Социально-психологический аспект «закрытости» постсоветской тюрьмы

Гражданское общество, представленное правозащитными организациями и средствами массовой информации, постоянно пытается осуществлять посещения мест лишения свободы, реагируя на сигналы о нарушениях прав человека за решеткой. Однако практически всегда такие попытки наталкиваются на сопротивление тюремной администрации. «Закрытость» нынешней тюрьмы имеет свою историю и вытекает из особенности тюрьмы прошлой.

В конце века в связи с ростом преступлений, имевших яркую политическую окраску, в основном террористических актов, совершаемых бомбистами-народовольцами, а позже социалистами-революционерами, тюремное ведомство приняло ряд мер по недопущению визитов посторонних лиц, не связанных с интересами тюремной службы. Государство стало активно использовать тюрьму как инструмент политического насилия, и этот инструмент требовал максимального ограничения внимания к нему.

Российская тюрьма «открылась» на непродолжительное время после Февральской революции 1917 года. Пришедшие же в конце года к власти большевики, несмотря на свое песенное обещание «тюрьмы сравнять с землей», высоко оценили эффективность использования мест заключения в борьбе с политическими и идеологическими противниками, и тюремный охранительный режим стал еще жестче, чем был в Российской империи.

Своего пика изоляция тюремного и лагерного населения достигла в ГУЛАГе во время Великой Отечественной войны, а начиная с 50-х годов ХХ века она постепенно стала ослабевать. В то же время до горбачевской перестройки ни одно СМИ не могло даже подумать о том, чтобы подготовить репортаж из какой-нибудь колонии. О правозащитных организациях речь вообще не шла, они находились вне закона, а их члены если и посещали тюрьму, то только в качестве арестованных и осужденных.

Перестройка, а затем распад Советского Союза привели к деполитизации тюрьмы как государственного института. Казалось бы, настало время, когда правозащитное сообщество и журналисты могут посещать места лишения свободы, общаться с обитателями колоний, наблюдать и описывать тюремную реальность. Единичные случаи такой деятельности были, но в массовом порядке этого не произошло, тюрьма отчаянно сопротивлялась и продолжает сопротивляться проникновению на свою территорию любого постороннего внимания. Несмотря на то что правозащитные организации медленно, но постоянно набирают силу и дверь в тюрьму приоткрывается все шире, сопротивление пенитенциарной администрации остается значительным, и, похоже, нескоро еще общество будет иметь необходимый доступ к процессам, происходящим за высокими тюремными заборами.

Причин того, почему администрация мест лишения свободы и руководство ведомства отчаянно пытаются сохранить тюрьму недоступной для журналистов и правозащитников, несколько. Вот, на взгляд автора, некоторые из них.

Первая. Этому способствует действующее законодательство. Уголовно-исполнительный кодекс РФ как будто предусматривает посещение исправительных колоний представителями СМИ и иными лицами, но только по специальному разрешению тюремных чиновников. С одной стороны, это понятно: тюрьма не проходной двор, это достаточно серьезное учреждение, и визиты в нее не могут не регулироваться. Но, с другой стороны, законодательство никак не описывает условия и порядок предоставления или отказа в предоставлении возможности посещения колоний. То есть возможность визита полностью зависит от воли (или произвола) чиновника. В любом случае он не нарушит закон.

В последнее время под этот, казалось бы, нерушимый бастион был проделан «подкоп», существенно ослабивший его неприступность. Речь идет о деятельности Общественных наблюдательных комиссий, члены которых имеют право беспрепятственно посещать все места лишения свободы в любое время суток. Но победу праздновать рано. Тюрьма так просто сдаваться не собирается, и нет сомнения, что полной беспрепятственности не будет. Не найдутся необходимые документы, окажутся больными должностные лица, без пояснений которых невозможно установить все обстоятельства, приведшие ОНК в конкретную колонию, сломается замок от какого-то кабинета… Вариантов много, и не приходится сомневаться, что все они будут использованы.

Также необходимо учесть, что ОНК пока еще слишком малочисленны и реагируют они лишь на вопиющие случаи нарушений прав человека, о которых им становится известно. А сколько заключенных, чьи права были грубо попраны, будут угрюмо молчать, вполне логично полагая, что обращаться к правозащитникам может оказаться себе же дороже. «Вы приехали и уехали, а мне здесь оставаться» – вот эта логика, и спорить с ней трудно.

Вторая причина – традиция. Тюрьма – очень инертный, неповоротливый и косный институт государства. Еще советские нормы секретности всего и вся по традиции живут в сознании тюремщиков, передаваясь из поколения в поколение. Системного цивилизованного обучения тюремного персонала нет, и потому его «натаскивание» происходит по типу дрессировки пастушьих собак: путем перенимания навыков от старших младшими. При такой «системе обучения» погрешности в знаниях неминуемо накапливаются.

Третья – вполне рассудочные действия тюремных начальников, направленные на сокрытие злоупотреблений, происходящих в тюрьме. Это и нарушения прав человека, причем нарушения не только прав заключенных, но и прав сотрудников, хотя в первую очередь речь должна идти о коррупции. Ее условно можно разделить на «традиционную» и «новую».

«Традиционная» тюремная коррупция – это предоставление заключенным незаконных благ. Это спиртные напитки; наркотики; мобильные телефоны, применение которых законом не упорядочено; содействие переписке между камерами в СИЗО; контакты между лицами, проходящими по одному уголовному делу, так называемыми подельниками; незаконные свидания и т.п. Сюда также нужно отнести предоставление льгот вполне законных, но за деньги. Наиболее распространенным (и наиболее «денежным») является предоставление условно-досрочного освобождения. Свобода – главная мечта любого арестанта, и для быстрейшего освобождения он и его родственники не жалеют ничего.

Зачастую администрацией колоний создаются условия, при которых «уйти по УДО» можно, только уплатив назначенную сумму. Никакой ударный труд, примерное поведение, вежливость и приветливость к представителям администрации не помогут. Проблема с «неплательщиком» решается просто: используется или придумывается мелочный предлог, и осужденному объявляется выговор, например, за курение в неположенном месте, незастегнутую пуговицу на бушлате, плохо заправленную постель и т.п. Причем делается это всегда, чтобы никому другому даже не пришла в голову мысль, что досрочно можно освободиться, не заплатив.

«Новая» коррупция – это использование покорной и почти бесплатной рабочей силы в теневых производственных схемах, а также откровенное расхищение бюджетных средств, выделяемых на содержание тюрьмы. За высокими заборами и железными воротами деятельность государственных контролирующих организаций крайне затруднена, а общественных почти невозможна. Надзор осуществляет только прокуратура, но это своя прокуратура! Негласный контроль как будто проводит спецслужба, но много ли желания будет у ее сотрудников восстанавливать закон за колючей проволокой? Есть дела поважней и поинтересней.

Можно предположить, что если сравнить «вал» (или «нал», это как угодно) тюремной коррупции, то 70–80% средств, добытых коррупционным путем, приходятся на «новую», и лишь 20–30% – на «традиционную» коррупцию.

Четвертая причина – устойчивая тенденция скрывать некомпетентность и непрофессионализм тюремного персонала и руководителей. Увы, лучшие умы человечества работать в тюрьму не идут! Преобладающее число сотрудников этого ведомства никогда не блистали успехами в школе, вуз, как правило, закончили заочно, знания получили тоже «заочные», имеют весьма средний интеллект, бедную эрудицию и низкий культурный уровень. Бывают, конечно, исключения, но это только исключения. Открытость тюрьмы для бездарей и невежд – крах имиджа всезнающего и всесильного гражданина начальника и, вполне вероятно, крах карьеры. Не дай бог сболтнуть на телекамеру какую-нибудь глупость! А если кроме глупых мыслей иных в голове нет?..

Руководители тюремного ведомства в большинстве своем юридически малограмотны и вполне искренне полагают, что тюрьма – это стратегический государственный институт и вся ее деятельность должна быть засекречена. На самом деле секретность тюрьмы определяется Законом РФ «О государственной тайне». Если «наложить» статью 5 этого закона, которая перечисляет сведения, относящиеся к гостайне, на тюрьму, то получится, что секретными являются лишь сведения об оперативно-розыскной деятельности и информация, связанная с гражданской обороной.

Существует, однако, юридическое понятие «иная охраняемая законом тайна». Эту тайну определяет само ведомство. Но можно смело утверждать, что под эту тайну в тюрьме подпадают лишь сведения об организации наружной охраны (организация внутреннего режима секретной быть не может, она осуществляется у всех, в том числе у заключенных, на виду) и информация о предстоящем направлении (т.н. этапировании) контингента в другие учреждения. Все остальное прячется совершенно безосновательно.

Более того, статья 7 Закона РФ «О гостайне» запрещает «секретить» ряд сведений, например, о состоянии здравоохранения, санитарии, преступности, о фактах нарушения прав и свобод человека и т.п. Включая подобную информацию, касающуюся тюремного населения. А попробуйте получить доступ к этим сведениям!

Наиболее часто эксплуатируется понятие «тайна следствия». Так говорят все, от тюремного надзирателя до высокопоставленного прокурора. Именно «тайна следствия» выставляется тюремщиками как щит, чтобы не дать возможности журналистам и правозащитникам общаться с заключенными в СИЗО. Между тем это понятие юридически не определено, а значит, и не должно использоваться в официальных отношениях. УК РФ в статье 310 предусмотрел ответственность за разглашение данных предварительного расследования лицом, предупрежденным в установленном законом порядке о недопустимости их разглашения.

Но ведь журналисты и не требуют, чтобы их знакомили с данными следствия! Правозащитников интересуют условия, в которых содержится арестованный. Они лишь хотят общаться с заключенными в присутствии представителей администрации. Какие материалы дела может разгласить уголовник, кроме того, что он «наплел» следователю на допросах?

В любом СИЗО половина (это минимум!) сотрудников – потенциальные и действующие предатели, которые за мзду по просьбе преступников звонят их родственникам и друзьям, передают письма на волю и обратно в тюрьму, заносят мобильные телефоны, спиртное и наркотики. Все эти люди имеют возможность неограниченно соприкасаться с заключенными, а значит, и с «тайной следствия». Им можно, они хоть и предатели, но свои. А вот авторитетному журналисту или правозащитнику без единого пятна на репутации это не дозволено. Чужой!

Пятая причина, которая, по мнению автора, является доминирующей, хотя о ней никто вообще не говорит, заключается в специфических психологических качествах персонала тюремного ведомства. Для преобладающего большинства тюремщиков (до 80–90%) характерен так называемый комплекс превосходства. Природа его кроется в детских, а позже юношеских комплексах неполноценности, «наложенных» на наличие широких властных полномочий.

Развитию этих комплексов способствует вся сущность тюрьмы:

– низкий престиж профессии;

– враждебно настроенное окружение;

– пространственная и социальная изоляция;

– низкий образовательный и культурный уровень коллег;

– систематическое решение однотипных несложных интеллектуальных задач;

– преобладание отрицательных стимулов профессиональной деятельности (взысканий) над положительными (поощрениями);

– социальный «разрыв» в отношениях между начальниками и подчиненными, отсутствие корпоративности;

– постоянное наличие негативного эмоционального фона

и другие факторы, пагубно влияющие на психику.

Отсюда неизбежно следует депрессия, сужение сознания по депрессивному типу, параноидные изменения личности (завышенная самооценка, подозрительность, обидчивость, злопамятство, немотивированная агрессия).

Превосходство является обратной стороной медали – неполноценности. Это болезненная компенсация подсознательных ощущений и впечатлений о своей неуспешности, малозначительности, второсортности. Комплекс превосходства у тюремных руководителей иногда зашкаливает настолько, что вплотную подбирается к патологии, которая в психиатрии имеет красивое певучее название Mania grandioza – бред величия.

Именно комплекс превосходства диктует пенитенциарным деятелям все нелепые тюремные запреты, именно он не позволяет им адекватно оценивать ситуацию вокруг тюрьмы, свое место в этой ситуации и выбирать оптимальные и понятные для общества формы деятельности. И именно комплекс превосходства порождает безумную секретность и гипертрофированную «закрытость» тюрьмы.

Автор:  Владимир Ажиппо,  журнал НЕВОЛЯ