Мир по ту сторону решетки: «Краснота» российских колоний достигается пытками

Тем не менее, на какие-то часы, минуты, мгновения в сырых бараках они оставались без «ока государева». ГУЛАГ нуждался в дополнительном контроле — контроле изнутри. Сами осужденные наверняка не догадывались о той функции, которую они выполняли.

С распадом Советского Союза постепенно стала меняться и жизнь на «зоне». Раньше, например, в обиходе было понятие «семья», когда 10-15 осужденных были связаны общими интересами, национальностью, местом рождения. Они поддерживали друг друга, вели общее хозяйство и имели свой «общак». С возникновением товарно-денежных отношений и материального расслоения осужденным стал невыгоден такой формат выживания. На смену «семье» пришел девиз «Я и моя тумбочка», а воровское понятие перетекло на «гражданку». 

Касты в тюремной иерархии

Разделение на касты начинается еще до того, как человеку вынесли обвинительный приговор и он оказался в исправительной колонии. А именно — с момента задержания и помещения его в следственный изолятор. Уже на «приемке» человек, имевший опыт отбывания наказания в местах лишения свободы, должен сообщить сотрудникам учреждения и сокамерникам о своем статусе – сделать своеобразный каминг-аут.

Если мужчине не приходилось «сидеть», то он может смело сказать, что не знает свой статус. А вот если он соврал, то мало ему не покажется. Сотрудники колонии бюрократическим путем будут долго выяснять биографию осужденного, а осужденные по сарафанному радио оперативно установят подноготную вновь прибывшего.

В целом, спецконтингент можно разделить на три группы: «блатные», «мужики» и «опущенные» («обиженные»).

«Воры в законе», вышедшие из «блатных», занимают самое высокое положение в тюремной иерархии. Традиционно «вором в законе» считается тот человек, который имеет судимости и достаточный авторитет в преступной среде. Он должен пройти формальную процедуру «коронования». «Воры в законе» не должны иметь постоянных связей с женщинами и государственными органами. Они стремятся установить полный контроль над осужденными в исправительных учреждениях, нередко в ультимативной форме, с помощью угроз.

«Блатные» также относятся к воровской элите. Они придерживаются воровских понятий, не идут на поводу у администрации колонии, не работают на производстве. Не ходят они и на выборы, то есть никоим образом не ассоциируют себя с государством. В гулаговские времена была распространенная практика, когда «блатной» формально числился рабочим на производстве. Он курил в каптерке, а за него работал более низкий по статусу осужденный. Вообще, сейчас границы дозволенного размываются, так что можно встретить и трудоустроенного «блатного».

«Мужики» – это рядовые осужденные, средний класс. Самая большая по численности категория заключенных. Они не лезут в «блатные» и стараются не стать «опущенными». Могут работать на производстве.

«Опущенные» расположились на самой низшей ступени тюремной иерархии. По мнению советского правозащитника Валерия Чалидзе, «опущенные» появились в 20-40 годах прошлого века из-за того, что малолетних детей, попадавших в места лишения свободы с 12-летнего возраста, принуждали к гомосексуальной связи.

Писатель Варлам Шаламов вспоминал, что рядом с каждым «блатным» все время находились «молодые люди с набухшими мутными глазами: „Зойки“, „Маньки“, „Верки“ — которых он подкармливает и с которыми он спит».

То есть «опущенным», как правило, является пассивный гомосексуалист, либо человек, насильственно превращенный в пассивного гомосексуалиста, а также тот, кто грубо нарушил нормы воровской этики.

В камере у «опущенного» своя посуда, к которой не притрагиваются остальные осужденные. Спальное место у него самое неудобное — например, рядом с отхожим местом. Они занимаются грязной и неблагодарной работой — чистят туалет и канализацию, наводят чистоту на территории колонии. А приведение в порядок контрольно-следовой полосы по периметру учреждения (для пресечения побегов) приравнивается к содействию надзирателям.

Жизнь «обиженных» сравнима с афроамериканцами при рабовладельческом строе или с крепостными в царское время. Сейчас в Европейском суде по правам человека рассматривается жалоба девяти бывших заключенных из Костромской области, которые оказались среди «опущенных» по различным обстоятельствам. В частности, один из заключенных случайно упал в деревянный туалет.

Условия отбывания наказания «опущенными» в российских колониях, с моей точки зрения, являются нарушением статьи 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Никто не может подвергаться бесчеловечному и унижающему достоинство обращению.

Есть среди этой категории осужденных и «низкостатусные по беспределу» со стороны сотрудников колонии. Еще с советских времен администрация активно использовала «обряд опускания» для расправы с неугодными заключенными. Так, надзиратели могут «опустить» осужденного, сняв его на видеокамеру в унизительном виде. Бывали случаи, когда «воров в законе» силой заставляли отказаться от тюремного звания.

Иногда дело доходит и до летального исхода. В Калмыкии мужчину приговорили к наказанию за избиение бывшего замначальника республиканского УФСИН. Согласно данным следствия, по прибытии осужденного сотрудники ИК-1 Элисты жестоко пытали его, после чего он скончался.   

Тем не менее, как психолог с 20-летним стажем работы, подчеркну — таких сотрудников, которые приходят на работу в УФСИН для того, чтобы удовлетворить свои садистские потребности, единицы. Да, латентный Чикатило всегда может быть, но раскрыть свои наклонности ему помогает начальство.

«Красные» и «черные» тюрьмы

Исправительные учреждения традиционно делятся на «красные» и «черные».

В «красных» (их еще называют беспредельными) ситуацию контролирует администрация. На  сотрудников колонии выпадает большая нагрузка, так как «краснота» достигается за счет пыток, угроз осужденным. То есть чтобы добиться покорности от заключенных, работники учреждения осознанно идут на нарушение закона. Однако попытка сделать колонию образцовой подобным образом эффективна до первого крупного ЧП. Вспомним ту же ИК-1 города Копейска, где 18 человек во главе с начальником челябинского ГУФСИН были осуждены за гибель четырех осужденных.  

В «красных зонах» администрация не разбирается в нюансах и стрижет всех под одну гребенку. Как это и произошло, на мой взгляд, с Ильдаром Дадиным в карельской колонии. Руководство ИК-7 не просчитало всех последствий давления на оппозиционера, который вдруг стал «качать права». Я видел Дадина несколько лет назад в Мордовии, тогда он помогал нам работать по тюремному произволу в республике. Характер у него боевой, и потому он открыто рассказал об издевательствах со стороны сотрудников колонии.

Стоит администрации чуть отпустить вожжи, колония органично превращается в «черную» – там, где влияние на жизнь учреждения оказывают криминальные авторитеты. Если бы в карельской колонии балом правили «блатные», то они бы жестко поговорили с Дадиным. Чтобы не выносить сор из избы, а по-тихому договориться с администрацией.

В начале 2000-х годов я, будучи начальником психологической службы УФСИН по Татарстану, вместе с коллегами провел исследование социально-психологического климата в местных исправительных учреждениях. Выяснилось, что, несмотря на громогласные заявления руководства ведомства, все колонии в республике являются «черными» (а не «красными»). Знаю, что в некоторые отряды сотрудники колонии просто боялись заходить. Результаты исследования высоко оценили в центральном аппарате ФСИН России, мы довели их до начальника УФСИН по Татарстану. Он принял информацию к сведению, похвалил за работу, и на этом все закончилось.

Воровские понятия помогают ФСИН управлять осужденными, держать их под контролем.

Уголовно-исполнительную систему нередко называют пенитенциарной (от латинского poenitentia — раскаяние). Однако ни о каком раскаянии, воспитании осужденного в колонии говорить не приходится. При освобождении он вытирает пот с лица и говорит себе «Слава Богу, что живой!». Но тогда почему в России такой высокий процент рецидива (60%)? Ответ прост: потому что осужденный за нарушение закона сталкивается в местах лишения свободы с ежедневным нарушением закона со стороны работников исправительного учреждения.

Мало кто знает, что в системе ФСИН также процветает кастовость. На самом почетном месте — оперуполномоченные и сотрудники отдела безопасности. 99% начальников территориальных управлений ФСИН и начальников колоний — это бывшие «опера» и «безопасники».

Оперативники обеспечивают нормальное (с точки зрения администрации) функционирование учреждения. В их задачи входит сбор информации о предполагаемых преступлениях (бунт, пронос наркотиков), в том числе через «стукачей», о настроениях среди спецконтингента и т.п. Сами они руки, как правило, не пачкают.

«Безопасники» выполняют функцию охранников, надзирателей. Именно они больше всего и попадаются на пытках осужденных.

Все остальные подразделения — медсанчасть, тыл, технический персонал— играют вспомогательную роль в деятельности колонии и стоят рангом ниже, чем «опера» и  «безопасники».

К сожалению, психологи и воспитатели в колонии находятся в еще более незавидном положении. Их исследования начальству не интересны, их заключения в отношении осужденных игнорируются. Нередко психологическая и воспитательная работа ведется исключительно на бумаге, так как, например, один психолог просто не может следить за моральным состоянием сотен осужденных в учреждении.

Вот так и живут в зеркальном отображении касты сотрудников колоний и осужденных в России.

Пару лет назад советский диссидент Владимир Буковский, отвечая на вопрос «Как покончить с пытками?», заявил, что необходимо менять политическую систему. Впрочем, это уже совсем другая история. 

Автор:  Владимир Рубашный, Intersection