Женщина-конвоир рассказывает о своих суровых буднях

Рабочий день Людмилы Бондаренко (фамилия изменена) начинается в 7:30 утра. В 7:45 она получает оружие. В 8:00 по уставу общее построение на плацу, проверка боевой готовности. После инструктажа Людмила с напарником выезжает в «Кресты» за заключенным, чтобы доставить его в зал суда. И так пять раз в неделю.

 28-летняя хрупкая девушка — старший сержант отдельного батальона охраны и конвоирования подозреваемых и обвиняемых ГУ МВД Петербурга. Людмила — хороший стрелок. А после работы — любящая жена и мама.

Странный побег маньяка Литовченко

— Я служу почти семь лет и никогда не думала о том, что моя работа опасна. До тех пор, пока мой пятилетний сын, наблюдая за тем, как я утром надеваю форму, не спросил меня: «Мамочка, а тебя могут убить на работе?» И я оторопела. Да, могут, но я стараюсь об этом не думать, — говорит Людмила.

— Много женщин среди конвоиров?
— Надо понимать: женщины-конвоиры необходимы, так как по закону женщину-зэка мужчина не может обыскивать. У нас в роте из 50 человек — 15 представительниц слабого пола. На сегодня весь штат укомплектован. Женщин не набирают с 2011 года. Я пришла в учебный центр в 2009-м. Знакомый «втянул».

Встретила случайно одногруппника, который не смог устроиться по специальности с нашим образованием — инженером-проектировщиком электроснабжения промышленных предприятий. Он уже работал конвоиром, а Центр профессиональной подготовки ГУ МВД набирал новую партию сотрудников. Я поступила.

Почему-то всегда тянулась к «мужским» профессиям. Когда училась в 6-м классе, к нам в школу пришел комиссованный по здоровью военнослужащий. Он так интересно говорил, что мы все пошли к нему на кружок по военной подготовке.

— Конвоиры, наверное, должны иметь хорошую физическую подготовку. Ты серьезно занималась единоборствами или стрельбой в юности?
— Я в детстве три месяца ходила на тхеквондо, но сделала выбор в пользу художественной школы. Стрелять научили на школьном кружке. Бегала по утрам «для здоровья». На вступительных экзаменах в Центре мы сдавали русский язык, историю, физподготовку (бег, пресс, подъем тяжестей), но самое главное — надо было пройти множество психологических тестов. Нам задавали провокационные вопросы, например, как бы вы хотели уйти из жизни?

Тесты на логику и смекалку, на честность (когда 399 вопросов — это на самом деле по-разному сформулированные 10). И один из самых сложных — на терпение. Тебя сажают за компьютер, на черном экране белая черта и шарик, который через нее прыгает. А ты должен на него нажимать. Вроде бы ничего особенного. Но следить за этим шариком полчаса тяжко. Люди нервничают, бросают клавиатуру, бьют мышки об стол.

В «учебке» был упор на правовые основы нашей работы, занимались с психологами. Еще физическая и строевая подготовка, стрельба, изучение боеприпасов, тренировки по самбо. Сейчас у служащих тоже есть зачетные недели и учебные дни. И спортзал на работе есть — иди и занимайся. Молодые там часто время проводят. А я уже натренированная.

— В монетку из табельного оружия с какого расстояния попадешь?
— На монетах и спичечных коробках не тренируемся. Но стрельба у меня до сих пор на отлично, по мишени формата А4 с 25 метров попадаю. Но мы стремимся стрелять не на поражение, а по конечностям — лучше в ноги. Хотя хватает и выстрела в воздух, после него обычно передумывают.

— Сложно совершить побег от конвоира?
— Сами посудите: на одного заключенного двух конвоиров выделяют, а если конвой усиленный, то троих. На группу зэков еще больше. Мы с дубинками, шокерами и пистолетами. А едем из СИЗО в здание суда на укрепленных автомобилях, у нас еще и кнопка тревоги есть, которая вызывает подмогу. Пару лет назад был громкий случай в Новгородской области: из автозака сбежали четверо заключенных

. Нас долго заставляли этот инцидент разбирать. И сразу было ясно по описанию, что побег подстроен. Например, невозможно одним ударом выбить решетку автозака. А если среди зэков был такой былинный богатырь, то почему к нему не применили газ или шокер? Непонятна для меня и ситуация и с маньяком Евгением Литовченко. Как конвоировавшим его полицейским вообще выдали заключенного, если при них не было оружия? Не понимаю я таких ЧП. С 2009 года и до сегодняшнего дня в мои смены никто не пытался бежать. Так что стрелять не приходилось.

Экс-депутат Глущенко орал и брыкался

— А по лицу бить заключенного приходилось?
— Было дело. Причем чаще приходится применять силу к свободным гражданам. Всякие бывают случаи. У нас как-то на обвиняемого «любящие» родственники набросились с молотком на выходе из зала суда. К самим заключенным мы имеем право применять физическую силу только при попытке побега или угрозе жизни конвоира. Многие специально провоцируют конвой, чтобы попасть в больницу. Обычно это происходит на досмотре. Не дают заковать себя в наручники, вырываются, кричат. Мы их по почкам не бьем, нельзя. Тихонечко руки заворачиваем и заковываем. И скорую вызываем, чтобы зафиксировала, что он цел. Бывает, что, пока заключенный на пол валится, голову себе разбивает. Фиксируем факт того, что была потасовка, и едем сопровождать скорую.

— Поведение заключенных зависит от их социального положения?
— Совсем нет. Экс-депутат Госдумы Михаил Глущенко был отвратителен. Орал, что не пойдет в зал суда, брыкался, мы еле затащили его за руки и за ноги и бросили сверху тапки за решетку. А бывает, приезжает заядлый алкоголик и наркоман, но воспитанный.

— Какие чувства ты испытываешь к своим «подопечным»?
— Вообще наш спецконтингент любит давить на жалость: все они невиновные, ничего плохого не делали и жизнь к ним несправедлива. Каждого чуть ли не отпустить надо. Или по крайней мере посылочку передать или встретиться с их родственниками. Если всех жалеть, то и работать в конвое не надо. Отношение к каждому преступнику разное. Да, иногда они вызывают сочувствие. Была такая история: парень из неблагополучной семьи ушел в армию, мать его из квартиры выписала. А когда он вернулся, стала требовать с него деньги, чтобы прописать обратно. Так он и стал бомжом.

Пока было тепло, жил на чердаке, работал грузчиком. Наступила осень — чердак заколотили. И он не придумал ничего лучше, как украсть велосипед у соседей из своей парадной и пойти сдаться в полицию. Пока завели уголовное дело и шло разбирательство — он отсидел два месяца. Так как велосипед вернул, то у пострадавших претензий не было. И выяснилось на суде, что он все положенное ему заключение отбыл. Его освобождают в зале суда, а он просит: «Мне идти некуда, на улице зима, посадите меня, пожалуйста». Его действительно было жалко. Сама судья решила помочь, предложила поехать парню в монастырь. Он согласился.

— А если человек действительно виновен?
— К большинству конвоируемых отношусь безразлично. Злость во мне вызывают подсудимые дети, которые совершили тяжкие преступления. Возили мы на заседания мальчика 12 лет, который изнасиловал первоклассника. И судье хамовато так объяснял, что хотел этим показать, «кто тут главный». И видно было, что он не раскаивается ни капли. В этот момент я его почти ненавидела. Он ужасен и нормальным человеком никогда уже не вырастет, если в столь «нежном» возрасте способен на такие зверства. Это был единственный случай, когда я попросила больше не ставить меня в конвой к конкретному подсудимому.

— Бывает, что у конвоиров появляются проблемы с психикой на почве работы?
— Бывает. У нас один парень с сентября не допускается к вооруженной службе. Отправили его в командировку на Кавказ, и он стал там чудить. Спал с автоматом, по четыре рожка патронов к нему брал, по карманам прятал. Все боялся, что ночью его местные убьют. Но это редко. А так мужики вечером коньячку «треснут» — и порядок.

— А как ты расслабляешься?
— А я выхожу в подсобку, наливаю себе кофеек или чаек, кушаю пирожное и успокаиваюсь.

«Сын гордится, что у мамы есть пистолет»

— Есть что-то приятное в твоей работе?
— Эта работа нужна людям, кто-то должен делать ее. А меня еще в школе приучили быть ответственной, патриоткой и думать: «А кто если не я выполнит эту задачу?»
И еще: подсудимые до суда и после вынесения приговора — это зачастую разные люди. Сначала они насмехаются над всеми, нас «мусорами» называют. А после приговора — тихие и спокойные. И эти метаморфозы в поведении нарушителей закона меня удовлетворяют. Мне хорошо, когда торжествует справедливость.

— Что самое тяжелое в работе?
— Ненормированный рабочий день. Помните «зеленых», которые полезли на нефтяную платформу «Приразломная». Судебное заседание по делу гринписовцев длилось до двух часов ночи. И мы, конвой, конечно, должны были находиться там до последнего. А так хочется быть побольше с семьей. Я люблю читать сыну, а еще мы с ним рисуем, валяем из шерсти — тихими делами по вечерам занимаемся. А с папой они в драконов играют, бегают по дому.

— Муж тоже полицейский?
— Нет, инженер. Мы с ним в метро познакомились. В толпе поссорились уж и не помню из-за чего. А он меня догнал на выходе из вагона. Сказал, что не ожидал от девушки такого «делового и жесткого» отпора. Пригласил кофе выпить. Разговорились, он стал за мной ухаживать. Через полгода поженились.

— Ты была в форме, когда познакомилась с будущим мужем?
— Нет, в обычном платье, но профессии своей скрывать не стала. Кстати, форма у нас очень красивая, особенно летом — строгое платье и алый шелковый платок. Хочется быть женщиной, хоть и с погонами на плечах. Мне один подозреваемый сказал: «Вы такая красивая и такая злая. У вас, наверное, муж каждый день по лицу получает». Да, с заключенными приходится говорить жестко, но дома я, честное слово, никого не бью, даже сына за проступки. Только пугаю его портупеей. Сын моей работой очень гордится, хвастает в детском саду, что мама носит пистолет в кобуре. А муж хочет, чтобы я перевелась на более спокойную работу.             

Автор: Маргарита Донникова, "МК в Питере", фото Замира Усманова