75 лет назад в Находке, которая была тогда важнейшей перевалочной базой огромной империи гулаговского треста “Дальстрой”, раздался взрыв, эхо которого услышали в Кремле. У причала на мысе Астафьева взлетел на воздух пароход “Дальстрой”, загруженный тротилом и аммоналом. До сих пор никто не знает наверняка, был ли на борту еще один груз – заключенные, которых отправляли по этапу на Колыму. Зато точно известно, что даже по официальным данным катастрофический взрыв унес свыше сотни жизней и едва не стер Находку с лица земли, пишет издание Сибирь.Реалии.
Чтобы освоить золотоносную Колыму, нужны были тысячи тонн взрывчатки, и “Дальстрой” получал ее через порт Находка. Как потом установит высокая комиссия из Москвы, о безопасности перевозок никто не задумывался: человеческие жизни ценились крайне низко. В таких условиях катастрофа была лишь вопросом времени.
Первый “звоночек” раздался 23 июля, когда по неизвестной причине загорелся аммонал, лежавший кучей на причале. Тут же стоял пароход “Орел” – в один из его трюмов уже было загружено 360 тонн аммонала насыпью и тротил в мешках. В твиндеки судна оставалось лишь погрузить заключенных, отправлявшихся по этапу дальше, на Колыму.
“Мы увидели большой столб черного дыма, исходящего из навалом лежащего на причале аммонала, – вспоминал бывший 4-й механик парохода “Орел” В. Б. Россовский. – Огонь начал быстро подбираться к нашему пароходу. Немедленно объявили пожарную тревогу. Мощные струи воды, направленные моряками в сторону огня, сбили его… Дополнительно принятые экстренные меры позволили судну быстро отойти от опасного места и встать на якорь посреди бухты”.
На этот раз пламя удалось потушить, в основном силами заключенных. А вольнонаемные участники ликвидации ЧП получили награды.
– Мы тогда жили в деревянном сарае на берегу речки Каменка в поселке Американка, – вспоминает бывший житель Находки Александр Литовченко, которому в 1946 году было 9 лет. – Отец работал в “Рыбстрое”. Помню, как он вернулся с работы весь закопченный, с обгоревшими волосами. Мама к нему кинулась: “Что случилось?” А он только буркнул: “Все нормально. Пожар тушили”, – и как был, в одежде, не раздеваясь, завалился спать. Даже есть не стал, так вымотался. Потом уже за этот пожар ему на работе награду дали – костюм из шевиота. Роскошь по тем временам. Отец его только по самым торжественным случаям надевал, берег. Он и на моей свадьбе в этом самом костюме был.
“Вот взлетит на воздух все тут, тогда будете знать!”
На следующий день к глубоководному причалу у мыса Астафьева встал на загрузку пароход “Дальстрой”.
– Это судно было приобретено в Голландии весной 1935 года и изначально называлось”Алмело”. В СССР его сначала переименовали в “Генрих Ягода”, а когда всемогущий нарком был расстрелян, название поменяли на нейтральное – “Дальстрой”, – рассказывает историк Сергей Минченко. – До начала войны “Дальстрой” доставлял заключенных и грузы на Колыму, а в военные годы – из Америки. В августе 45-го пароход участвовал в высадке десанта в корейском Сейсине. “Дальстрой” подорвался на мине на подходе к порту, но остался на плаву и сумел подойти к пирсам, чтобы выгрузить танки и артиллерию. После этого поврежденное судно без сопровождения вернулось во Владивосток, где при осмотре в его корпусе обнаружили 48 трещин. За Сайсинскую десантную операцию капитан “Дальстроя” Всеволод Банкович приказом по Тихоокеанскому флоту от 22 февраля 1946 года был награжден орденом Отечественной войны II степени. Незадолго до катастрофы пароход как раз вернулся из Канады, где его отремонтировали, и снова приступил к перевозке грузов и заключенных своего “тезки” “Дальстроя”.
Старшим помощником капитана на судне был Павел Куянцев, написавший книгу воспоминаний “Я бы снова выбрал море…”. Утром 26 июля он прибыл на борт, и ему очень не понравилась открывшаяся взгляду картина. В годы войны “Дальстрой” не раз перевозил аммонал, так называемый “ти-ин-ти”– тринитротолуол из США. Однако на этот раз требования безопасности явно не соблюдались: “В носовые (трюмы. – Прим. СР) грузили взрывчатку. Первый был уже загружен, и на аммонал, погруженный насыпью, как соль, ставили ящики с разным грузом. Во второй трюм грузили тротил в резиновых мешках… Во втором трюме находилось четыреста тонн тротила. Это малая атомная бомба”.
Старпом Куянцев сразу же отправился к капитану, чтобы узнать, почему в нарушение всех правил аммонал погружен насыпью. Банкович ответил, что протестовал против такого способа загрузки, однако получил ответ: ничего сделать нельзя, “приказ из Магадана от самого начальства”. Капитан и старпом вместе предприняли еще одну попытку предотвратить катастрофу – доложить о ситуации военному прокурору.
“Всеволод стал ему горячо доказывать, что так нельзя грузить взрывчатку, что нужна специальная тара, оборудованные суда, что рано или поздно кому-то придется за это отвечать. В это время на другой стороне бухты послышались взрывы: там делали выемку. А здесь, в одном километре от взрывов, грузили на пароход тротил, – вспоминал Павел Куянцев. – Взвинченный успокоительными речами прокурора, Всеволод окончательно вспылил и крикнул ему, уже выходя на улицу:
– Вот взлетит на воздух все тут, тогда будете знать!”
– Мой отец, Петр Павлович Караянов, был капитаном на пароходе Дальстроя “Феликс Дзержинский”, – рассказывает капитан дальнего плавания Петр Петрович Караянов. – Он мало рассказывал о своей работе в те годы: время было сложное, и родители предпочитали о нем не распространяться. Однако я слышал достаточно, чтобы понимать: нет ничего удивительного в том, что руководство “Дальстроя” проигнорировало доклад капитана, что погрузка ведется совершенно недопустимыми методами. Годы спустя я на собственном опыте убедился: капитан постоянно сталкивается с тем, что его принуждают делать то, что делать нельзя. А ведь я был капитаном уже в относительно либеральные годы. Что уж говорить о тех временах… Начальство тогда было похуже злых собак. Военный – особенно когда у него большие погоны на плечах – он же земли не видит. А тем более в “Дальстрое”, про который говорили так: “Где кончается власть Сталина, начинается власть Никишова” (Иван Никишов, начальник ГУ СДС “Дальстрой” с 1939 года. – Прим. СР).
Когда их очередной протест проигнорировали, Банкович и Куянцев вернулись на “Дальстрой”, где продолжалась загрузка. Капитан собирался ненадолго отлучиться во Владивосток, оставив судно на старпома.
“Капитан давал… наставления на время своего отъезда:
– А этих, что ходят сюда только мешать, – он имел в виду береговую администрацию и особенно Васю Дуба, так называли главного начальника местного управления “Дальстроя” Василия Кораблина, – не пускай на пароход. Если будет лезть, отбирай на трапе спички и папиросы так же, как у грузчиков.
Едва капитан закончил, как снизу послышался отчаянный крик:
– Пожар в первом трюме!”
Пока капитан отдавал приказы открыть кингстоны и затопить носовые трюмы, Куянцев уже успел добежать до очага возгорания.
“Прямо в середине люка из-под ящиков разного груза невинно вилась вверх тонкая струйка дыма. Все, кто подбежал к люку трюма, схватили стволы четырех шлангов и направили мощные струи в трюм; подбежали люди с огнетушителями. Но струйка дыма, не реагируя на воду, моментально разрослась, почернела и вдруг вырвалась черным клубом. За ним поднялся столб желтого пламени выше мачт. Палуба заходила ходуном, пламени было тесно в трюме, и оно с грохотом и ревом взметнулось в самое небо. Люди со шлангами стали отступать. Боцман, доктор, матросы… Все они, обстрелянные в боях, знали: взрыв будет. Но никто не дрогнул, не побежал.
Горящий аммонал дает температуру 2000°С, и люди пятились от пламени ко второму трюму, в котором был тротил. Сорвали раструбы вентиляторов трюма и направили струи воды туда. Они думали залить тротил, но забыли, что этот, еще более опасный груз, в резиновых мешках и не подмокнет. Проклятые резиновые мешки! Если бы не они, может быть, тротил успели бы намочить.
В этот момент к трюму подошел капитан и приказал:
– Ребята! Сейчас же покинуть судно, бегом на корму, там уже опущены штормтрапы. … Всех на берег!”
“Было ясно одно: произошло что-то очень страшное”
К загоревшемуся кораблю уже несся на всех парах буксир-спасатель “Адмирал Нахимов”. А маленький танкер с тем же именем – “Дальстрой” – наоборот, спешил уйти на рейд: моряки верят, что, если встретятся два судна с одним названием, одно из них погибнет. А еще они уверены, что идти ко дну нужно в новой одежде. Поэтому, пробегая мимо своей каюты, Куянцев схватил новенькую фуражку и сунул в карман маленького плюшевого медвежонка – подарок от любимой женщины. Когда он вернулся на корму, там оставались только капитан и судовой врач.
“Доктор сказал:
– Всеволод Мартинович, разрешите, я сбегаю за своей гимнастеркой в лазарет?
Она у него была вся в орденах и медалях, а судовой лазарет был в десяти шагах. Капитан ответил:
– Хорошо, только быстрее.
Остальная команда уже сошла на берег. Почему-то каждый отходил от борта метров десять шагом, а затем вдруг срывался с места, закрывая лицо руками, и, пробежав немного, останавливался. Все были недалеко и стояли стайкой, смотрели на свой корабль. Его нос пылал. В небо взвилось пламя, яркое, как солнце; золотое, оно колыхалось, как смерч. А все остальное – верхний мостик, шлюпки, парусина, краска – тоже горело, но этот огонь казался тусклым”.
Капитан и старпом попрощались, пожали друг другу руки. Банкович сказал: “А теперь, Павел, не медли, слазь. У тебя ребенок, а у меня детей нет. Да мне и положено последнему…”
Когда Куянцев покинул пароход, он понял, почему люди на берегу вели себя так странно: “Через десять шагов, на освещенном пламенем месте почувствовали, будто… головы всунули в топку и начали тлеть волосы от страшного жара. Вот почему все бежали! Но через несколько шагов жар прекратился”.
Последним на берег сошел капитан. Он отставал от остальных шагов на тридцать, хотя все “шли медленно, оборачиваясь на свой дом, на котором провели все годы войны”. “Дальстрой” был полностью охвачен огнем.
“Из первого трюма вырывался огромный столб пламени, нос парохода пылал. В порту была включена тревожная сирена. Зэки-грузчики бросились было к воротам порта, но они оказались перекрыты охраной, – вспоминал Федор Лифантьев, житель Находки, которому в 1946 году было 16 лет. – Горожане высыпали на улицу смотреть пожар. Моряки 7-го дивизиона торпедных катеров, чьи эллинги располагались на месте нынешнего НСРЗ, собрались на причале. И в этот момент ударил взрыв…”
7 января 1989 года газета “Водный транспорт” опубликовала письмо капитана первого ранга Генриха Колчина. Он восстановил картину событий, опираясь на рассказы своего отца, Александра Колчина, который в те годы был начальником Находкинской нефтебазы “Дальстроя”, его друга, капитана порта Александра Елкина, а также “старых чекистов-дальневосточников К. Постаногова и И. Кирюхина”. Генрих Колчин описывает взрыв так: “Примерно в 14 часов 10 минут корпус судна, охваченный черным густым черным дымом и сполохами пламени, превратился в громадный огненный шар, расширяющийся в диаметре. Затем на месте шара возник многометровый черный столб, увенчанный грибовидным серым облаком, от которого по синеве ясного неба расходились белые концентрические круги. Над бухтой и заливом прогрохотал сильнейший гром, многократно повторенный отраженным от сопок эхом. Бухту и небо заволокло черным дымом, закрывшим солнце, наступила тьма, на землю пошел дождь из металлических осколков и капель мазута. Наступила зловещая тишина. Эхо взрыва было услышано более чем в 60 километрах от Находки в Тафоине, в Екатериновке, в Преображении”.
– Когда раздался взрыв, мы с пацанами играли во дворе. Мы хоть и мальцы совсем были, но сразу сообразили, что это не гром, – он намного тише. Что случилось на самом деле, конечно, не поняли. Было ясно одно: произошло что-то очень страшное. Земля содрогнулась прям, наш сарайчик, где мы жили, чуть не развалился, – рассказывает Александр Литовченко. – Не помню, кто первый догадался, что это взрывчатка рванула. Сейчас кажется странным, как дети могли сообразить, что взорвался аммонал, но на самом деле ничего удивительного в этом нет. Мы ведь с малолетства знали, что такое аммонал – достать его никакой проблемы не было. Ящики с ним были повсюду, даже просто вдоль дорог валялись. Надо – бери и делай бомбочки, сколько хочешь. Только следи, чтобы пальцы не оторвало, а то и такие случаи с пацанами были. Зато потом на всю жизнь запоминали, что с взрывчаткой шутить нельзя. А еще тогда, после войны, в Находку очень много новых людей приезжало с семьями. Мы над новенькими шутили: набирали горсть аммонала и предлагали: “Хочешь риса?” Аммонал ведь очень на рис похож. Времена были голодные, редко кто отказывался попробовать, а уж мы хохотали до упаду… Так что мы были отлично знакомы с аммоналом, поэтому и сообразили, что это он рванул.
То, что произошло сразу после взрыва, Федор Лифантьев описывает так: “Ударной волной (а их было две – воздушная, а следом морская) склады и причалы подняло на воздух. Заключенных, столпившихся у запертых ворот порта, буквально вбило в ограждение, превратив людей в кровавое месиво. В городе вышибло стекла в окнах, в домах на мысе Астафьева посносило крыши. Был частично разрушен барачный поселок Дальстроя. Накатившее мини-цунами обрушилось на берег, качнув торпедные катера в эллингах. Следом на город черным дождем хлынули 1800 тонн мазута из танков “Дальстроя”.
– Дождь из мазута шел часа два, наверное, все вокруг залило. Родители говорили, нам повезло, что Американка немного в стороне от порта – иначе мы все взлетели бы на воздух, а так только окна в домах повышибало, – говорит Александр Литовченко. – На следующий день мы с пацанами побежали смотреть, что в порту. Там ничего не осталось, кроме руин, все было снесено. Дома, деревья – все повалило. Огромные краны поломало, словно спички. Повсюду было сплошное месиво из искореженного железа. Уцелевшие суда отошли далеко от порта, но и они стояли черные, с обугленной краской на бортах. Весь мыс Астафьева был словно обугленный.
Пострадали даже суда, стоявшие на внешнем рейде. Снова оказался в опасности и пароход “Орел”, чудом уцелевший при пожаре за день до этого: “Несмотря на значительное расстояние, весомый осколок фальшборта парохода “Дальстрой” врезался в палубу “Орла” и сделал вмятину в районе первого трюма. На шлюпочной палубе ботдека находились бутыли с серной кислотой. Несколько стеклянных емкостей осколками разбило. Трех членов экипажа окатило опасной жидкостью. Их пришлось катером отправить в больницу. Силой взрыва вырвало открытые иллюминаторы. Изуродовало каюты”, – вспоминал Россовский.
“Никогда не думал, что в человеке столько крови”
Павла Куянцева отбросило взрывной волной, и он подумал, что все, конец. А когда пришел в себя, не увидел своего парохода: “На мысе Астафьева все было голо. Ни судна, ни складов, ни зданий, ни деревьев. Только сваи торчат из воды, где был причал, да видна притонувшая корма парохода. А на ней аккуратно лежат рядом два паровых котла, выброшенных из кочегарки, два из пяти тридцатитонных цилиндра, заброшенных туда взрывом. И все это будто покрыто черным лаком – мазутом, которого на судне было 1800 тонн в бункерах (ошибка автора – в танках. – Прим. П. Караянова). Он весь поднялся в воздух, а затем покрыл место катастрофы. И вот на этом черном фоне начинают подниматься фигуры. Все черные. Это люди. Никто ничего не слышит. Они открывают рты, но звуков нет. Мертвая тишина”.
Затем внимание Куянцев привлекла страшная картина там, где раньше были ворота порта.
“Увидел какие-то кучи. Покрытые мазутом, они шевелились. И на этом черном лаке… алые пятна, потом алые ручьи. Они сливались в один ручей, который тек в рытвины, где образовались алые озерки. Никогда… не думал, что в человеке столько крови. А кучи – это грузчики. Их много. Очень много. Взрыв застал всех у проходной и сбил в страшную кучу. Изорванные тела. У одного доска в боку, у другого палка в черепе. Одни еще шевелятся. Другие уже затихли. А алые струи все текут и текут…”
Большинство грузчиков из числа заключенных погибли. 23 октября 2010 года газета “Амурская правда” опубликовала воспоминания ветерана амурского УКГБ, заместителя начальника Приморского управления КГБ СССР Владимира Клецкина. Он пишет, что “от нескольких замешкавшихся матросов не нашли даже останков, а сотни зэков и охрана, толпившиеся неподалеку от судна, превратились в кровавое месиво”.
– Тогда поговаривали, что погибли не только те зэки, что были в порту. Ходили упорные слухи, что на борт “Дальстроя” уже загрузили сотни заключенных, которых должны были отправить по этапу на Колыму, когда все рвануло. Не знаю наверняка, правда это или нет. Но точно могу сказать одно: было действительно много людей, разорванных буквально на куски, в клочья, – вспоминает Александр Литовченко. – Погибших грузили на грузовики штабелями, как дрова. На людей они были мало похожи – все черные, облитые нефтью. Зрелище было ужасное. Родители запрещали нам ходить смотреть, но разве за мальцами уследишь…
По словам Александра Литовченко, не менее страшно выглядели и раненые: их свозили в госпиталь, который располагался на месте нынешнего Дальневосточного морского училища.
– Принимали всех, не разбираясь, кто тут зэк, а кто вольный – не до выяснений было. Мы потом видели, как из госпиталя вывозили трупы. Много трупов. Выживали единицы – тяжелые были ранения, да и людей слишком много, врачи просто физически не могли всех спасти. У моего друга Петьки погибла старшая сестра – ей глубоко в бок впился кусок стекла, порезал внутренности. Она неделю мучилась перед тем, как умереть, кровью захлебывалась. Сейчас бы ее, наверное, прооперировали и вылечили, а тогда… Кто сам выжил, тот и выжил. Госпиталь был битком забит, врачи спасали только тех, кто был с легким ранением. Но Петькину сестру хоть похоронить по-человечески смогли, а у сына наших соседей Володи Якименко даже могилы нет. Он совсем молодой парень был, в порту работал и был там, когда “Дальстрой” рванул. Его останков так и не нашли, как ни искали. Володина мать потом долго как помешанная была – все бродила по пепелищу у порта, рылась в обломках… Надеялась, что хоть что-то да найдет. До сих почему-то помню – а ведь сколько лет-то прошло! – как она бормотала себе под нос: “Хоть ботиночек, хоть пуговку…” Ничего не нашла… От многих людей тогда буквально ничего не осталось.
Особенно много погибших было в лагерных бараках “Дальстроя” на мысе Астафьева, расположенных неподалеку от порта. В Центральной городской библиотеке Находки хранятся воспоминания Геннадия Буенко, свидетеля взрыва парохода “Дальстрой”: “Отец его Буенко Казимир Юрьевич был осужден в 1939 г., с 1942 по 1945 гг. отбывал срок в Транзитном лагере в Находке, расконвоирован, выполнял должность начальника снабжения и жил у начальника лагеря Смых. В 1946 году его разыскала жена Екатерина Владимировна, с дочерью и сыном жили в бараке на мысе Астафьева. Во время взрыва “Дальстроя” Геннадия взрывной волной отбросило на 17 метров от крыльца, а мать – Екатерину он нашел мертвой под яблоней с разбитой надвое головой чугунной чушкой. Похоронил на кладбище на мысе Астафьева, впоследствии перенес прах матери на старое кладбище. Отец от шока не принимал участия в похоронах. Имеется копия Свидетельства о смерти Буенко Екатерины Владимировны, родившейся в 1908 году, умершей 24 июля 1946 года. Причина смерти: При взрыве парохода “Дальстрой”.
Из доклада министра внутренних дел СССР Сергея Круглова Сталину и Берии от 14 августа 1946 года:
“В результате пожара и взрыва в бухте Находка уничтожен пароход “Дальстрой” и все находившиеся на нем грузы в количестве: взрывчатки 917 тонн, сахара – 113 тонн, разных промтоваров – 125 тонн, зерна – 600 тонн, металла – 392 тонн, а всего на сумму 9 млн. рублей; на сгоревших складах Дальстроя уничтожена различных промышленных и продовольственных грузов на сумму 15 млн. руб. и взрывчатки на сумму 25 млн. руб.
Во время взрыва парохода “Дальстрой” убито и умерло от ран 105 человек, в том числе военнослужащих 22, гражданского населения 34, заключенных 49; ранено и находится в лечебных заведениях 196 человек, в том числе военнослужащих 55, гражданского населения 78 и заключенных 63″.
– Цифрам, обозначенным в докладе Круглова, едва ли можно верить. Министр сознательно преуменьшает масштабы катастрофы, – убежден Сергей Минченко. – Так, на борт “Дальстроя”, согласно некоторым источникам, было загружено 7400 тонн тротила и аммонала, а в докладе Иосифу Виссарионовичу цифра уменьшилась в 8 раз, до 917 тонн. Точно так же скептически следует, на мой взгляд, отнестись и к оценке людских потерь.
“Развели бардак, а теперь крайних ищут”
Большая часть экипажа “Дальстроя” осталась в живых лишь благодаря тому, что капитан вовремя отдал команду покинуть судно: “Сорок два человека были контужены и оглушены, получили ссадины и ушибы, но были живы и стояли на ногах”. Самого Банковича и еще нескольких человек нигде не было видно. Всех выживших собрали в грузовик и повезли в новый порт, чтобы разместить на пароходе “Измаил”.
“Вскоре привезли и жену капитана Банковича Ольгу Митрофановну. От нее узнали, что большая часть людей, которых капитан отправил на берег еще в начале катастрофы, убита осколками, а остальные ранены. Погибли пятнадцатилетний юнга Сева Караянов – сын капитана Петра Караянова, старик-пекарь Рыскин, подшкипер Сырбо; тяжело ранены жена четвертого помощника капитана Румянцева и матрос Лелюк, легкое ранение получила жена капитана. Это казалось невероятным. Ведь они успели уйти за километр от места катастрофы. А те, кто был совсем рядом, уцелели”.
– Погибший при взрыве “Дальстроя” Сева Караянов – мой сводный брат, сын отца от первого брака. Родители говорили, что в тот день он был на вахте, – рассказывает Петр Караянов. – Отец не хотел, чтобы Сева служил под его началом на “Феликсе Дзержинском” – пошли бы дрязги, разговоры всякие, а их и так хватало. Из-за них-то отец и оставил здоровье в “Дальстрое”. Он тяжело болел, когда мы уезжали с Дальнего Востока. Собирать вещи было поручено мне. Мне тогда было 13 лет, и конечно, многое было потеряно при переезде, в том числе и фотографии Севы. Я не был знаком с братом, поскольку родился в 1949 году, уже после его смерти, а родители о нем и о “Дальстрое” почти ничего не рассказывали. Только как-то раз упомянули, что взрыв был такой силы, что радиорубка этого парохода перелетела через всю бухту и приземлилась на другой ее стороне. А в городе Сучан видели столб дыма, хотя он очень далеко от Находки.
Тело капитана Всеволода Банковича нашли на лишь на следующий день после взрыва под грудой свай. “Его затылок был пробит осколком. Сашу Киприанюка (третьего механика “Дальстроя”. – Прим. СР) и доктора не нашли. Мать Саши, депутат Владивостокского горсовета, страшно убивалась по нему. Жена же вскоре вышла замуж. А Ольга Митрофановна, жена капитана Банковича, так и живет одна с тех пор”, – пишет Павел Куянцев.
Пережить взрыв оказалось не единственным испытанием для выживших. Команду “Дальстроя” арестовали до выяснения причин ЧП.
Жители Находки могли лишь строить предположения о причинах катастрофы.
– Когда все подутихло, было много разговоров о том, почему взорвался “Дальстрой”. Многие были уверены, что виноваты враги, затаившиеся среди зэков: среди них ведь хватало и бендеровцев, и власовцев. Говорили, что это они решили нам радость от Победы испортить. Мой отец в этих разговорах участия не принимал. Мама как-то начала допытываться, что он думает, враги взорвали “Дальстрой” или нет. Отец сначала молчал, а потом сказал, как отрезал: “Начальство виновато. Развели бардак, а теперь крайних ищут”. Больше он эту тему обсуждать не хотел, да и не до того было, – рассказывает Александр Литовченко. – Как говорится, нет худа без добра. После взрыва все сопки вокруг покрылись, как снегом, слоем сахара и муки из взлетевших на воздух складов. Мы с пацанами собирали эту смесь. Все, от мала до велика, черпали ее прямо с земли и ссыпали в ведра. Времена были голодные, и от такого бесплатного угощения никто не отказывался.
“Так все они и живут вторую жизнь”
Не успели жители Находки оправиться от потрясений после взрыва “Дальстроя”, как прогремел новый, не менее мощный взрыв.
“Загадочные пожары и взрывы продолжались, – вспоминал Федор Лифантьев. – Сразу после взрыва капитан парохода “Орел”, также загруженного аммоналом, потребовал немедленно выгрузить его из трюмов. Баржа, на которую поместили взрывчатку с “Орла”, незамедлительно сгорела (обошлось без взрыва). На следующую ночь на путях загорелся вагон с аммоналом. Но апофеоз случился 4 августа, через 11 дней после катастрофы на “Дальстрое”, взорвались склады взрывчатки в районе пади Ободной. На воздух взлетело 6000 тонн… аммонала и тротила. На месте складов образовались три огромных воронки”.
Для расследования ЧП была создана правительственная комиссия во главе с министром госбезопасности СССР Всеволодом Меркуловым и министром внутренних дел СССР Сергеем Кругловым. На место происшествия из Москвы спешно прибыли заместители министра внутренних дел генерал-лейтенант Василий Рясной и генерал-майор Степан Мамулов. Они и доложила в столицу о новом взрыве, произошедшем прямо на глазах высокопоставленного силового руководства.
Круглов – Сталину, Берии, Микояну, 5 августа 1946 года:
“По сообщению заместителей министра внутренних дел СССР тт. Рясного и Мамулова, находящихся на месте производства расследования по делу о взрыве парохода “Дальстрой” в бухте Находка, – 4 августа с.г. в 11 часов утра по московскому времени на складе взрывчатых материалов, расположенном в 8 километрах от Находки, в районе, изолированном от населенных пунктов и охраняемом пограничными войсками МВД, произошел большой силы взрыв… Взрыву предшествовал пожар одного штабеля, который потушить не удалось. Всего на складе было свыше 6 тысяч тонн взрывчатки, которые полностью уничтожены… В городе, порту у некоторых зданий разбиты стекла, имеются небольшие повреждения”.
Владимир Клецкин уточняет, что на взлетевших на воздух складах, расположенных за поселком строителей Падь Ободная, хранились “спецматериалы Дальстроя” и “большие запасы взрывчатки для Колымы”. Семья Клецкиных едва не погибла при взрыве 4 августа: “Помнится, мама и моя младшая сестра Валя находились на улице, взрывной волной мама была сбита с ног, прикрыла собой дочь, а детская кроватка в комнате была вся иссечена осколками стекла”.
– Когда второй раз рвануло, мы как раз за столом всей семьей сидели, обедали. Как сейчас помню, мама очень вкусные блины напекла из той самой муки с сахаром, что мы на сопках собирали. Я только потянулся за еще одним блином, а вся посуда на столе как подскочит. Но ничего не разбилось, и даже окна уцелели. Наверное, потому что взрыв был далеко, он показался намного слабее первого, – говорит Александр Литовченко.
По словам Владимира Клецкина, следствию удалось найти доказательства, что серия взрывов была преднамеренной: “Непосредственно после взрыва на “Дальстрое” на одном из судов, также вышедших из Находки, было обнаружено взрывное устройство, которое должно было сработать в пути… Случайно в уборной управления Дальстроя один из оперативников обнаружил кусок фанеры с надписью “Скоро Дальстрой должен провалиться”. В кулуарах НКВД зазвучало слово “диверсия”.
– Тогда многие намекали, что это диверсия. Но, как говорили моряки, никакая это была не диверсия, а просто обычное… Не могу подобрать литературный аналог нужного слова, – говорит Петр Караянов.
Как бы то ни было, для уцелевших моряков с парохода “Дальстрой” версия о диверсии, возникшая после новых взрывов, стала спасением. “После этих случаев следствие пошло по другому руслу, а команду отпустили, признав всех невиновными. Так все они и живут вторую жизнь, благодаря своему капитану”, – пишет Павел Куянцев.
В итоге никаких “диверсантов” правительственной комиссии обнаружить не удалось. Пришлось остановиться на версии “преступной халатности” руководства Дальстроя.
Круглов – Сталину, Берии, 14 августа 1946 года:
“Докладываю о причинах и последствиях пожара и взрыва на пароходе “Дальстрой” и складах базы Дальстроя в бухте Находка и о принятых МВД СССР мерах:
Командированными в бухту Находка заместителями министра внутренних дел СССР тт. Рясным и Мамуловым установлено, что основной причиной пожара и взрыва в бухте Находка явилось преступно-халатное отношение отдельных работников Приморского Управления Дальстроя к приему взрывчатки с железной дороги, хранению ее и погрузке на пароходы.
…Руководство базы Дальстроя в бухте Находка не обеспечило надлежащего хранения грузов и допустило ряд грубейших нарушений порядка хранения взрывчатки; прибывающая по железной дороге взрывчатка складировалась большими штабелями в непосредственной близости к остальным грузам, в том числе и к огнеопасным, без соблюдения необходимых противопожарных разрывов; к погрузке взрывчатки привлекались, главным образом, заключенные, которые направлялись на эту работу без предварительного отбора и проверки, причем необходимый режим во время погрузочно-разгрузочных работ не соблюдался.
…Основными виновниками преступно-халатного отношения к сбережению взрывчатки и организации погрузочных работ в бухте Находка являются начальник Приморского управления Дальстроя Кораблин, его заместитель Сафронов, начальник политотдела Трошкин, начальник лагеря Островский, начальник склада Дицик, его заместитель Афанасьев и техник по взрывчатке Чевский. Все они арестованы и привлекаются к уголовной ответственности”.
Едва ли не главным итогом работы высокой комиссии стало то, что порты Находки передали из системы ГУЛАГа в ведомство Морфлота. Поток грузов Дальстроя пошел через Ванино. Если бы не это решение, Находка могла быть окончательно разрушена через полтора года, когда 19 декабря 1947 года взорвались пароходы “Генерал Ватутин” и “Выборг”. При взрывах двух пароходов, выделенных для перевозки опасного груза на замену погибшего “Дальстроя”, был до основания разрушен порт Нагаево.
Жизнь в Находке постепенно вернулась в мирное русло, но следы от двух катастрофических взрывов оставались заметны даже годы спустя.
– После взрыва складов остались глубокие воронки. Они потом заполнились водой, и мы в них ходили купаться, – рассказывает Александр Литовченко. – А еще по всей округе долго валялись груды искореженного железа. Да что там: даже много лет спустя, когда мой сын в школе учился, они с друзьями находили на пляжах огромные куски железа. Но достать их было нельзя – слишком глубоко уходили в землю. Помню, как однажды они чуть ли не всем пионерским отрядом пытались такой кусок вырыть, чтобы на металлолом сдать и план выполнить, – не получилось. Огромный такой кусок от борта с заклепками лежал прям за сопкой. Пришлось так и оставить. Не знаю, как сейчас, есть он там или нет. Если есть, хорошо бы пустить его на памятник погибшим при взрыве “Дальстроя”. Ведь никакого, даже самого скромного знака в память о них нет до сих пор.
Автор: Марина Аронова; Сибирь.Реалии