Особенности охоты за атомными секретами

Один из организаторов этого «мероприятия» Герой России Анатолий Яцков после ликвидации КГБ заявил: «Бомбу делали ученые и специалисты, а не разведка: разведывательная информация сама по себе ничего не стоит… Роль разведки свелась к тому, что работы начались раньше и продвигались быстрее, чем это было бы без ее материалов». Но его прямой начальник по линии закордонной разведки Леонид Квасников, также Герой России, в 1993 году вынес свой вердикт: «Можно было или нет построить бомбу по сведениям, которые мы тогда получили? Когда я работал в Нью-Йорке и получал их, то пришел к выводу, что я сам, хоть и не большой умелец, мог бы построить бомбу по этим данным, если бы у меня были определенные материалы, конечно».

ТАК КТО ИЗ НИХ ПРАВ?

Прежде всего следует заявить откровенно, что в период, когда выполнялся «Манхэттен-проект» (так была зашифрована атомная программа США), обе ветви советской разведки действовали в Америке практически беспрепятственно. К примеру, в течение десяти лет (в 1933–1943 годах) самым крупным разведчиком-групповодом ОГПУ–НКВД–НКГБ в США являлся Яков Голос (Звук). Для людей Звука не существовало недоступных ведомств: они проникали и в Белый дом, и в Госдеп, и в Управление стратегических служб (УСС), являвшееся предшественником ЦРУ. А ведь таких групп у НКВД было четыре. Еще две работали на Разведупр (позднее – ГРУ ГШ). Кроме того, в стране имелось множество так называемых агентов влияния, то есть тех, кто, не являясь шпионом, из симпатии к СССР оказывал разведчикам неоценимые услуги. В первую очередь это была американская компартия, но также множество эмигрантов из России.

Так что, когда в 1943 году советское руководство приняло решение активизировать работу в «Манхэттен-проекте», с этим успешно справились уже действовавшие в США разведгруппы. Справедливости ради необходимо сказать, что такое решение Кремль принял на основе сообщений лондонского агента военной разведки полковника Симона Давидовича Кремера.

ВОЕННАЯ РАЗВЕДКА

Еще в декабре 1941 года Кремер доложил своему шефу в Разведупр, что в Англии развернута работа по созданию нового оружия огромной мощности, которое, видимо, будет использовать атомную энергию. Кремер был в Лондоне военным атташе и завербовал известного физика, бежавшего из Германии, профессора Клауса Фукса, который работал в английском атомном проекте и снабжал своего куратора ценнейшей информацией.

Основываясь на ней, Кремер сообщил, что проекту присвоено наименование «Тьюб Эллойз», и привел основные физические принципы, которые предполагалось использовать для создания супероружия. К своему докладу полковник приложил примерную схему устройства ядерной бомбы, нарисованную Фуксом, получившим агентурный псевдоним Отто.

Однако в июле 1942 года полковник Кремер отпросился на фронт, где стал командиром механизированной бригады. После его отъезда связь с Отто была возложена на Урсулу Кучинскую – опытнейшую военную разведчицу. Эту связь она обеспечивала в течение года, получив и отправив в Москву более 400 страниц весьма ценной информации о ходе работ в «Тьюб Эллойз».

Но в 1943 году Клаус Фукс и еще группа сотрудников этого проекта в целях безопасности были отправлены в Канаду, где работы по атомной проблеме продолжались. Связь с ним Урсула организовала с помощью сестры Фукса Кристи, проживавшей неподалеку от Нью-Йорка.

Кроме того, в разведцентр ГРУ стали поступать донесения от главы агентурной группы «Крона», одного из самых успешных военных разведчиков ХХ века Яна Петровича Черняка, который в 1942 году перебрался из Берлина в Лондон. Там ему удалось завербовать крупнейшего английского физика Аллана Мэя, работавшего в Кавендишской лаборатории, входившей в «Тьюб Эллойз». Их сотрудничество продолжалось почти 9 месяцев, и за это время Аллан Мэй передал Черняку 130 листов данных об атомном реакторе и установках для разделения изотопов урана. Материал этот советские ученые получили немедленно.

Однако Аллан Мэй, как и Клаус Фукс, в составе группы работников «Тьюб Эллойз» в 1943 году уехал в Монреаль. Связь военной разведки СССР с ним возобновилась только в феврале 1945 года, когда Аллан Мэй уже решил, что его агентурная деятельность завершена. Телефонный звонок и условленный пароль показали, что он ошибался. К нему на квартиру явился старший лейтенант ГРУ Павел Ангелов, и сотрудничество возобновилось.

Оно продолжалось около полугода. Ангелов получил, переснял и отправил в Москву 23 совершенно секретных доклада о работах Главной атомной лаборатории США в Лос-Аламосе и о принципах устройства урановой и плутониевой бомб. Кроме того, Аллан Мэй передал Ангелову образцы урана-235 и плутония-239, которые были срочно доставлены в Москву. Когда американцы взорвали первую атомную бомбу, а также сбросили такие бомбы на Японию, информацию о результатах также передал Аллан Мэй.

Но в начале сентября 1945 года шифровальщик военного атташе в Канаде лейтенант Гузенко связался с Управлением контрразведки Оттавы и сбежал. На первом же допросе Гузенко выдал весь состав советской военной резидентуры и раскрыл нелегальных агентов, которые были немедленно арестованы. В их числе и Аллан Мэй. Его судили и приговорили к 10 годам тюрьмы, из которых он отсидел только шесть. Павел Ангелов из Канады был сразу же отозван.

Важнейшую роль в хищении атомных секретов сыграл инженер-полковник Артур Адамс, с 1930-х годов резидент советской военной разведки в США. За 10 лет своей деятельности он сформировал мощную сеть агентуры, занимавшейся добычей научно-технической информации. Естественно, получив указание Центра сосредоточить внимание на «Манхэттен-проекте», Адамс именно туда направил самых изощренных агентов. В их числе был некий специалист, проникший в Главную атомную лабораторию в Лос-Аламосе. Его псевдоним – Мартин Кэмп – до сих пор не раскрыт, и подлинное имя этого человека ФБР неизвестно.

Между тем Кэмп только в течение 1944 года передал Адамсу около 5 тыс. страниц исчерпывающей информации о процессе создания ядерного беприпаса. Он доставил также образцы оружейных материалов: урана-235, плутония и бериллия, которые немедленно были пересланы в Москву. Однако после этого американские спецслужбы, заподозрив Адамса в шпионаже, установили за ним круглосуточную слежку. Ему все же удалось ускользнуть от нее и кружным путем перебраться в СССР.

Как ни странно, подлинное имя другого военного разведчика также до сих пор не раскрыто, хотя он в 1949 году был отозван в Москву и больше за рубежом не появлялся. Известен лишь его агентурный псевдоним – Дельмар.

Он родился в США, но в 1933 году его семья приехала в СССР и поселилась в Биробиджане. Он поступил в инженерный вуз, окончил его в 1939 году и был принят в аспирантуру. Однако вскоре Дельмар был завербован советской военной разведкой и направлен в США, легализовался, получил гражданство. В 1943 году он был призван в американскую армию. По указанию Москвы и с помощью ее агентуры Дельмар попал на курсы специалистов по работе с радиоактивными веществами. После окончания курсов его направили в Окридж, где находился главный комбинат, производивший оружейные материалы для ядерных боеприпасов. Естественно, что полные данные об этом объекте и самом производственном процессе Дельмар направил в Центр.

Еще более выгодную для шпиона позицию он занял в начале 1945 года, когда был переведен в абсолютно секретный центр «К», где изготовлялись основные детали механизма ядерных боеприпасов. Чертежи их Дельмар немедленно отправил в Москву.

После увольнения из армии в 1945 году он поступил в колледж, окончил его и стал работать инженером в фирме «Боинг». Однако через четыре года Дельмара отозвали в Москву и уволили из военной разведки. Его восстановили в аспирантуре, и в 1951 году он стал кандидатом технических наук. Тем не менее на работу устроиться не мог ввиду еврейского происхождения. Это удалось ему только после смерти Сталина.

Что поразительно: личность этого суперагента не раскрыта и сегодня, ничего не известно о его наградах, хотя он предоставил советским исследователям точные сведения о производстве плутония и конструкции деталей атомных боеприпасов.

ШПИОНЫ НКВД

Охота за урановым проектом Америки началась по инициативе начальника отдела научно-технической разведки НКВД Л.Квасникова еще в 1942 году, но полностью развернулась только после прибытия в Вашингтон знаменитой парочки шпионов: Василия Зарубина и его жены Елизаветы. Именно с ними взаимодействовал резидент НКВД в Сан-Франциско Григорий Хейфец, сообщивший, что виднейший физик Америки Роберт Оппенгеймер и многие его коллеги выехали из Калифорнии в неизвестное место, где будут заниматься созданием какого-то супероружия.

Здесь необходимо пояснить, что кроме достаточно широкой сети нелегальной агентуры, внедренной практически в самые важные сферы политической и деловой жизни США, резиденты НКВД сотрудничали с большинством деятелей американской компартии. Оппенгеймер, хотя и не был ее членом, очень симпатизировал деятельности коммунистов. А подполковник Григорий Хейфец связи с американскими коммунистами имел теснейшие: его родной дядя был членом исполкома Коминтерна и одним из основателей компартии США. Так что все известное ему и другим коммунистам немедленно сообщалось Хейфецу.

Перепроверить данные Харона (таким было кодовое имя Хейфеца) было поручено подполковнику Семену Семенову (псевдоним Твен), работавшему в США с 1938 года и сколотившему там большую и активную агентурную группу. Именно Твен подтвердил реальность работ по созданию атомной бомбы, назвал код «Манхэттен-проекта» и местонахождение его главного научного центра – бывшая колония для малолетних преступников в Лос-Аламосе, штат Нью-Мексико. Семенов также сообщил фамилии некоторых ученых, работавших там, которые в свое время были приглашены в СССР для участия в больших стройках и, вернувшись в США, не потеряли контактов с крайне левыми организациями.

Основных же руководителей «Манхэттен-проекта» удалось установить Елизавете Зарубиной (агентурный псевдоним Вардо). Хотелось бы здесь привести характеристику, которую дал ей Павел Судоплатов в книге «Спецоперации»: «Лиза Зарубина была выдающейся личностью. Обаятельная и общительная, она легко устанавливала дружеские связи в самых широких кругах. Элегантная женщина классической красоты, натура утонченная, она как магнит притягивала к себе людей, не только мужчин, но и женщин. Лиза была одним из самых высококвалифицированных вербовщиков агентуры. Она прекрасно владела английским, немецким, французским и румынским языками, понимала испанский и итальянский. Лиза выглядела типичной представительницей Центральной Европы, хотя и была румынской еврейкой. Она могла до неузнаваемости менять свою внешность и манеру поведения…»

Именно Вардо сумела сделать, пожалуй, решающий вклад в получение точной и оперативной информации о ходе работ в Лос-Аламосе и технических данных по устройству атомных бомб. Ее главной заслугой явилось внедрение в мозговой центр «Манхэттен-проекта» выдающегося физика, завербованного военной разведкой, Клауса Фукса, который был передан на связь супругам Зарубиным.

После своего приезда в США Лиза подружилась с любовницей Альберта Эйнштейна, женой известного русского скульптора Коненкова Маргаритой, по простоте душевной рассказавшей Лизе о том, что у Эйнштейна бывают главные лица «Манхэттен-проекта»: Оппенгеймер, Ферми, Сцилард и другие. Под давлением Вардо Маргарита познакомила ее и сотрудника резидентуры Пастельняка с Оппенгеймером и его женой Кэтрин.

Ставшие своими в семье научного руководителя «Манхэттен-проекта», советские шпионы уговорили его добиться перевода в Лос-Аламос Клауса Фукса, который и стал главным источником научно выверенной информации для Москвы. Кроме того, Лиза близко сошлась с еще одним крупнейшим ученым в атомном проекте, Сцилардом, и убедила его допустить в этот проект несколько завербованных специалистов, в том числе Мортона Собелла, Теодора Холла и Дэвида Грингласса. Последний стал работать механиком в лаборатории Лос-Аламоса. Еще одним весьма важным агентом был итальянский эмигрант физик Бруно Понтекорво.

Таким образом были внедрены советские агенты в научные и конструкторские центры Америки, где создавался ядерный боеприпас.

Однако в самый разгар налаживания агентурных действий Лиза и Василий Зарубины были срочно отозваны в Москву. Они терялись в догадках, ведь ни одного провала не произошло. Выяснилось, что в Центр поступил донос сотрудника резидентуры Миронова, обвинявшего Зарубиных в предательстве. И почти полгода московская контрразведка проверяла эти обвинения. Они не подтвердились, тем не менее Зарубиных больше за кордон не выпускали.

Тем временем работа внедренной агентуры уже принесла первые результаты – стали поступать донесения, и их надо было немедленно отправлять в Москву. Эта работа была возложена на группу специальных курьеров. Самыми оперативными и бесстрашными были супруги Коэн – Морис и Лона. После того как Мориса призвали в американскую армию, Лона стала самостоятельно доставлять информационные материалы из штата Нью-Мексико в Нью-Йорк. Для этого она ездила в небольшой городок Альбукерке, где для видимости посещала туберкулезный диспансер. Там она встречалась с агентами, скрывавшимися под агентурными кличками Млад и Эрнст.

Любопытно, что известные как ключевые фигуры советского атомного шпионажа супруги Этель и Джулиус Розенберг, в сущности, были лишь второстепенными лицами в цепи передачи информации. Причем только информации о состоянии американской авиации и радиотехники, а к важным оперативным материалам по «Манхэттен-проекту» супруги Розенберг практически доступа не имели.

Между тем об эффективности кражи этих материалов свидетельствует хотя бы то, что через 12 дней после сборки первой атомной бомбы описание ее устройства было получено в Москве. В 1945 году туда же пришли подробнейшие документы о характеристиках испытательного взрыва на горе Аламогордо, о методах активации атомной бомбы, а также доклад об электромагнитном методе разделения изотопов урана.

Символично, что почти абсолютно все материалы (кроме натурных образцов) передавались в зашифрованном виде по радио. И хотя американская служба радиоперехвата записывала их тексты регулярно, ее пеленгаторы не могли обнаружить местоположение шпионских раций, а дешифровальные органы – раскрыть содержание радиограмм. Это удалось только после осуществления проекта «Венона», когда с помощью вычислительных машин перехваченные тексты были раскодированы.

Кстати, именно тогда был установлен один из главных агентов разведки НКВД – Клаус Фукс. Это произошло в 1950 году. К тому времени он вернулся в Англию, но продолжал работать в ядерных проектах этой страны и США. А те уже осваивали изготовление термоядерного боеприпаса. Английская спецслужба МИ-5 заподозрила Фукса в агентурной деятельности и арестовала его. Под давлением неопровержимых улик Фукс признался в передаче атомных секретов советской разведке.

В это же время агенты ФБР выследили и задержали Гарри Голда. После серии усиленных допросов Голд сознался в своей агентурной работе на СССР. Более того, он подтвердил личность Фукса, с которым ему приходилось встречаться, и выдал Грингласса. Тот был немедленно арестован и в свою очередь назвал Мортона Собелла. Более того, Грингласс, который был зятем Джулиуса Розенберга и краем уха слышал о его агентурной работе, рассказал об этом на допросе, что привело к аресту Джулиуса и Этель.

С началом волны арестов в США, Англии и Канаде руководством военной разведки и НКВД были приняты срочные меры к выводу легальных и нелегальных агентов – граждан СССР. Надо сказать, акция прошла вполне успешно. Яна Черняка еще раньше вывезли на военном корабле. Сумели уехать Пастельняк, Семенов, Феклисов. Джоэл Барр, находившийся во Франции, посольством СССР переброшен был в Швейцарию, оттуда – в Чехословакию и Москву. Вывезли также Бруно Понтекорво, супругов Коэн и Василевского. Григорий Хейфец еще в 1944 году был отозван в Москву и до 1947 года работал в МГБ.

В начале очерка я привел мнения двух крупнейших разведчиков Анатолия Яцкова и Леонида Квасникова о значимости шпионской охоты за атомными секретами. Первый считает «добычу» только подсобным материалом для советских атомщиков, второй уверен в решающем значении украденного для создания ядерного боеприпаса в «Арзамасе-16». Кто из них прав?

Приведу мнение Павла Судоплатова, начальника группы «С», созданной НКВД в 1944 году для координирования работы «атомных» шпионов. Он пишет в книге «Спецоперации»: «Качество и объем полученной нами информации от источников в Великобритании, Канаде и США были крайне важны для организации и развития советской атомной программы. Подробные доклады об устройстве и эксплуатации первых атомных реакторов и газовых центрифуг, специфике изготовления урановой и плутониевой бомб сыграли важнейшую роль в становлении и ускорении работы наших атомщиков, потому что целого ряда вопросов они просто не знали.

Это в первую очередь касается конструкции системы фокусирующих взрывных линз, размеров критической массы урана и плутония, сформулированном Клаусом Фуксом принципе имплозии, устройстве детонационной системы, времени и последовательности операций при сборке самой бомбы и способе приведения в действие ее инициатора… Атомная бомба в СССР была создана за четыре года. Если бы не разведчики, этот срок был бы в два раза больше…»

Сегодня, однако, достоверно известно, что первая советская атомная бомба РДС-1 была до мельчайших деталей скопирована с американской плутониевой, сброшенной на Нагасаки.

Марк Штейнберг , независимый журналист, Нью-Йорк, НВО