Кровь советской империи: рассказы жертв и одного палача Новочеркасского расстрела

2 июня на главной площади Новочеркасска милиция, внутренние войска и КГБ расстреляли демонстрацию рабочих. Только по официальным данным было убито 26 человек, 87 ранено. Убитых хоронили тайно. Шли массовые аресты, в городе ходили жуткие слухи. Демонстрация началась после того, как партия и правительство одновременно повысили нормы выработки для рабочих и увеличили цены на продукты первой необходимости.

Крановщица мостовых электрокранов Валентина Водяницкая:

Валентина Водяницкая на улице, по которой она шла вместе с демонстрантами в 1962 году

— Я жила в станице Семикаракорской. Когда мне было 19, жених меня засватал и увез в Новочеркасск. Он работал на крупном электровозостроительном заводе. 12 тысяч человек делали локомотивы «Владимир Ленин».

Я пыталась устроиться на работу в городе, но меня, доярку, никуда не брали. Муж сказал: «Иди на завод». Отдел кадров направил меня работать крановщицей в сталелитейный, потому что я была маленького роста — 1 метр 57 сантиметров. Без проблем помещалась в тесной кабине крана. Руки-ноги тряслись от страха, когда лезла вверх по ступенькам. Внизу — шум, гам, раскаленный металл.

Работа — адова. Когда дверца мартеновской печи открывалась, оттуда выплывала огненная масса. А еще нужно было молотками очистить деталь от ненужных кусков металла.

Закаленные такой суровой жизнью, рабочие не боялись ни грохота, ни огня.

Мужики пили, чтобы снять напряжение. Мой муж — тоже. От запоев его не удержало даже рождение сына Жени в 1958 году. Я развелась с ним. Ушла в бараки. Там жили несколько семей в одной комнате, разбитой на загородки. Было тяжело. Половина зарплаты уходила на продукты. Но я не уходила с завода, где проработала уже четыре года. Была опытной крановщицей.

Валентина на загородной прогулке. Фото из архива героини

1 июня 1962 года наш цех не работал. Мы узнали, что начальство распорядилось увеличить норму выработки. Заработная плата при этом оставалась прежней. А тут еще цены на масло и мясо собрались поднять.

Наши вышли на улицу. Я чуть побыла с ними и побежала домой, надо было забрать сына из детского сада и кормить его.

На следующий день, 2 июня, я пошла к заводской проходной. Завод не работал. Все стали прыгать в машины. Я тоже попыталась подняться. Не смогла. Протягивала руки — возьмите. Меня здоровый мужик схватил за руки и втянул на машину. Она была груженой кирпичами. Мы проехали по мосту через реку Тузлов, нас никто уже не задержал. Когда выехали на центральную Московскую улицу, дорогу перегородили. Наша машина резко остановилась — я завалилась на кирпичи, сверху на меня еще куча людей свалилась. Я почувствовала боль в ноге — острый край кирпича мне разрезал ногу. Мы кое-как перевязали рану и пешком пошли по улице Московской. Народу было море. Шли с транспарантами, с Лениным, призывами.

Вера Балашова, секретарь-машинистка местного отдела милиции:

— В сторону центра города двигалась толпа. Впереди шли мужчины в спецовках, такие здоровые и разъяренные. По сторонам собрались зеваки. Особенно много было детей. Вот что запомнилось: эти мужики хватали детишек и волокли их с собой, прикрываясь ими, как щитом. Я отдала детей соседке, приказав никуда не выходить, и побежала на улицу. Уже били стекла в витринах — у демонстрантов в руках были дубинки. На перекрестке улиц Московской и Свердлова стоял танк. Люди из толпы лезли на него, пытаясь захватить. Какая-то женщина облила тряпку горючим веществом, зажгла ее и толкнула в люк. Танкисты подняли ствол вверх и выстрелили холостым зарядом. Толпа отшатнулась в сторону.

Знаю, что забастовщики ворвались в здании милиции на улице Московской, дом 11 и пытались захватить оружейную комнату и КПЗ, чтобы освободить арестованных.

Но к тому времени их вывезли в тюрьму.

Крановщица мостовых электрокранов Валентина Водяницкая:

— Я оказалась зажатой и вместе с толпой оказалась на ступеньках горкома. Меня схватили солдаты и втолкнули вовнутрь здания. А там, внутри я была словно в угаре. Ко мне подошел генерал. Сказал, что нужно успокоить людей. Точно слов я сейчас не вспомню. Только я вышла на балкон, все приутихли. Я же была в платье. До меня мужики говорили. А тут — баба. Вышла, еле прошла несколько шагов по этому балкону. Внизу — все темно от людей. Что я говорила — не вспомню. Но вот на мои слова — расходитесь — все ответили «нет». Как эхо.

В небе вертолет кружил. Я вернулась обратно в здании. Генералу говорю — они сказали «нет». А он мне в ответ: «Я слышал». Что было потом — помню смутно. Меня будто вытолкнули из здания.

Первые выстрелы я услышала со стороны цепи солдат, которая окружала здание горкома.

Толпа разделилась на две части. Одни кинулись спасаться на крыльцо горкома партии, а другие бросились врассыпную по всей площади.

Валя Кобилева и Нина Смирнова были ранены в ноги, Надя Бодрова ранена в руку. У Елены Савченко ранен сын. Ей приказали его срочно увезти. Так она его спасла.

Я еле-еле добралась до дома, меня по пути взяла машина грузовая. А на следующий день, 3 июня вышла на работу на завод.

Писатель Владимир Конюхов:

— Я видел, как пожарные машины смывают кровь. Я был ребенком, отец меня за руку привел.

Крановщица мостовых электрокранов Валентина Водяницкая:

— Арестовали меня 12 июня, прямо на заводе. Видно, долго искали меня по фотографии: нас снимали переодетые сотрудники КГБ. Мой начальник цеха Алексей Алексеевич сказал: «Иди в отдел кадров». Я пошла. Там сидели двое в штатской одежде. Один мне дорогу преградил: «Водяницкая? Пройдемте». Руки мне заломили, затолкнули в машину. Лапали. Говорили: «Че воешь? Отпустят скоро». Меня бросили в подвал местного КГБ. Потом отвезли в Ростов, потом снова вернули в Новочеркасск.

Валентина после тюрьмы. Фото из личного архива героини

Меня судила выездная сессия Верховного суда. Обвинили в том, что я незаконно выступила на балконе. Помню, приводят свидетеля. Он так бодро начинает говорить: «Вот эта облила Зимулу водой из стакана….Ой, нет, это не она». Свидетель отказывается, но на него давит прокурор, судья. Все вывернули наизнанку, будто я призывала бунтовать и кричала, что меня ранили в ногу. Да не было этого!

Я получила 10 лет.

Мне хотели дать «вышак» (высшую меру). Я сидела в смертной камере с теми, кого потом расстреляли. Самые тяжелые были три дня — 17, 18, 19 сентября, когда из камеры забирали на расстрел.

Семь человек расстреляли, 150 приговорили к разным срокам заключения. Отбывала я наказание в Кемеровских лагерях. Со страхом ждала, что приговор отменят и расстреляют. После отставки Хрущева мне срок заменили на пять лет. Я в обморок упала от этой новости.

Моего сына Женю тем временем отдали в детский дом. Ему было три года и семь месяцев. Я его увидела спустя пять лет. Не узнала. Он играл с пацанами на лужайке перед нашим домом. Я его не узнала. А он увидел меня, крикнул: «Мамочка!» Я отвыкла от этого слова. Жесткая я стала. Прошла мимо. Думала, что это кого-то другого зовут, не меня. Когда поднялась на ступеньках в подъезд. Оглянулась. А он стоит — смотрит. Все не могу больше говорить….

Водитель Анатолий Жмурин:

— 2 июня, утром я выписался из больницы, ехал на трамвае домой. На улице Московской трамвай остановился. Толпа. Крики. Меня подхватили, зажали и я вместе со всеми пошел на площадь. Стоял. Потом раздались выстрелы. Это были автоматные очереди. Меня ударило в левую руку. Как молотком. Пуля вошла сверху, прошла через кость и вышла чуть ниже локтя. Думаю, стреляли сверху. Я служил в армии, траекторию полета пули могу определить. По-пластунски выбрался из зоны обстрела.

Вокруг лежали мертвые люди. Дети — тоже, панамки белые помню.

Страшно. Я снова пошел в больницу. Еле добрался. Главный врач меня спас — сделали перевязку. Врач сказал, чтобы я уходил как можно быстрее. Иначе — арест.

Всю жизнь я провел в страхе, что арестуют. Это очень тяжело. Потом, спустя годы, я понял, что не тронут. О своем ранении смог рассказать только в начале 90-х годов, когда судмедэксперт в 124-ой военной лаборатории в Ростове по характеру моей раны выдал заключение, на основании которого я был признан жертвой политических репрессий.

Крановщица мостовых электрокранов Валентина Водяницкая:

Сын был мне рад страшно. А вот мать смотрела меня как на зечку. Чужая я ей стала. Когда я первый раз разделась, она меня голой всю оглядела: искала наколки. Не нашла. Она ведь моего сына могла взять к себе, не допустить, чтобы его забрали в детдом. Да и родной отец сыночка, мой бывший муж мог бы тоже мальчика взять. Никто не помог. Боялись.

Валентина здоровается за руку с сыном. Фото из архива героини

Люди на меня пальцем показывали.

Иду по улице, а кое-кто мог и сказать мне прямо в лицо: «Зачем только таких блядей выпускают».

Милиционеры ко мне специально ездили домой, выпытывали, как мне жилось в тюрьме, наглые были. Мне пришлось даже на них жаловаться в наше местное КГБ. Вот как судьба моя распорядилась — КГБ меня посадил, а потом защищал.

Я стала жить и работать в Новочеркасске. Вышла второй раз замуж, родила второго сына. Но муж и его родня не могли принять мое прошлое.

В 1993 году я смогла открыто рассказать о своей судьбе. В Новочеркасском музее донского казачества была создана экспозиция, посвященная 1962 году. Сегодня выставку хотят закрыть по личному указанию директора музея. И первый шаг — меня уволили с должности экскурсовода. Директору музея не нравилось, что я говорю правду. Много болтаешь — вот и вся причина увольнения. Официальным властям нужно, чтобы 1962 год исчез из истории города. Но мы живые свидетели этого не допустим. Сегодня в Новочеркасске осталось в живых только семь участников событий. Остальные разъехались по другим городам, чтобы скрыться от преследования со стороны КГБ.

Водяницкая так и не избавилась от тюремной привычки ходить с руками за спиной

Начальник Аютинского отделения милиции (находится рядом с Новочеркасском), старший лейтенант Николай Дровалев:

— Информация о бунте распространялась мгновенно. Нам позвонили, предупредили: быть наготове. Наше милицейское подразделение находилось ближе всего к Новочеркасску. Но мы пока оставались на своих местах. Мы видели, как вечером по дорогам шли толпы людей. Это рабочие направляли своих гонцов с целью дальнейшей агитации на других предприятиях. Им надо было поднять волну восстания. Наша задача была — предупредить это. Но что мог сделать наш отдел из 13 человек против десятков людей?! Поэтому нас перебросили в Ростов-на-Дону, где приказали переодеться в гражданскую одежду. Погрузили нас всех в автобус, и мы обратно поехали в Новочеркасск. На вооружении у нас были пистолеты. Да, но зачем я вам это говорю, нельзя, нельзя. Я плохо стреляю.

Скажу так: всех хулиганов, которые ворвались в отдел милиции на улице Московской расстреляли сразу же. Их мгновенно убрали, трупы закопали.

У нас потом было много работы. В незаконной забастовке принимали участие и студенты. Их много было. Нужно было долго их разыскивать и наказывать по всей строгости закона.

Потом меня сразу же перевели на повышение в Зерноград на должность заместителя начальника милиции, а потом я стал начальником. У меня было все! Первая машина «Волга». Я отстроил здание милиции. Вот чем надо гордиться. Книжку обо мне надо писать, побольше. А что вспоминать Новочеркасск? Незачем.

ТЕКСТ: ПОЛИНА ЕФИМОВА,  НОВОЧЕРКАССК, РОСТОВСКАЯ ОБЛАСТЬ; CODA 

ФОТО И ИЛЛЮСТРАЦИИСАША СЕРДЮКОВА, ПОЛИНА ЕФИМОВА