«Мокруха». Как убивали «Бегуна»

Лилию «раскрутили» второй – всё же женщина. Узнав о явке с повинной супруга, получив парочку дружеских затрещин от основательно «загрузившегося» дяди Лёши и наслушавшись оскорбительных угроз, она всё признала. И эти признания – подписала. Я в том процессе почти не участвовал – был «на подхвате», в «массовке»… Ну, а с фактом «сознанки» двух своих соратников вынужден был считаться и еврей… Поплыл, как плот по Амазонке! Не забыв, впрочем, стократно оговориться, что сам-де он никого не убивал, а лишь – присутствовал. Позднее же, ввиду собственного малодушия и угроз кровавой расправы со стороны подельников-душегубов («Я же – свидетель… Слишком много знаю! Могли и меня убить…»), он-де вынужден был соучаствовать в укрывательстве и недоношении.

(Вытекающая из их показаний картина убийства подробно будет описана ниже).

А вот с Соломатиным вышла осечка.

Глава 20. ДОПРОС ЗДОРОВЯКА

Мы с ним – и так, и этак, усердно напирая на бессмысленность запирательств ввиду полнейшей сознанки прочих участников злодеяния. Голяк полнейший! Стоял на своем, как заклятый: никого не убивал, ничего не знаю, показания подельников – явный самооговор…

Если из четверых фигурантов трое дали признательные показания – это уже железно! Тем не менее, из одного лишь желания сделать шедевр завершённым, наши нажали на Соломатина основательней.

Под наблюдением непрерывно сосущего из горла водяру, и потому становящегося всё более багровоносым дяди Лёши, несколько часов трое оперов (среди них – и рвущийся в бой капитан Цыганков), сменяя друг друга, били здоровяка резиновой палкой по почкам, пяткам, рёбрам и суставам. При этом его руки были скованы наручниками за спиною, и на эти наручники его подвесили на металлическую вешалку (так называемое «буратино»)… В заключении, совсем утомившись, – душили Соломатина надетым на голову полиэтиленовым пакетом. Увы! Морально стойким оказался товарищ – так ничего и не сказал…

Кстати, впервые увидел я Цыганкова в деле. Его манера наносить удары поражала абсолютным спокойствием, хладнокровием, полным отсутствием каких-либо эмоций к допрашиваемому, рациональной экономностью в расходовании сил. «Клиент» для него явно был не живой человек, а чем-то вроде куска дерева, требующим обработки, вот он его и обрабатывал…

Наблюдая за тем, как профессионально капитан превращал Соломатина в кусок мычащего от боли полубесчувственного мяса, я внезапно осознал, что сложившийся у меня ранее образ безалаберного и шумливого Санька Цыганкова – лишь маска, за которой таится человек куда более хитрый, ловкий, опытный и опасный… И «Макаров» на стол перед Ленартовичем, скорее всего, уронил он не случайно! Наверняка патроны в обойме были холостыми. Схвати еврей оружие, наведи на нас, объяви заложниками, потребуй вертолёт для отлета за границу и миллион долларов в придачу – ох и повалялся бы капитан перед ним на коленках, изображая панический испуг! А потом – встал бы с колен, насмешливо улыбаясь, и отмаксал фотографу по полной!..

Хороший ход. Надо запомнить!

Ещё одна интересная зарисовка: поздний вечер, изнемождённые опера сидят на стульях, столе и подоконнике, отдыхая после очередного сеанса «физиотерапии»… Ещё более обессиленный Соломатин – висит на вешалке, покачиваясь и постанывая. Вдруг в комнату впёрлась наша уборщица, тётка Клава, вооружённая шваброй и тряпкой. «Чего торчите здесь, ироды?! Из-за вас на работе и я должна задерживаться допоздна!» – рявкнула она на заробевших оперов. Глянув на забрызганный кровью, сильно затоптанный пол – плюнула с досадой. Окунув тряпку в ведро, заелозила по полу шваброй, смывая багровые следы оперской пытливости. Работа ещё не закончилась, и рановато было пол отмывать, но все помнили про сварливость ветеранши РОВД, а потому сказать её слово поперёк никто не решился. Ещё шваркнет в ответ тебе грязной тряпкой по харе! Ну, а жаловаться на уборщицу начальникам – бесполезно. Слишком много знает тётка Клава, чтобы те решились поссориться с нею из-за пустяков. Куда легче пару-другую оперов со службы выгнать, чем – одну умеющую держать язык за зубами уборщицу! «Убрать ноги!..» – гаркнула вредная тётка, елозя тряпкой у ног рассевшихся оперов. Те послушно задрали клешни, давая отмыть пол под ними. «Ноги убери!..» – крикнула она и качающемуся на вешалке Соломатину, босые ступни которого свисали почти до самого пола. Из последних сил выгнувшись, он поджал ноги как мог, глянул с мукой сверху вниз… Прошептал: : «Ненько!.. Больно мне… Врача вызови!» Но тётка Клава даже глазом не повела. Домыв пол, отжала тряпку в ведро, двинулась к выходу. И уже у самого порога – буркнула, ни к кому персонально не обращаясь: «Подпишешь бумажку – вот и перестанут терзать… Чего ваньку-то валять? Лишь себя мучаешь, да и людям домой пора!»

С этими словами она шумно захлопнула дверь.

Соломатин бессильно уронил голову на грудь, опера же – обрадовано переглянулись: «А ведь верняк тётка Клава гутарит! Всё ж таки наш она человек… Ментовский!» Но у меня, скажу прямо, при виде соломатинского упорства в душе опять шевельнулось сомнение: а вдруг всё-таки – не он? Это потом насмотрелся я всякого…

Бывало, отрицали люди свою виновность с силой необыкновенной и с такой художественной убедительностью, что звёзды Голливуда захлебнутся от чёрной зависти, внимая всем этим: «Не я!.. Да как вы могли подумать?! Прахом мамы своей клянусь!..» А потом оказывалось – сплошное фуфло, лицедейство; они-то и сотворили все ужасы.

Один из подобных случаев меня буквально потряс. Однажды нашли на адресе забитую до смерти женщину. Мужинёк её оказался без надёжного алиби (якобы ночевал на даче, но свидетелей этому не было – разве ж то алиби?!). Присмотрелись к нему внимательней и убедились: по складу характера и отношению к убитой – именно он-то и м о г убить. А раз – мог, то и – убил… Железное правило розыскников! В общем, взяли мы его за жабры, кумекали с ним и так, и этак, давили на совесть, взывали к здравому смыслу – он упорно отнекивался. Отпрессовали, вначале – морально, затем и – физически. Ништяк! И, главное, так убедительно вёл себя, с таким напором толковал насчёт своих пламенных чувств к покойной! Оказывается, вовсе не грызся он с нею, как кошка с собакой (что подтверждалось многими из его соседей), а совсем напротив, любил нежно и бережно! Внимающие ему опера даже носами хлюпали, случая эти влюблённые исповеди. И, если честно – заколебались, не зная, чему и верить… Ну не может же человек, в конце концов, так убедительно и искренно притворяться!

Однако, для очистки совести, подстроили ему «хулиганку»: якобы буянил в стенах РОВД, бил стёкла на райотделовской доске почёта ментовских передовиков, и чуть ли не мочился привселюдно на плешь начальника райотдела!.. Оформили его на 15 суток в изолятор временного содержания. И не в простую камеру, заметьте, а в камеру с «подслушкой». Каждое произнесённое им слово, каждый чих и вздох чётко фиксировались и анализировались затем на предмет хотя бы частичной и косвенной сознанки в совершении убийства. И – дождались…

Нет, в беседах с сокамерниками (среди которых были и двое наших сексотов) ничем не выдал он себя, ни единым звуком. Но ночью, во сне, он метался, скрипел зубами и плакал. И умолял, умолял жену о прощении! Он убил её… Он!

Только доказать это мы так и не смогли – слабовато оказалось с уликами. Ночные кошмары и бормотания во сне к вещдокам никак не относятся, а признательных показаний он так и не дал. Но всё равно – не ушёл от ответственности! Убедившись в его виновности, опера уж не церемонились, и, отпустив «клиента» через две недели из ИВС, спустя два дня арестовали его по новой. Обнаружив при обыске у него на квартире якобы спрятанный им под сундуком в прихожей старенький наган. (Как изумлённо таращил он гляделки, когда этот наган мы из-под сундука при понятых вытащили и всем продемонстрировали!)

Дали ему срок за «хранение огнестрельного оружия». А там уж и сориентированная нами оперчасть в колонии сделала ему подставу…

Получил он ещё несколько лет дополнительно – за злостное нарушение режима и драку с заключёнными… В итоге – отсидел по полной программе всё, что ему и полагалось, сумей мы уличить его в «мокрухе»…

К чему я это рассказал? Да к тому, что угрозыск слезам – не верит! И словам – не верит. И – алиби. И – глазам, честным и простодушным. Нас столько раз уж обманывали, что в итоге розыскники не верят уже ничему!

Мы лишь устанавливаем факты. Следователь – решает, достаточно ли их для выдвижения обвинения. А суд – выносит свой приговор. Всё!

Но вернусь к событиям того дня.

Далеко за полночь кончились допросы, и фактически закончились они полной викторией над преступностью! По этому поводу следовало ударно бухнуть… К тому же, какое число наступило после 22-го февраля – усекаете? 23 февраля! День Защитников Отечества, главнейший мужской праздник! Понятно, что это – не День угрозыска, и даже не День милиции, но всё равно… Чтоб не напиться в этот день (ещё и украшенный раскрытием «мокрухи»!) – это ж какой свиньёй надо было б родиться! Вот мы и напились…

Дядя Лёша, допив …тую бутылку водяры за последние сутки, давно уж храпел на заблёванном матрасике под столом в своём кабинете. А мы, большая группа рядовых оперов, вместе с примкнувшим к нам Цыганковым, отправилась на «землю» – искать дармовой выпивки и закуси для сабантуя. Наехали на один ларёк… другой… десятый… Короче, настрелял халявно на шикарную «поляну», накрыли её в одном из райотделовских кабинетов. Выпили по первой… повторили несколько раз… Потом – провал в памяти… Смутно только помню, что вроде бы с кем-то дрался… Потом – целовался взасос, клялся в вечной дружбе и рассказывал все свои главные секреты. Помню только нескольких рядом – Цыганкова, Макарычева, Кислицу… Боброва почему-то не помню, хотя обычно мы пили бок о бок. Цыганков рассказывает что-то про Афган… Потом, вспоминаю, какое-то такси… куда-то едем… Вроде бы нас было трое, но по дороге куда-то делся лысоватый Макарычев, и я остался вдвоём с капитаном. Таксист внаглую пытался получить с нас плату, не реагируя даже на ксивы, тогда Цыганков достал свой верный «Макаров», и таксист, несолоно хлебавши, умчался от нас на своей раздолбанной тачке… А мы с Цыганковым долго топали по сколькой от утоптанного снега дорожке. Какой-то частный сектор… «Мои дальние родичи живут!» – объяснял Санёк. Нам долго не открывали, и пришлось барабанить в двери ногами… Наконец-то открыли. Хозяева – пенсионного возраста, явно нам не рады, но выгнать не решились. Накрыли стол, выставили закусь с выпивкой. Опять пили зверски… И снова – провал в памяти.

Очнулись… Перекусив на дорожку и ещё выпив, мы с Цыганковым засобирались на работу. Больше с капитаном Цыганковым мы не встречались…

Глава 21. КАК УБИВАЛИ БЕГУНА

…За два куриных окорочка убили человека… Всего лишь за два паршивых обрезка куриного мяса!

Показаниями троих фигурантов (Соломатин по прежнему всё начисто отрицал) картина произошедшего рисовалась такой.

Днём, 2-го февраля, Щербаков, Соломатин и Ленартович работали в парке, увековечивая желаюих, а потом отправились в ателье, где проявляли плёнки и печатали фото.

Вечером они же втроём поехали к Щербакову домой, отмечать его именины. По дороге, купив выпивку с закусью, прихватили их общего знакомого, Игната Малькова, привычного завсегдатая всех компашек.

Дома, в обществе Щербаковой – пили, ели, разговаривали, смотрели телик.

Около 11-ти вечера Лилия, в меру своих скромных сил поизображав гостеприимную хозяйку, ушла. Будто бы к подруге, но на самом деле – к любовнику. (Ни мужу, ни гостям нетрудно было догадаться, что «ушла к подружке» – это так, для отмазки…)

Попойка продолжалась, и на каком-то из этапов плавно перешла в общий сон. Каждый спал там, где сумел прикорнуть.

Когда уснули – точно неизвестно, но проснулись все примерно одинаково, в 7.30 – 8.00 утра; в этот момент от «подруги» вернулась Лилия.

Пока прочухались, пока то да сё…

Около девяти утра послали Малькова в магазин с «бабками» на четыре куриных окорочка и пачку сигарет. Он хотел выпить «на дорожку», но ему не дали. Пожадничали… (С похмелья наши мужчины – прижимисты и злы). Отмазались так: «Не хотим новую бутылку открывать!»

А сами, как только Игнат перешагнул порог – и открыли, и отпили…

Через час вернулся Мальков, принёс два куриных окорочка и сигареты.

На кухне между ним и супругами Щербаковыми произошёл следующий разговор: «Ты чё, охренел?! Сколько тебя можно ждать?!», «Да я… Там – очередь. И вообще…», «А почему только два окорочка?!», «Ну так это… Трубы горели, вот и – того… Выпил малость!», «На наши «бабки»?! Гад!..»

И – пошло-поехало… Заслышав крики на кухне, сюда подтянулись Соломатин с Ленартовичем.

Впрочем, Ленартович, оценив высокий градус разворачивающегося конфликта, и не желая стать его участником, тотчас благоразумно удалился в комнату, и затаился там.

Голоса звучали всё громче и злее. Особенно надрывалась Лилия (надо понимать- недополучив за ночь желаемой ласки от любовника, она срывала зло на других). Орала: «Ворюга, мало тебе, что бухаешь и хаваешь на халяву, так ещё и крысятничаешь!… Тыришь «бабки№ у тех, кто тебя поит-кормит!»

Какому мужику понравится, когда баба с ним – так?

Вот Игнат и послал Лильку на три буквы. А когда она попыталась вкатить ему пощёчину – сильно толкнул её, с подходящими к данному случаю нехорошими словами в её адрес…

И ведь правду сказал! Но именно от этого слова прозвучали так оскорбительно, особенно – для окончательно взъярённого Дмитрия Щербакова, завопившего: «Я твой кум, я – хозяин дома! Я тебя на свой день рождения пригласил, ты мой хлеб ел! И теперь таким наглым

тоном разговариваешь с моею женою?!»

Он попытался ударить Малькова по лицу, но нежданно сам получил от него увесистое посланьице в ухо. Тогда в бой вмешался Соломатин, крепко саданув Малькова по загривку.

Увидев превосходство атакующих, «Бегун» растолкал всех и бросился в прихожую. Дай ему тогда возможность спокойно уйти – и ничего не случилось бы. Но слишком сильным оказалось всеобщее озлобление!

А ведь до этого все этой компании относились к нему вроде бы хорошо. Но, как оказалось – только внешне, внутри же у каждого по мелочам против Игната накопилось немало всякого… И вот теперь оно неожиданно выплеснулся наружу.

Словно прорвало плотину, и общее раздражение потоком хлынуло наружу…

Кинувшись вслед за Игнатом в прихожую, Щербаков и Соломатин начали месить его кулаками. Из-за их спин визжала что-то наступательно-похабное Лилия. И даже осторожный Ленартович (не выходя, впрочем, из комнаты) – с дивана кричал Малькову обидную ругань.

И вот тут Мальков совершил главную ошибку в своей жизни, ставшую поистине роковой: он выхватил из кармана… скальпель!

Да-да, орудием его убийства послужил этот, им же сюда принесённый хирургический инструмент.

Согласно показаниям троицы, впоследствии проверенным и таскал скальпель в кармане. Им резал колбасу и хлеб, им же вскрывал консервы… И теперь он грозно застыл в его руке, нацеленный против нападавших. При умелом обращении скальпель – весьма опасное оружие…

Будь фотографы хоть чуточку потрезвее, или не столь возбуждёнными, – они обязательно отступили бы перед нацелившимся в них лезвием…

А так – Соломатин и Щербаков лишь окончательно взбеленились. В прихожей мгновенно образовался клубок тел, что не позволяло ни

Малькову, ни его противникам как следует размахнуться для удара…

В этот момент «Бегуну» удалось открыть входную дверь и выскочить из квартиры в коридор. Оба фотографа выбежали вслед за ним.

Изловчившись, Соломатин ударом ноги выбил скальпель из рук Игната. Щербаков тут же подхватил инструмент с пола.

«Не трогайте меня!» – закричал Игнат, отбиваясь от наседавшего Соломатина. «Получай, сука!» – взревел Щербаков, из-за спины товарища полоснув Малькова острым лезвием по руке. «А-а-а-а-а!..» – вскричал тот, оросив кровью пол в коридоре, и на миг забывшись от боли.

Здоровяк-Соломатин тут же втащил его обратно в прихожую, а вбежавший следом Щербаков захлопнул за собою двери.

Обычная пьяная потасовка как-то мгновенно переросла в зверское убийство. Разумеется, чёткого плана убивать «Бегуна» ни у кого не было. Всё получилось спонтанно. Мальков дёргался и отбивался, пытаясь спастись, Соломатин бухал его кулаками и ногами, а Щербаков неумело, но старательно тыкал скальпелем всюду, куда мог достать. А много ли надо? Хирургический инструмент входит в тело легко, как нож в масло…

В общей сложности длилась драка недолго. Сколько именно – сказать точно никто не смог, но никак не больше получаса… Пьяные конфликты почти всегда скоротечны. Но когда мужики опомнились, а баба перестала провоцирующее визжать, Игнат Мальков уж неподвижно застыл перед ними на полу в прихожей, весь в крови. Мёртвый!

На часах было 10.30.

Опомнившись, мужчины попытались привести Малькова в чувства. Им как-то не верилось, что можно загнуться от такого пустяка, как перерезанное горло, с дюжиной ножевых ран в придачу… Но спустя 15-20 минут напряженных усилий оживить жмура с некоторой досадой выяснилось, что «Бегун» и впрямь – откинул копыта…

Потом началось самое интересное.

Поглядывая на отдыхающий в прихожей на полу трупешник, четвёрка целый час обсуждала, как им поступить с трупом.

Соломатин, как самый решительный и дубоватый, предлагал щупленького Игната расчленить, расфасовать по пакетам, в несколько заходов вынести из квартиры и раскидать по окрестным мусорным контейнерам.

Но это только сказать легко! Вот вы, дорогие и любезные моему сердцу читатели, пробовали ли вы когда-нибудь обыкновенным кухонным ножом и ржавой садовой пилкой освежёвывать своего кореша, с которым буквально только что сиживали за одним столом, и мирно хлестали водяру? Не пробовали ни разу? Ну и не пробуйте! Не для слабонервных это занятие – человечину разделывать… Да и канительно уж очень, если честно! А потом ещё и с превращённым в гуляш товарищем по жилмассиву броди… Б-р-р!

И вот, на исходе первого получаса обсуждений, самый хитрый член компании (им оказался не еврей почему-то, а Лилия Щербакова!) предложил гениальный по простоте выход: вызвать ментов, и – скормить им байку про звонок в дверь и застывшего на пороге окровавленного Малькова с двумя растопыренными пальцами… (Почему именно – двумя? Видимо, вдохновило количество украденных покойным окорочков).

Ещё полчаса ушло на отшлифовку деталей этой ловкой задумки. Потом Щербаков и Соломатин вышли в коридор и затаились у лестницы, ожидая кого-либо подходящего, чтоб наброситься на него с заранее придуманной фразой: «Это ты, такой-сякой, только что дружбана нашего порешил?!»

И дождались-таки двух спускавшихся по лестнице слесарей-водопроводчиков.

После чего, для отвода глаз, ещё побегали по этажу и по лестнице, выбежали даже на улицу, вопя во всё горло: «Человека убили!» (при этом Щербаков избавился от скальпеля, выбросив его в мусорный контейнер).

Вот только после всего этого они и вызвали «скорую» с милицией…

Они понимали всю важность того, чтоб врачи и менты приехали как можно позже после убийства – это давало лишний шанс скрыть то обстоятельство, что умер Мальков вовсе не в полдень с минутами, как они утверждали потом на первых допросах, а на полтора часа раньше.

И им это удалось – благодаря февральскому морозу, сделавшему

прихожую подобием холодильника, и чисто случайным отсутствием

свидетелей того, как убиваемый ими Мальков пытался выбежать из 68-й квартиры, и был втащен ими обратно…

…Лишь самолично услышав этот коллективный, в три глотки рассказанный, отчёт о событиях того дня, я и поверил самолично, что и впрямь – «мочили» именно они, и никто другой…

Вот после той истории я навсегда и утратил веру во всё: искренность интонаций, правдивость глаз, незапятнанность биографии, отсутствие видимых мотивов… Жизнь многократно доказывала, и продолжает ежедневно доказывать: всё – лжёт, и все – обманщики…

Ну то есть – не совсем все… У некоторых просто нет необходимости тебя дурить – они и не дурят…

Но появится надобность – и со светлоликой улыбкой будет нагло врать тебе в глаза даже и святоша!..

(Продолжение следует)

Владимир Куземко, специально для «УК»

P.S. Републикация материалов Владимира Куземко, возможна только с разрешения автора!