Дубина народной нужды. Чем зажиточнее подданные, тем реже желание сбиваться в шайки

250 лет назад, в 1759 году, императрица Елизавета Петровна повелела выслать воинские команды на борьбу с шайками грабителей, одолевавших Российскую империю. Разбойники, охотившиеся за самой лакомой добычей — экипажами, перевозившими крупные суммы и ценности, отличались жестокостью, а вовсе не изощренностью задуманных преступлений. И когда в 1906 году началась эпоха экспроприаций, владельцы и служащие банков оказались не готовы к таким новшествам, как многолюдные налеты или хитроумные подкопы. Вдобавок в финучреждениях, как правило, не было ни сигнализации, ни приличных сейфов.

 Дубина народной нужды

В отличие от гениев, с которыми злодейство несовместно, весь остальной народ Руси на протяжении веков был вынужден жить совместно с разного рода татями и разбойниками, промышлявшими на больших дорогах, в селах и городах. Можно взять любые письменные свидетельства, чтобы убедиться: ни одна эпоха не обходилась без налетов и грабежей. Разница заключалась лишь в том, что поначалу на захват чужой собственности смотрели как на явление обыденное и даже неизбежное. Именно поэтому в рассказах о правлении князя Олега, получившего власть после смерти легендарного Рюрика, не без удивления отмечается, что он начал ходить в походы не только ради грабежей, но и преследуя политические цели.

Со временем грабежи стали делить на правильные и воровские. Первые проводились князьями и их дружинами для государственных целей — ослабления противника, завоевания новых земель, приведения к покорности забывших свое место вассалов. А с помощью вторых, рискуя жизнью и здоровьем, поправляли свои финансовые дела простые жители Руси.

Частота грабежей напрямую зависела от состояния дел в государстве. Чем спокойнее и зажиточнее жили подданные князя, тем реже возникало у них желание сбиваться в шайки и перераспределять состояния земляков в свою пользу. Но даже самые добропорядочные новгородцы, как свидетельствовали летописи XIII—XIV веков, не могли удержаться от соблазна и во время регулярно случавшихся больших пожаров грабили дома и церкви, убивая тех, кто вставал на их пути.

Так что обвинение в грабежах можно было предъявить кому угодно, и оно с большой вероятностью могло подтвердиться. К примеру, новгородский сотский Ставр (XII век) начал бахвалиться тем, что живет лучше и богаче великого князя. Узнавший об этом Владимир Мономах вызвал Ставра в стольный град Киев и заточил в темницу, подкрепив доказательствами обвинение сотского и новгородских бояр в разбое.

В последующие века борьба с грабежами в личных целях постоянно усиливалась. В 1539 году в Москве появился Разбойный приказ, на который возлагалась вся работа по очистке страны от грабителей. Дьякам, подьячим и иным служилым людям приказа давались самые широкие полномочия по искоренению разбоя по всему государству и в особенности в Москве. Однако главные московские грабители еще несколько лет оставались недосягаемыми, хотя и производили налеты практически в открытую.

Секрет неуловимости заключался в том, что состояла шайка из дворовых людей и приспешников князей Глинских — родственников малолетнего царя Ивана IV, которому еще только предстояло стать Грозным. Так что вопрос о банде Глинских решился во время очередного мятежа, когда недовольные москвичи перебили немало царских родственников и их приспешников.

Правда, по свидетельству князя Андрея Курбского, в те времена в Москве действовала еще одна довольно большая шайка, занимавшаяся убийствами и похищением чужого имущества, пресечь деятельность которой Разбойный приказ не мог при всем желании. Проблема заключалась в том, что грабежами ради забавы занимался сам юный царь со своими приближенными. И это развлечение никакими законами не преследовалось.

Для борьбы с шайками грабителей Разбойный приказ изобретал самые разнообразные меры. То на места для уничтожения банд высылались ратники. То в помощь воеводам отправлялись опытные в сыске люди, чтобы найти, задержать, пытать и казнить татей, их пособников и скупщиков краденого.

Однако нередко случалось так, что оголодавшие ратники сами начинали грабить крестьян, чтобы добыть пропитание. А сыщики, по обыкновению, вместо того, чтобы заняться розыском, заводили на богатых людей липовые дела о содействии татям, вымогая взятки. Разбойный приказ самоликвидировался в Смутное время, но уже в 1611 году его восстановили и вновь велели заниматься поимкой грабителей и убийц, умножившихся за время безвластия.

Нужно признать, что в борьбе с разбойниками мало помогали не только воинские экспедиции и поездки лучших сыщиков в провинцию, но и самые суровые меры, применявшиеся к грабителям. К примеру, наказывали не только тех, чья вина была доказана (их казнили со всей возможной жестокостью), но и тех, чьи преступления не нашли доказательного подтверждения (их приказывали держать в тюрьме до смерти). Несмотря на это, в стране ежегодно появлялись все новые шайки грабителей.

Многим идея сказочно быстрого обогащения казалась очень уж привлекательной. Ведь только у могилевских мещан, ограбленных во времена Ивана Грозного у Смоленска, лихие люди взяли добра и денег на 600 руб. — огромную по тем временам сумму. А грабежи на торговых путях случались очень часто.

Однако для большинства простолюдинов, подавшихся в тати, грабеж оказывался едва ли не единственным способом прокормиться и не дать семье умереть с голоду. Так что схема ухода от честной жизни и в XVII, и в XVIII, и в XIX веках выглядела совершенно одинаково.

К весне крестьянская (или мещанская) семья подъедала все запасы и жена с детьми отправлялась христарадничать, выпрашивая хлеб у ближних и дальних соседей. А если и это не помогло, глава семьи поневоле начинал искать знакомства с лихими людьми, благо их было полно повсюду, и брался за дубину.

Схема ограблений на протяжении многих веков оставалась неизменной. Нападать на дома богатых людей из-за наличия многочисленной и зачастую вооруженной дворни было опасно. Так что через наводчиков из окружения толстосума разбойники выясняли, когда и куда он может поехать с крупной суммой. Экипаж поджидали в уединенном месте и там наваливались на седоков и охрану, если таковая была, используя все оружие, которое сумели добыть, а чаще всего — обыкновенные дубины.

Артисты преступного жанра

В глазах народа члены шаек, в особенности их главари, выглядели настоящими героями, о них слагали легенды, в которых размеры добычи преувеличивались, а обстоятельства нападений приукрашивались. Правда, в большинстве случаев подобная слава настигала героев после казни. Но с появлением и распространением бульварных газет грабители поняли, что получили в свои руки оружие, действующее ничуть не хуже дубинок.

Газетные статьи, их пересказы и возникавшие на их почве слухи наводили такой страх на обывателей, что они расставались со своим добром почти без сопротивления. А чтобы пресса обратила внимание на ограбление, требовалась какая-либо яркая деталь, за которую могли ухватиться репортеры.

К примеру, известный русский сыщик И.Путилин вспоминал о разбойничьем нападении, жертвой которого стал он сам по пути с дачи в Петербург: «Вдруг моя лошадь остановилась, а затем круто шарахнулась в сторону. В тот же миг чья-то сильная рука схватила Серко под уздцы и осадила на месте… Я растерянно оглянулся вокруг и увидел, что по обеим сторонам моего кабриолета стоят две странные, фантастические фигуры… Рожи их были совершенно черны, а под глазами и вокруг рта обрисовывались широкие красные дугообразные полосы. На головах красовались остроконечные колпачки с белыми кисточками… У одного из злоумышленников, вскочившего на подножку кабриолета, оказался в руках топор. Подняв его вровень с моей шеей, он трубно прорычал грубым, хриплым голосом: «Нечестивый! Гряди за мной в ад!» (Здесь и далее стилистические, синтаксические и лексические особенности цитируемых источников сохранены. — Прим. ред.).

Изобретательностью и артистизмом отличались и ограбления, организованные в Бессарабии знаменитым в начале XX века налетчиком Григорием Котовским. После того как некоторые из них во всех подробностях были широко освещены в прессе, пугать уже никого особенно не требовалось. Достаточно было сказать: «Я — Котовский!» — и обыватели сами раскрывали кошельки, доставали деньги из комодов и сундуков.

Проблема заключалась в том, что добыча при этом оказывалась не столь уж значительной. Ковры и прочие вещи нужно было кому-то продавать, это увеличивало риск быть пойманными. А деньги давно уже стали переправлять с помощью банковских переводов, по почте или — на самый крайний случай — с оказией, с надежными людьми.

Однако появились новые виды преступлений — имитация разбойничьих налетов и кражи денег, перевозимых почтовыми служащими. Правда, довольно скоро оказалось, что для этого требуется немалое искусство, поскольку даже не слишком опытные сыщики быстро распознавали обман и находили похищенное.

Один из подобных случаев произошел в 1860-х годах в Никополе. Судебный следователь Кречет взялся привезти из Екатеринослава — губернской столицы — 4 тыс. руб. для своего знакомого помещика. Когда в полицию сообщили, что следователя по дороге в Никополь ограбили, это сразу же вызвало некоторое недоумение. В уезде, где мало кто бедствовал, крупных шаек и налетов не наблюдалось.

Еще одной странной деталью показалось то, что потерпевший и его жена по-разному реагировали на случившееся. Следователь рассказывал, что украли не только деньги друга, но и его жалованье, в доме не осталось ни копейки. Однако его жена, хоть и причитала, не проявляла никаких признаков беспокойства из-за грядущего голода. Но самым главным поводом для сомнений оказались показания письмоводителя, которого Кречет взял с собой в Екатеринослав без малейшей надобности, а потом отправил назад с пакетом к своей жене. Тут уж все встало на свои места, и в ходе обыска в квартире следователя обнаружили и пресловутый пакет, и «похищенные страшными разбойниками» деньги.

Без особых проблем находили и деньги, которые похищали в почтовом ведомстве. Там служащих и почтальонов подталкивала к воровству возможность легко обогатиться. Деньги сдавались отправителями на почту, при них пересчитывались и запаковывались. Затем последние складывали в мешки, пломбировали и доставляли на станцию к приходу поезда с почтовыми вагонами.

По сути, любой служащий, имевший доступ к упаковке мешков, мог улучить момент и украсть один или несколько пакетов. Благо, к денежному грузу составлялась опись, где указывалась сумма, вложенная в каждое отправление. Вот только круг подозреваемых всегда был очень узок, а почтовое ведомство платило сыщикам хорошие премиальные за поимку воров. Так что вскоре такие кражи прекратились. А в почтовых вагонах если и воровали, то по мелочи, чтобы можно было выдать это за обычную потерю пакета.

Экспроприация по-революционному

Относительное спокойствие, нарушаемое время от времени местными и гастролирующими зарубежными грабителями и медвежатниками, которые специализировались на вскрытии сейфов, продолжалось до начала XX века. Преступники старались не переходить грань, за которой власть становилась жесткой до жестокости. Да и тайные организации уголовников напоминали скорее профсоюзы, чем мафиозные структуры, и потому вряд ли были способны организовать крупное дело. Поэтому ограблений, напоминающих заокеанские нападения на поезда и банки, в Российской империи не ожидал никто.

Именно этим и воспользовался глава боевой технической группы РСДРП Леонид Красин, отвечавший за финансирование партии, прежде всего ее левого крыла — большевиков. После начала революции 1905 года подконтрольные ему боевые структуры совершили множество налетов на почтовые отделения, транспорт и питейные заведения. Боевиков, впрочем, довольно часто ловили, и по законам военного времени им грозило суровое наказание вплоть до смертной казни.

Но подобные экспроприации приносили слишком мало. Сколько можно взять в обычном почтовом отделении? В лучшем случае — несколько тысяч рублей, что было не выгодно ни с политической, ни с экономической точки зрения. Массы начинали верить в правительственную пропаганду, твердившую, что все революционеры — преступники. А затраты на подготовку экспроприаций — закупку оружия, взрывчатки, изготовление фальшивых документов и экипировку боевиков — оказывались сравнимы с суммами, полученными в результате акций.

«Однажды, — вспоминала бывшая революционерка Т.Вулих о группе кавказских боевиков, которую возглавлял знаменитый Камо (Симон Тер-Петросян), — ко мне заявился Елисо… В то утро они произвели «экс». У них были сведения, что в тот день в кассе городского ломбарда (на Эриванской площади в здании городской думы) должна была быть крупная сумма… Елисо, Ваничка и Котэ пришли в ломбард к его открытию и сели в приемной со всеми клиентами. Как только сторож вошел с ручной кассой, они подняли револьверы с криком «Руки вверх!». Елисо выхватил у сторожа кассу, разбил ею огромное стекло — тут-то он и порезался, — выпрыгнул на площадь, за ним последовали двое других, и все трое бросились бежать…

Благополучно скрывшись, они где-то в глухом месте разбили кассу, деньги взяли, а кассу там же бросили. К их сожалению и досаде, в кассе оказалось всего не то 5, не то 10 тысяч. За ними устроили погоню, они слышали выстрелы (действительно, как мы потом узнали, был случайно убит проходивший портной), но им все же удалось скрыться. Елисо был очень огорчен, что так блестяще удавшаяся операция принесла такие ничтожные плоды».

Решение проблемы напрашивалось само собой. Следовало выбрать объект, где можно было сразу сорвать куш. Это могли быть только банк или инкассаторская карета. Однако последние, как правило, охранялись не только стражниками, но и казаками. Поэтому акция могла сорваться или закончиться перестрелкой с непредсказуемыми последствиями. Для пробы решили взять банк.

Л.Красин подошел к делу со свойственной ему расчетливостью. Он выбрал банк в Великом княжестве Финляндском, где русскую власть недолюбливали, а имперской полиции, по сути, не давали действовать. Чтобы не портить отношения с финнами, в качестве цели выбрали отделение Государственного банка в Гельсингфорсе (ныне — Хельсинки), а не какой-либо финский частный банк.

Вместо того чтобы поручать дело идейным, но расхлябанным и болтливым революционным интеллигентам и студентам, Л.Красин, что называется, передал подряд на ограбление латышским боевикам, которые уже участвовали в столкновениях с армией и полицией на родине и имели боевой опыт, а трое из них к тому же были родными братьями, что исключало возможность предательства.

13 февраля 1906 года по старому стилю латышские боевики и привлеченные ими в помощь финские социал-демократы вошли в банк. 8 участников налета заняли позиции на лестнице — у входа и на площадках этажей, а остальные вошли в помещение. Управляющего отделением связали, а пытавшегося защитить его сторожа убили. Остальные служащие безропотно позволили запереть себя в приемной. Налетчики очистили кассу, совершенно спокойно покинули банк и разошлись в разные стороны.

Самое любопытное заключалось в том, что никакой сигнализации в здании не было, а телефонные провода налетчики просто перерезали. Но даже если бы служащим как-либо удалось дать знать полицейским о происшедшем, последним вряд ли бы посчастливилось быстро добраться до банка. По всем прилегающим улицам фланировали члены финской Красной гвардии, готовые по команде перекрыть подходы к учреждению. Так что об ограблении стало известно, лишь когда жена одного из служащих забеспокоилась из-за того, что супруг не пришел домой обедать. Прибывшим стражам порядка оставалось подсчитать ущерб, нанесенный боевиками, — более 175 тыс. руб.

Если бы не гибель сторожа, налетчики, наверное, могли бы рассчитывать на попустительство финской полиции и общественности. Но бессмысленное убийство человека, которого застрелили, а потом зачем-то несколько раз ударили кинжалом, возмутило финнов. На следующий день кассир на станции в Гельсингфорсе заметил, что у пассажира, покупавшего билеты для себя и четырех своих товарищей, подозрительно толстый бумажник, и сообщил об этом в отделение. На следующей станции при попытке задержания боевики убили жандарма, ранили полицейского и попытались бежать в лес по снегу. Но теперь их преследовала вся полиция княжества, и вскоре грабителей арестовали.

Еще два дня спустя в редакции газеты в Таммерфорсе два парня оставили на время узелок. При иных обстоятельствах боевики могли рассчитывать на молчание и помощь газетчиков. Но убийц они покрывать не стали. Одного из парней задержали без особых проблем. Второго же повели в участок, предварительно не обыскав. Боевик прятал нож, которым убил комиссара, ранил двух полицейских, а затем, захватив оружие, несколько часов держал оборону и сдался лишь после того, как расстрелял все патроны.

Всех пойманных боевиков и их местных помощников судили. Однако, поскольку в Финляндии действовали отличные от всей остальной империи законы, никого из налетчиков не казнили. Удачной оказалась акция и в финансовом плане. За вычетом того, что отобрала у боевиков полиция, и затрат на подготовку налета, партия большевиков получила более 100 тыс. руб. Единственным неприятным моментом стало то, что руководство партии запретило Л.Красину устраивать экспроприации.

Но запрет, как оказалось, легко можно было обойти. К главе боевой технической группы обратились эсеры, попросившие оказать помощь в налете на банк в обмен на часть добытых денег. Можно было бы предположить, что эту акцию ожидал полный провал. Ведь после финской истории финучреждения должны были задуматься о своей безопасности.

Во всяком случае в этом уверял газетчиков директор Петербургского общества взаимного кредита А.Никитин. Он рассказывал в интервью, что все решетки на окнах, а также двери укреплены, поставлена дополнительная охрана из полицейских в штатском. Правда, он умолчал о том, что ни в одном учреждении, за исключением Государственного банка и нескольких его отделений и центральной конторы «Лионского кредита» в Петербурге, нет надежных сейфов. И о том, что практически нигде так и не удосужились обзавестись сигнализацией.

Этим обстоятельством и воспользовались боевики-эсеры. 7 марта 1906 года 20 человек ворвались в Московское общество взаимного кредита, разоружили и связали полицейских, а затем вывели из кабинета директора банка Лебедева и заставили его открыть хранилище. Налетчики взяли 875 тыс. руб. наличными, что стало рекордом России. При этом эсеры «побрезговали» ценными бумагами на 23 млн руб.

С большевиками они расплатились сполна и даже успели снабдить деньгами некоторые организации своей партии. Но довольно скоро практически всех участников налета арестовали. Ведь у политической полиции — охранного отделения — хватало агентуры во всех партиях и течениях, так что установить личности грабителей оказалось делом не очень сложным.

Ускользнуть удалось лишь одному из участников налета, а также руководителю. Последнего нашли, арестовав человека, подбиравшего под стенами тюрьмы записки от заключенных и разносившего их адресатам. У него-то и обнаружили координаты нужного человека.

А вот история Беленцова, одного из налетчиков, заслуживает особого внимания. При ограблении банка он взял пакет с 230 тыс. руб. и сбежал от товарищей. Обнаружили его в конце марта в Швейцарии, в вагоне-ресторане поезда, где он выпил две бутылки коньяка и устроил скандал. После того как обладатель крупной суммы наличных — он взял с собой 37 тыс. руб. — протрезвел в психиатрической лечебнице, его арестовали и сообщили о происшествии российским властям.

Но заполучить преступника полиции не удалось: по дороге в Москву он бежал из поезда. Затем Беленцова едва не убили товарищи по партии, решившие, что его побег — полицейская операция, а также не простившие ему кражи. Но Беленцов снова умудрился сбежать.

Казалось бы, он канул в Лету и мог бы, имея немалые деньги, где-нибудь тихо наслаждаться жизнью. Однако Беленцова арестовали на железнодорожной станции, приняв за обыкновенного воришку. А затем жандармы обнаружили его в камере, где тот сидел под чужой фамилией. Воспользоваться деньгами налетчику так и не удалось: в 1907 году он умер в тюремной больнице.

Не повезло и большевикам. Значительную часть закупленного оружия они так и не смогли доставить в Россию. Но все эти обстоятельства ничуть не охладили пыла революционеров, в особенности кавказских. В июне 1907 года они наконец-то совершили настоящую крупную экспроприацию. Большевики получили сообщение, что почта в Тифлисе посылает в Государственный банк 250 тыс. руб.

«На следующий день, — вспоминала Медведева-Тер-Петросян, жена Камо, — 23 июня 1907 года, около 10 часов утра, кассир Государственного банка Курдюмов и счетовод Головня, получив 250 тыс. руб., сопровождаемые двумя стражниками и пятью казаками на двух фаэтонах, направились в банк. Перед Пушкинским садом, откуда видна почта, Пация Голдава дала условный знак стоявшему у ворот склада Степко Кицкирвелли: «Тронулись!»… Окруженные всадниками, быстро катились фаэтоны… Сильным взмахом рук все бросили свои бомбы. Два и еще два взрыва. На мостовой осталось двое городовых и один казак. Лошади стремительно разнесли охрану по сторонам. Но фаэтон с деньгами не взорвался от бомбы, и за­пряжка понесла его…

Это был решающий момент, и один только Бачуа не растерялся. Бегом бросился он наперерез лошадям и догнал фаэтон в конце площади. Не раздумывая, не заботясь о себе, он бросил бомбу под ноги лошадей. И силой взрыва был отброшен на землю. Еще раз деньги могли ускользнуть от смелых боевиков, но вовремя подоспел Чиабришвили. Оставив без внимания Бачуа, он рванул из фаэтона денежный мешок и бросился к Вельяминовской улице… Камо доставил деньги на квартиру Миха Бочаридзе, и оттуда, вделанные в диван, они были переправлены во вполне безопасное место — кабинет заведующего обсерваторией».

Беда заключалась лишь в том, что большая часть похищенных 250 тыс. оказалась в самых крупных — 500-рублевых — купюрах, номера которых были переписаны, так что воспользоваться ими не удалось. Многие большевики, включая Камо, затем были арестованы, и, несмотря на то что несколько успешных экспроприаций все-таки провести удалось, этот способ пополнения партийной кассы вскоре действительно вышел из моды.

За ограбления банков взялись профессионалы, и в 1916 году рекорд эсеров-налетчиков был побит. Банда варшавских воров, сделав подкоп, в банке Харьковского приказчичьего общества взаимного кредита похитила ценные бумаги на 2,5 млн руб. и довольно незначительную сумму наличными. Но и в этот раз грабителям не удалось воспользоваться добытыми ценностями. Главарь банды завел интрижку с женой своего подельника — чиновника, помогавшего организовать кражу, и ревнивый муж сдал всех полиции.

Автор: Евгений Жирнов, «Коммерсант-Деньги»