Как живут и о чём мечтают бойцы Нацгвардии и сторонники ДНР

Стоп машина. Для защитников ДНР любая украинская символика, найденная в автомобиле, — повод заподозрить водителя в связях с Правым сектором

С нацгвардейцами мы знакомы давно. В начале апреля «отслужили» с ними один день на полигоне в Новых Петровцах под Киевом. Бойцы не боялись называть свои имена и охотно делились впечатлениями. С ополченцами же возникли технические сложности. Нет, журналиста в плен не брали. И даже к его редакционному заданию отнеслись с пониманием. Однако приверженцы ДНР менее разговорчивы. Поэтому с их стороны мы успели записать лишь два монолога. Фамилии свои они называть отказались. Кроме того, командиры блокпостов просили не упоминать крупный населённый пункт, рядом с которым эти военные объекты расположены.

Под обстрелом. На блокпосту обычно находится тридцать воинов: десять нацгвардейцев, десять служащих внутренних войск и десять десантников. У каждой из этих групп свои задачи. А проблема общая — недосып из-за постоянных обстрелов

На блокпосту Нацгвардии

Владимир Ибадулаев, 29 лет

Труднее всего по ночам из-за обстрелов: из автоматов, из гранатомётов, из крупнокалиберных пулемётов. В такие ночи переосмысливаешь всю жизнь.

Самым тяжёлым днём был первый, когда мы захватили блокпост, который теперь охраняем. Местные зажгли шины и убежали. А потом пришли человек двести и грозили нас сжечь. Кричали: «Ганьба! Вы дальше не пройдёте!» Православный батюшка приезжал на машине и требовал отдать флаги «Донецкой республики» и колорадский, которые ребята порвали на сувениры, как только мы заняли блокпост. Тогда же местные забаррикадировали дорогу, чтобы вроде как запереть нас. Десантники ездили на бэтээрах растягивать эти завалы.

Местные почему-то думали, что мы будем захватывать их село. Потом, когда поняли, что нам нужна только дорога, немного успокоились. А после и знакомиться начали. Наш замполит даже подружился с кем-то. Теперь местные говорят: «Если вы нас захватывать не будете, мы скоро вам сами сдадимся». Называют нас защитниками, приносят сигареты. Еду тоже предлагают, но мы не берём. Мало ли что. Варим на кострах сами. На вертолёте пару раз привозили сухпайки — украинского и, как ни странно, американского производства.

Бойня в Волновахе напомнила о том, что расслабляться нельзя: теперь мы в боевой готовности 24 часа в сутки. О руководстве АТО я говорить не могу, потому что не знаю, какие цели преследуют генералы. Но мне кажется, украинская армия слишком пассивна. Мы готовы уничтожать террористов. А нам приказывают обороняться и удерживать блокпост. Кто знает, может быть, это важнее тысячи атак.

Село и люди. Чем ближе населённый пункт, тем уязвимее блокпост — солдат зачастую обстреливают из жилых домов 
Фото: ap

Боевую вахту вместе с нами несут те же вэвэшники, которые стояли против нас на Майдане. Мы к ним хорошо относимся, но мне кажется, они всё же таят злобу на нас за своих погибших товарищей. Хотя, кроме косых взглядов, их обвинить не в чём. Но мы больше общаемся с десантниками. С ними очень интересно: они настоящие мастера военного ремесла, мы многому научились у них. Ну и они, думаю, переняли наш боевой дух.

Потерь у нас, к счастью, не было. И мы никого не убили. На Майдане я гораздо больше крови видел, чем здесь: на Грушевского при мне одному парню оторвало ногу свето-шумовой гранатой, другому — кисть. А вот на соседнем блокпосту потери были: во время миномётного обстрела погибли ребята из Черкасс, которые приехали совсем недавно. Их тела сразу же увезли, я видел только развороченный осколками автомат, пробитую каску, дырявый, как решето, бронежилет… Страшно представить, что было с ними.

Отступать у нас никто не будет. Мы готовы ко всему. Когда ехали сюда, знали, на что идём. Так что теперь в любом случае жаловаться не будем.

Скоро обещают смену и недельные отпуска. Хочу сначала съездить к девушке во Львов (я с ней на Майдане познакомился), а потом к родителям в Николаев. А больше всего мне хотелось бы сладкого. Здесь, конечно, магазины есть, и можно было бы что-нибудь купить, но денег нет. Говорят, нам начислили зарплату, но забрать её можно будет только в Киеве. Зато оружия и боеприпасов много: есть и снайперские винтовки, и гранатомёты, и автоматы. Это сейчас важнее денег. Когда война закончится, я вернусь на гражданку и буду жить в родном Николаеве. Всё же не военный я человек.

Александр Шемет, 27 лет

Стреляют всегда из села. Из автоматов, гранатомётов, миномётов. Слава Богу, что сепаратисты не очень-то умеют стрелять из такого оружия: сколько раз нас обстреливали — ни разу не попали. Как только обстрел начинается, к селу выдвигается мобильная группа десантников с бэтээром, пытается поймать этих стрелков. Но они прячутся в жилых домах, поэтому отследить их очень трудно.

Ночью из-за обстрелов практически не спишь. Раньше мы днём немножко расслаблялись, но после бойни под Волновахой теперь постоянно начеку. Если и спишь вполглаза, то автомат из рук всё равно не выпускаешь. Позвонить куда-то можно, но только ненадолго, сильно отвлекаться нельзя. Изматывает это страшно.

В первую неделю мы окопы рыли. А местные жители смотрели на нас волком. Теперь они ничего. Десантники за водой в село ездят.

За эти несколько недель я, наверное, повзрослел, переосмыслил жизнь. Я стал солдатом, но что это значит, мне трудно объяснить.

Что думаю о будущем? Пока я стою за Украину. А будущее… Хотел бы остаться в армии. Может, буду ездить в горячие точки в составе миротворческих войск — боевой опыт у меня уже есть.

Жена родила мне дочку. Она ещё осенью забеременела и всё перенесла: и Майдан, и войну. 
Через пару дней еду в отпуск — к ней. Говорят, что отпустят на целый месяц. А потом я хочу вернуться, если, конечно, война не закончится.

Виктор Ерёменко, 21 год

По тебе стреляют, а ты сидишь в окопе и ничего не можешь сделать. Просто ждёшь, потому что, если начнёшь стрелять, можешь попасть по гражданским. Да и чаще всего непонятно, куда стрелять: мины же по дуге летят, их выпускают с расстояния километр и больше.

За всё время у нас был один раненый и ещё один — у десантников, убитых, к счастью, не было. При этом нас часто обстреливают, потому что здесь большой блокпост, и находится он в стратегически важном месте.

Мирно стоять на блокпостах под обстрелами — это, по-моему, без толку. Тем более что сепаратисты отлично знают, где мы находимся, и могут легко объехать нас полями или просёлочными дорогами. А нам ведь никто не ставит задач препятствовать им в подобных передвижениях. Вэвэшники только проверяют все проезжающие машины, а мы их прикрываем. Вот и вся наша работа. Если бы нам дали больше полномочий, мы бы давно уже в этой войне победили.

Если появится возможность отдохнуть, я бы поехал с девушкой на 3–4 дня на Днепр с палаткой. Лучше ничего и быть не может! Я ведь уже полгода на войне, если считать Майдан. Только пару раз домой ездил.

После войны хочу пойти работать в органы, лучше всего в СБУ. Ребятам иногда звонят знакомые, предлагают такую работу. Вы напишите, что я хотел бы в СБУ, может, и мне позвонят. Ведь там, наверно, нужны люди, которые не продаются.

Виталий Чеховский, 20 лет

Когда я уехал на Майдан, фактически бросил архитектурно-художественный институт в Одессе. Сессию я не сдавал и был уверен, что меня отчислили. Потом ребята меня замучили: ты позвони, узнай, как восстановиться, может, ещё и не всё потеряно. Ну позвонил. И очень удивился: оказывается, меня считают героем и готовы предоставить академку, как только я приеду и напишу заявление.

В Одессе многие были против Майдана, но теперь все против Путина. И отношение к Майдану поменялось. Так же, кстати, как отношение местных жителей Донбасса к нам — война им уже здорово надоела.

Самое трудное — бездействие. Каждый день одно и то же, и при этом очень высокое эмоциональное напряжение. Особенно после бойни под Волновахой. Ещё мне нелегко стоять ночью в карауле — очень спать хочется.

Рядом телевышка, и по нашим блокпостам всё время стреляют. Но настроение у меня боевое — выше 100% по стобалльной шкале.

Артём Репецкий, 29 лет

Затянулась эта антитеррористическая операция. Ввели бы военное положение, мирные граждане сами бы этих террористов прогнали.

Вчера девочка-врач к нам приезжала, рассказывала об убитых и раненых с соседнего блокпоста. Нам привезли их вещи: бронежилеты в крови, пробитые каски. Один погиб во время миномётного обстрела, четыре или пять ранены.

Главная ценность. Патроны на блокпосту нужнее, чем запас еды и воды

Кормят нормально: готовим са­ми, а харьковская самооборона привозит продукты. С местными всё как-то наладилось: в первые дни они приходили к нам и кричали: «Россия! Россия!» Сейчас успокоились. Теперь мы даже иногда без оружия ходим в здешний магазин.

В свободное время я часто переписываюсь по интернету со знакомым, с которым вместе отдыхали в прошлом году в Мариуполе. Он сейчас по ту сторону — в ополчении Донбасса. Вот я и спорю с ним. В некоторых вещах даже удалось убедить. Он ведь тоже хотел идти в Нацгвардию, даже приезжал в Новые Петровцы. Но потом передумал, и вот теперь он с террористами, а его друзья пытаются меня убить.

После войны я, наверное, в армии останусь. Почувствовал, что это моё. Но только служить хотел бы не в Нацгвардии, а в Вооружённых силах.

А на том берегу. Сложно поверить, но факт: у некоторых защитников ДНР есть друзья среди врагов. В свободное время друзья переписываются по интернету — спорят о политике

Привет, оружие. Защитник ДНР уверяет, что этот арсенал был захвачен у украинской стороны

В поле воин. Среди ополченцев ДНР немало бывших сотрудников МВД

На блокпосту ополчения ДНР

Ратибор, 34 года

Эта война перевернула сознание людей. Тот, кто ещё вчера считал, что от него ничего не зависит, сегодня понял, что может сам выбирать своё будущее. Так случилось и со мной. Внутренний переворот произошёл 22 февраля, когда узнал о бегстве Януковича. Я был уверен, что те, кто стали у руля, сделали это незаконным путём и приведут страну к гибели. Не желая оставаться в стороне, решил отвоёвывать право на свободу Донбасса в рядах бойцов ополчения.

У меня была сытая, размеренная жизнь владельца налаженного бизнеса. Я мог себе позволить пару автомобилей, отдых на заграничных курортах. Но как бы я жил дальше, зная, что мог изменить ситуацию и ничего не сделал для этого? Как бы смотрел в глаза своим детям и что сказал бы предкам, встретившись с ними?

Каждый вступивший в ряды ополченцев сделал это добровольно. Мы все свободные люди, пришедшие сюда по зову совести. Поэтому среди нас нет главнокомандующих, отдающих приказы, а есть координаторы, сообщающие о дальнейших планах группы. Решение об участии в той или иной операции каждый боец принимает самостоятельно во время совместного обсуждения. Тем не менее в нашей группе строгая дисциплина и сухой закон, а об употреблении наркотиков (даже самых лёгких) и речи быть не может. Любое несоблюдение правил жёстко карается.

Одной из наиболее значимых операций, в которой я принимал участие, было задержание Николая Якубовича (советник секретаря СНБО, 1 мая был захвачен в плен и сильно избит. — Фокус). Потом мы поменяли его на трёх пленных.

Чувство страха свойственно более молодым бойцам в нашей группе. За моими плечами работа в уголовном розыске и двенадцатилетний стаж боксёра. Я верующий человек и знаю, что всё в руках Божьих. Те, кто пришёл на мою землю, чтобы убивать, жечь и грабить, чтобы навязать нам свой режим, — враги. Я не считаю их людьми, а когда стреляю во врага, чувствую только отдачу, вижу только прицел и мишень.

Из-за частых выездов поспать удаётся не более пяти часов в сутки. Поначалу приводил себя в дееспособное состояние с помощью кофе, теперь втянулся в график. Благодаря неравнодушным людям у нас нет острой нехватки в продуктах и медикаментах. Отдельное спасибо девушкам-добровольцам, организовавшим для нас полевую кухню.

Когда всё это началось, я вывез семью в Россию. Недавно жена сообщила, что мы ждём третьего ребёнка. Я мечтаю, чтобы мои дети росли в процветающем государстве Новороссия, занимающем территорию всего юго-востока, чтобы в этом государстве правил мудрый и порядочный, пророссийски настроенный президент.

Позывной «Спартак», 30 лет 

На моё решение примкнуть к ополченцам повлияло много факторов: это и желание киевской верхушки сделать украинцев рабами Евросоюза, и публичное сжигание флагов СССР, и разрушение памятников солдатам Великой Отечественной войны, и высказывания политиков на Майдане о чистке русского населения по всей Украине. Но больше всего меня как бывшего работника правоохранительных органов поразила несправедливость по отношению к беркутовцам. Говорят, что они стреляли в мирных и безоружных людей. Я знаю, что это неправда, и понимаю, как ребятам пришлось натерпеться.

Меня воспитывала улица, её законы стали моими жизненными принципами, и я не могу сложа руки смотреть на несправедливость. Я родился и вырос в Крыму. В Донецк переехал всего три года назад к любимой девушке, но именно с этой землёй связываю своё будущее, здесь планирую строить семью, растить детей. Я не допущу, чтобы они родились в государстве, которым правят политики, продавшиеся Западу.

Моим первым заданием было выявление координаторов Правого сектора и провокаторов на митингах. Во время захвата Донецкого областного совета пресекал мародёрство, участвовал в разведке прилегающей территории и расстановке блокпостов. А боевым крещением стала операция по задержанию Николая Якубовича.

Во время проведения боевых операций всегда присутствует страх, но я обязан сохранять спокойствие и быть максимально собранным, иначе провал неминуем.

Моральным испытанием было вывозить тела бойцов, погибших 26 мая. В Донецке, возле здания Путиловского автовокзала, украинские силовики расстреляли КамАЗ, перевозивший раненых ополченцев. Стреляли не разбирая: в числе тридцати пяти жертв были и мирные горожане. Глядя на изуродованные до неузнаваемости осколками фугасных снарядов те­ла, я чувствовал непреодолимую ненависть к тем, кто это сделал. Это чувство во мне до сих пор.

Мама и братья живут в Крыму. Не хочу их беспокоить, о том, что я решил воевать, они не знают. Жена меня поддержала и теперь тоже принимает посильное участие: мониторит интернет. Среди бойцов нашей группы я приобрёл немало друзей. Мечтаю встретиться с ними в мирное время за накрытым столом и выпить за нашу победу. 

Авторы: Дмитрий Синяк, Светлана Ефимова, Фокус