Станислав Печёнкин был горловским блогером до того момента, пока в январе 2017 года его не арестовали в родном городе, потому что он случайно сфотографировал автомобиль, в котором находился начальник местного отдела “МГБ ДНР” Алексей Алчин, который до начала войны в Донбассе был сотрудником местного отдела Службы безопасности Украины.
Печёнкин в то время уже жил в Бахмуте и в Горловку приезжал проведать квартиру, так как опасался, что в ней поселятся сепаратисты. Такое нередко случалось. Во время своих поездок он фотографировал улицы, чтобы опубликовать их в блоге. Эти публикации предназначались в основном для тех, кто покинул Горловку после событий 2014 года и скучал по родному городу. За это его в Донецке осудили по статье “Шпионаж”. Заседания суда происходили, по словам Печёнкина, “чисто формально”, а отказаться от показаний, данных под пытками, он не мог, потому что тогда ему грозил возврат в нелегальную тюрьму, которую сепаратисты обустроили на территории донецкого завода “Изоляция”, где раньше находился культурный центр. Назначенный Печёнкину адвокат только через два месяца после его задержания позвонил родным и рассказал об аресте.
В интервью освобожденный по обмену 29 декабря бывший пленный рассказывает о заключении и заключенных в “ДНР”, пытках и о допросе, устроенном ему, видимо, сотрудниками ФСБ, которые спрашивали о его дружбе с российскими блогерами.
– Еще до войны я был гражданским активистом, участвовал в избирательных кампаниях, в различных протестных акциях, – рассказывает Станислав Печёнкин. – В 2012 году я завел себе странички в социальных сетях, где активно высказывался на политические темы, в том числе критиковал тогдашнего президента Януковича. Я был активным сторонником “революции достоинства”, ездил на Майдан, активно участвовал в небольшом по численности Евромайдане в Донецке и освещал все это в социальных сетях. За что, после того как Майдан закончился, я был внесен сепаратистскими пабликами во “ВКонтакте” в список тех горловчан, кто поддерживал Майдан: первый раз оказался “на карандаше”. Когда начались захваты обладминистраций, местных администраций, зданий правоохранительных органов, я тоже активно критиковал эти события, рассказывал о причастных к этому, об акциях в поддержку целостности Украины, которые проводились в Донецке. Я был там на акциях 17 и 28 апреля, которые были разогнаны сторонниками сепаратизма. Свою политическую позицию я ни от кого не скрывал. Когда начались активные боевые действия, летом 2014 года, я оставался в Горловке, и все это время события лета и осени освещал в социальных сетях. Я публиковал данные о передвижении военной техники и так далее.
– Сейчас складывается впечатление, что ваше мнение об украинской политике, критическое отношение к Януковичу в Горловке разделяли далеко не все. Ведь за Януковича голосовало в Донбассе очень много людей.
– Мое окружение это по-разному воспринимало. Меня всегда поддерживала моя младшая сестра и в какой-то степени мать, хотя она была аполитичным человеком. Отец был всегда резко против, мы всегда по этому поводу с ним ссорились. Среди моих друзей некоторые разделяли мое мнение, некоторые не разделяли. Коллеги на работе в основном не разделяли, вообще многие на меня смотрели как на “белую ворону”, на какого-то не очень нормального человека, который имеет подобные взгляды. Но моя семья всегда находилась в таком бедственном положении, что причин любить власть, то есть уходящего президента Кучму и его преемника Януковича у меня не было. Многие у нас любили из-за этого коммунистов, но у меня были хорошие учителя. В училище, где я учился, преподаватель общественных дисциплин приучила меня читать правильные газеты, в частности, газету “Зеркало недели” (аналитический украинский еженедельник. – Прим. РС). Эта газета помогла мне разобраться в хитросплетениях украинской политики и вообще в том, что хорошо и что плохо в политическом и в гражданском смысле. Я решил, что для Украины и для меня лично наиболее правильным будет европейский путь развития, правовое государство, гражданское общество, разделение власти. Все эти слова многим кажутся пустым звуком, но, как показывает опыт западных стран, все это работает и дает единственно возможный из всех путей результат, потому что западные страны – это передовые страны. Поэтому я решил, что для Украины этот путь подходит и надо поддерживать те политические силы, которые хотя бы декларируют европейский путь развития.
– Несмотря на вашу активность в соцсетях в то время, сепаратисты вас не тронули даже тогда, когда вы писали о происходящем в Горловке до вашего переезда в Бахмут, то есть на протяжении и 2014-го, и 2015 годов, когда происходили активные боевые действия.
– На тот момент не тронули, потому что я не давал им повода. Хотя на самом деле поводов было много, особенно после начала боевых действий. Я писал о технике, которую поставляла Россия, о местах дислокации, о передвижениях, публиковал это в интернете, чтобы видели люди, которым эта информация интересна. Это была моя гражданская позиция – помочь каким-то образом нашим вооруженным силам и всем, кто проводил антитеррористическую операцию, изгнать оккупантов с моей земли.
– Вы тем не менее без проблем пересекали линию разграничения после отъезда из Горловки. Как вас арестовали в 2017 году?
– Когда Алчин заметил, что я фотографию, ему показалось, что я фотографирую его. Потом, когда мне показывали снимки, которые я сделал, та машина, на которой он передвигался, попала в кадр, хотя я на машины в тот момент вообще не обращал внимания. После этого он установил за мной наблюдение, и через несколько минут Алчин подошел ко мне, показал удостоверение, где было написано, что он представляет “Министерство государственной безопасности”, и предложил проехать с ним в отдел, который в Горловке расположен там же, где до войны был отдел СБУ. Я думал, что меня просто отчитают за то, что я делаю фотографии, и отпустят, я с этим и поехал. Оказалось все совершенно не так.
– В интервью после освобождения вы упоминали о том, что на первый допрос вас, надев на голову пакет, привели в комнату, где находились люди, и по выговору вы определили, что они приехали из России. Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом.
– Это был не первый допрос. Первый раз меня допрашивали местные в Горловке. Они всегда, когда общались со мной, надевали мне на голову пакет… им было приказано это делать, чтобы я не видел, кто со мной общается. В Горловке, когда допрашивали местные, это выглядело смешно, они делали это ужасно непрофессионально. Но когда чуть позже приехал оперуполномоченный из Донецка, из отдела по борьбе с терроризмом, тогда уже стало не до смеха. А россияне меня допрашивали, когда через 10 дней моего пребывания в Горловке меня перевезли в Донецк, после первого допроса. Их было человек десять, они интересовались буквально каждым пунктом моей биографии, чуть ли не от рождения, особенно их интересовало мое участие в Майдане, в акциях за единство Украины, это продолжалось четыре часа. Когда они узнавали очередную подробность – переходили на избиение. Но особенным эндшпилем, так сказать, этого допроса стало, когда всплыла моя дружба с активистами российской оппозиции, различными оппозиционными блогерами не первой величины, но тем не менее. За это я был жестко избит двумя, по-моему, людьми, у которых был выговор с твердой буквой Г, и они очень хорошо ориентировались в российской политической ситуации, знали, что это за блогеры. Понятно, что местные такого знать не знают, понятно, что это были россияне, прикомандированные сотрудники ФСБ.
– Их интересовало ваше общение?
– И общение, и они вообще были очень негативно настроены к российской оппозиции, и что я с блогерами там общался, их сам этот факт очень раздражал, поэтому они меня жестоко избили.
– Эти блогеры потом не пострадали?
– Насколько я знаю, нет, с ними все нормально.
– Судя по всему, они под колпаком…
– Ну, естественно, там каждый, я думаю, под колпаком из подобных людей: если не ФСБ, то Центр “Э” при МВД.
– О какой оппозиции идет речь?
– Есть такой блогер – Роман Вольнодумов, в основном с ним я общался. А еще Матвей Иванов, активист партии “Демократический выбор” из Москвы.
– Что вас связывает с этими людьми?
– Взгляды. Когда были известные события на Болотной и Сахарова, я активно этим интересовался, искал контакты с теми, кто непосредственно в этом принимал участие, и нашел этих людей. Вольнодумов часто пишет об Украине, да и Иванов тоже. Они хорошо настроены по отношению к Украине.
– Когда вы вернулись из плена, вы снова начали активно писать в соцсетях и опубликовали переписку с одним из сепаратистов, Сергеем Лукашиным…
– Да, с которым мы в “Изоляции” сидели.
– Меня удивило несколько вещей. Во-первых, что он надеется на обмен, хотя у него совершенно противоположные по сравнению с вашими взгляды, а во-вторых, что он находится в заключении и имеет доступ к интернету, хотя у вас связи с родными не было.
– В пенитенциарной системе, что украинской, что российской, что в так называемой “ДНР”, уровень коррупции очень высокий, поэтому не то что осужденные, а даже подсудимые или подследственные, которым не положен интернет, могут его спокойно иметь, потому что администрация за определенную мзду закрывает на это глаза. Нам не разрешалось ничего, и за этим был глаз да глаз, чтобы другие осужденные и заключенные не могли к нам подойти и ничего нам передать. А Лукашин в принципе после всех этих лет разочаровался, конечно, в идеях молодой “республики”, но прошлое свое, конечно, не отменит. А на свободу ему хочется, так как ему светит большой срок наказания.
– За что его держат в заключении?
– До войны он был фермером в селе Володарское, это недалеко от Мариуполя, сейчас оно называется Никольское. В 2014 году он поддержал “русскую весну”, вступил в казачье формирование, занимался активно, как и все казаки, отжимом собственности, мародерством. Потом, когда в 2015 году казаков начали разоружать, он успешно вместе со своей женой перешел в батальон “Сомали” покойного Михаила Толстых (он же Гиви), его жена была даже начальником штаба. А потом по пьяной лавочке они со своим другом Дмитрием Сергиенко что-то не поделили с Эдуардом Басуриным, главным военным пропагандистом боевиков. И по пьяни они решили заложить под его машину взрывное устройство. Протрезвев, поутру они пошли его снимать, потому что подумали: что же мы такое наделали… Но там уже его сняли эмгэбэшники, и их уже ждали.
– Таких вот “разочарованных” людей много в заключении в “ДНР”?
– Разочарованных много, и много кто из них сидит. Кто сидит, тот, так или иначе, разочаровывается. Очень много боевиков, задержанных за разные проступки: хранение оружия, например, поводов много. Есть куча граждан России, я и в “Изоляции” подобных встречал: людей, которые приехали наемниками. Обычно это были какие-то бывшие российские военные, которые где-нибудь проштрафились, и им сказали: “Выбирайте – или срок, или едете воевать в Донбасс”. Они поехали воевать. Приехали, повоевали, но кому-то не угодили или еще что-то и были задержаны, часто по формальным поводам, допустим, хранение оружия. Их сидит очень много, и эти люди часто приговорены на очень длительные сроки. Шансов на быстрое освобождение у них нет, так как Россия от них отказывается, говоря: “Мы тебя не посылали”.
– Что с вами происходило после того, как вас из Горловки привезли в Донецк и состоялся допрос, который проводили видимо силовики, приехавшие из России?
– Я бы хотел остановиться на одной характерной подробности, еще даже до этого жесткого допроса. С первым жестким допросом я столкнулся еще в Горловке, когда приехали донецкие оперативники, которые тоже сначала меня избили, а потом один другому сказал: “Ставь чайник”. Я подумал, что они меня отпустят и будут пить чай, а вместо этого содержимое чайника вылили мне на голову… А после допроса в Донецке я был посажен в машину и отвезен в маленькое помещение с двумя дверями: одной железной, одной из решетки. Можно было явно определить, что это не тюрьма, не какой-то изолятор, следственный или временного содержания. Эта комната была переоборудована из бывшей душевой кабинки, в которой лежал матрас, стояло две бутылки, одна для питья, другая для естественных надобностей, там висела камера и постоянно горел свет. Эту камеру называли “стакан”, я в ней просидел два дня. После этого меня привезли обратно в “Министерство государственной безопасности”, и там я проходил тест на так называемом полиграфе, он же детектор лжи (во многих странах Европейского союза данные, полученные во время теста на полиграфе, не принимаются как доказательства в суде. – Прим. РС). Проводил его некий человек, как потом мне сказали, он тоже был гражданин России, хотя по его выговору можно было об этом сказать. Наверное, тоже из эфэсбэшников. Эта процедура заняла три-четыре часа, надо было давать односложные ответы, “да”, “нет”. Несмотря на то что я старался говорить правду, по истечении этого допроса мне было заявлено, что я соврал.
Я был выведен из этого кабинета, заведен в другой кабинет, где меня привязали к стулу скотчем, расправили мою правую руку, примотали к ней электроды, провода, и мне в пальцы был пропущен электрический ток. Это были ни с чем не сравнимые ощущения, я никогда их не забуду. Они два раза проделали эту процедуру, и я начал “признаваться” в том, что они хотели. А они хотели, чтобы я сказал, что я якобы по заданию украинских властей, в частности, Службы безопасности Украины, выполнял определенного рода задания, что мне якобы была поставлена задача сфотографировать машину, на которой передвигается начальник горловского “МГБ” Алексей Алчин. После этого я был отправлен обратно туда, откуда меня привезли, в “Изоляцию”, но помещен в большую камеру.
– С кем вы оказались в одной камере?
– Со мной сидели несколько провинившихся сепаратистов. Два человека, которые в Украине разыскиваются за финансирование терроризма: они поставляли какие-то стройматериалы для восстановления жилого фонда, и были какие-то махинации. Был там человек по имени Евгений Бражников, личность достаточно известная, активный участник сепаратистских митингов “русской весны” в Донецке. Он потом за свои деньги поставлял боевикам Гиркина-Стрелкова в Славянск оптические прицелы, приборы ночного видения, большой друг блогера Анатолия Шария. В 2015–16 годах он был начальником службы безопасности одного из донецких заводов, и там какие-то боевики ему оставили на хранение оружие. А эмгэбэшники позарились на это оружие и, чтобы его отжать, обвинили его в том, что он якобы украинский диверсант и хочет свергнуть власть “ДНР” по заданию украинских спецслужб, для чего и накапливал оружие. Его внезапно обменяли во время последнего обмена, хотя он сепаратист и при этом активно сотрудничал с начальством “Изоляции”, участвовал в пытках над другими удерживаемыми и в издевательствах.
– Долго ли вы находились в “Изоляции”? Были ли там пытки?
– Те пытки, которые проводят сотрудники “МГБ”, заканчиваются с получением нужных им показаний. Ну, и в случае, если ты начинаешь на следствии и на суде отказываться от показаний, все повторяется по новой, чтобы все было складно. Но это полдела. Это, может быть, было бы и не так страшно, если бы не произвол, который чинит начальство “Изоляции”, то есть это то, что происходит каждый день. Моральные и физические издательства там происходят каждый день. Кроме того, там тяжелый, можно сказать, каторжный труд. Например, уборка территории вся на удерживаемых лицах, там большое хозяйство – куры, утки, свиньи, нутрии, их надо кормить, за ними надо ухаживать, чистить после них и так далее.
– И вы всем этим занимались?
– Да, естественно. Кроме того, остатки завода там разрезали на металл и увозили. Резали специальные резчики, ну, а грузили все эти неподъемные тяжести мы. Кроме того, периодически мы строили новые камеры, потому что людей становилось все больше, мест не хватало, периодически мы что-то разбирали: какие-то кирпичи, где-то что-то перекладывали, строили свинарник. Постоянно привозили просроченные продукты. Не знаю, может, они где-то их отжали… в основном, это была продукция кондитерской фабрики “Киев-Конти”, которую мы загружали в фуры, отправлявшиеся в Амбросиевский район на какую-то свиноферму. И много-много чего еще мы делали. Грузили боекомплекты, мыли технику, участвовали в инвентаризации складов с оружием, там перекладывали вещи. Это все занимало целые дни, без выходных, с 6 утра до 10 вечера. Могли и ночью поднять, если было что-то очень нужно. И кроме этого постоянные издевательства, моральные и физические, постоянно били. Особенно когда они напивались, тут же начинали врываться в камеры, бить. Били во время работы. Разные моральные издевательства были. Меня, например, выводили на улицу голого и поливали холодной водой на глазах у удерживаемых там женщин. Периодически, когда пьяный угар длился долго, кого-нибудь забивали до смерти.
– Когда освободилась последняя группа, с которой вы были освобождены, Станислав Асеев говорил, что среди освобожденных есть те, кто участвовал в пытках. Вы можете это подтвердить?
– Я уже рассказывал о Евгении Бражникове, но есть еще один человек – Максим Теорентер. Он – чемпион по боям без правил, у него до войны был бизнес, но он набрал очень много долгов, и, чтобы отдать эти долги, он, я так понимаю, с кем-то начал сотрудничать и был задержан “МГБ ДНР” со взрывчаткой и обвинен в том, что провозил взрывчатые вещества, для того чтобы совершить покушение на тогда еще живого Захарченко. Он был помещен в “Изоляцию”, и там он нашел общий язык с надзирателями, принимал участие в избиении других заключенных, в том числе удерживаемых за проукраинскую позицию. Он избивал жестоко, а он это умеет делать профессионально. В частности, меня он тоже бил.
– А как вы относитесь к тому, что этот человек попал на свободу, оказался на контролируемой Украиной территории?
– Его обвиняли в терроризме, в сотрудничестве с Украиной, он не отказывается от того, что он – украинский патриот, поэтому и поехал на обмен. Ну, а все остальное на его совести. Конечно, было бы неплохо, чтобы правоохранительные органы разобрались в его деятельности, но пока желания такого у них нет. Кроме того, многие его боятся и молчат.
– В одном из ваших постов вы написали, что после освобождения вы почитали сайт strana.ua, “и захотелось разбить телефон, что-то они очень осмелели”. Что дает вам основания так говорить?
– После ареста я на три года выпал из действительности, и за эти три года они действительно осмелели, откровенно начали писать различные антигосударственной направленности вещи, чего в 2016 году они себе не позволяли.
– Вы это связываете с приходом к власти Владимира Зеленского?
– Да, конечно. Это непосредственно связано со сменой президента, с курсом на примирение, на прекращение войны, который он пытается проводить в чисто популистских целях. Нельзя пойти на мир с теми, кто не хочет с тобой мира, кто хочет только, чтобы ты сдался на его условиях.
– То есть вы не поддерживаете президента, даже несмотря на то, что он вас освободил?
– Нет, это глупость и популизм.
Автор: Александра Вагнер; РАДИО СВОБОДА