обороты новым событиям. Теперь меня начали бить от скуки, для развлечения. Кроме «ну ты влип, сука», «весело тебе бандеровец?» и подобных фраз, мне трудно что-либо вспомнить. Теперь точкой назначения моего пути была Федеральная служба безопасности России в городе Симферополь. То учреждение, где восемьдесят пять процентов состава стали предателями Родины и присягнули на верность оккупанту, Российской Федерации. Место, где двадцать три года независимости Украины готовилось вторжение. Меня везли в змеиное кубло… Допросы продолжались. Что ни говори, а техника и методы запугивания, веками стоявшие на вооружении и хорошо отработанные у прислужников российского империализма, очень и очень действенные…

Со всех сторон стоял крик. Угрозы. Вопросы, сменяющиеся ударами. «Кто такой Чирний?», «Кто заложил мину на Бельбеке?», «Кто такой Сенцов?», «Кто взорвал наш танк?», «Где остальные члены «Правого сектора?». Абсолютно бессмысленные для меня названия, имена, местоположения. Я не служил. Не имел доступа к военной информации. Не знал никого из «Правого сектора». Фамилии Чирния и Сенцова мне не говорили абсолютно ничего. Олег Сенцов, как выявилось впоследствии – режиссер. Но, простите, он не Эмир Кустурица, не Стивен Спилберг, да и я не кинокритик, чтобы знать его фамилию…

Одни и те же вопросы, на которые у меня не было и не могло быть ответов. Нужно было что-то им отвечать. И я оправдывался. Я защищался словесно. Это и было им нужно. Чтобы я говорил. Но мои ответы их не устраивали. Я говорю, а они бьют. В живот. Сильно. Больно. Секунды. Минуты. Часы… Для меня это продолжалось бесконечно. Мои ответы их не устраивали.

Уже сейчас, через пройденный опыт, я могу дать лишь один действенный и верный совет. Молчите. Молчите до конца

Уже сейчас, через пройденный опыт, я могу дать лишь один действенный и верный совет. Молчите. Молчите до конца. Не верьте никаким из их обещаний. Они не остановятся. Не имеет значения, будете вы говорить или нет, они будут хотеть большего. Они будут реализовывать поставленные им цели, фабрикуя то, чего никогда не было на самом деле. Тотальная фабрика лжи в тоталитарной системе. Все ваши попытки словесного сопротивления будут лишь проявлениями слабости, которые экзекуторы будут использовать вновь и вновь в своих собственных интересах. Не предавайте идею. Не предавайте себя. Не поддавайтесь страху. Бояться глупо, потому что они все равно разыграют нужный им сценарий. Чтобы вас не ожидало впереди…

И вот я в ФСБ. Представьте. Шаг за шагом тебя ведут в неизвестность. Ничего не видно, лишь слышно, как сотрудники учреждения, проходящие мимо, останавливаются и отпускают пару шуток в разговоре между собой по поводу меня. Я помню весь маршрут. От входной двери прямо. Ступенька и еще пару. Разворот направо. Идем прямо. Практически до упора. Остановились. Направо. Кабинет. Пришли. Ввели внутрь и посадили на стул, к которому и приковали одну из рук. Вторую пристегнули к руке конвоира. Снимают мешок. Что там? Белые ребристые крашенные стены. А, может, и обои. Те же, что недавно видел на признательной видеозаписи другого украинского политзаключенного. Представляете, что будет дальше?

У входной двери – деревянный стол, компьютер, кресло. Этот стол продолжает еще один стол. Напротив – шкаф с бумагами. Тома уголовных дел. Все документы, что были наработаны при Украине. У окна, по обеим его сторонам, еще два рабочих места. В центре этого казенного помещения сижу я. На моем лице гримаса, знакомая каждому сотруднику полиции. Всего в кабинете около девяти человек. Большинство из них в черных брюках и синих рубашках. Остальные в обыкновенной, можно сказать, будничной одежде. Все без погон. Те, что в синих рубашках, – это следователи Федеральной службы безопасности Российской Федерации. Но это, конечно, выяснилось со временем. Те, кто в гражданской одежде, – оперативники и конвоиры. Наверное. Я могу лишь предполагать…

Автор: Геннадий Афанасьев, крымчанин, гражданский активист, бывший политзаключенный, Крым.Реалии

Фотограф Геннадий Афанасьев был арестован в оккупированном Симферополе 9 мая 2014 года. Проходил по сфабрикованному российской ФСБ делу «террористов группы Сенцова». Под жесточайшими пытками палачи заставили его подписать признание во всем, что они требовали, в том числе в намерении взорвать мемориал «Вечный огонь» и памятник Ленину в Симферополе. Во время суда над режиссером Олегом Сенцовым и общественным активистом Александром Кольченко Афанасьев нашел в себе мужество отказаться от показаний против них.

Предыдущие записи: