Рассказ харьковского спасателя о последствиях российских обстрелов: «Мы приехали тушить — и они второй раз ударили»
Российская артиллерия и авиация разрушает целые районы в Харькове — по подсчетам мэрии более тысячи зданий, в основном жилые дома, подверглись атакам. Первыми реагируют на последствия обстрелов спасатели. Они тушат пожары и разбирают сложные завалы, из-под которых достают людей.
В издании «Ґрати» поговорили с Владимиром Горбиковым, который руководит первым государственным пожарно-спасательным отрядом Харькова. В 2020 году он координировал силы по тушению масштабных пожаров в Луганской области, за что получил от Владимира Зеленского орден «За мужество». А с начала российского полномасштабного вторжения он участвует во всех сложных спасательных операциях в Харькове.
«Мы никогда не сталкивались с тем, что люди окажутся под завалами»
Мы хоть и служба спасения, но никогда не сталкивались с такими большими завалами, с такими большими пожарами, с таким количеством пожаров.
Сначала обстреляли 22-ю пожарную часть. Людей вывели оттуда и перевели в другую пожарную часть. И вот на следующий день российские войска очень сильно ударили по Салтовке. Мне позвонили знакомые, я говорю: что, квартира горит? А мне говорят: нет, пятиэтажный дом горит полностью. Вы понимаете, мы никогда не сталкивались с этой ситуацией!
Я не знаю как их назвать, этих сволочей! Они просто уничтожили самый крупный в Украине жилой массив — Салтовский. Он насчитывает более 400 тысяч жителей.
Туда одновременно выехало 40 отделений. То есть, чтобы вы понимали, выехал весь город. У нас Харьков второй по количеству пожарных отделений после Киева, но даже мы не успевали справляться с таким количеством пожаров. Поэтому привлекли близлежащие районы, за 60 километров от Харькова, оттуда ехала техника.
Также мы никогда не сталкивались с тем, что люди окажутся под завалами, под трех-четырех метровым слоем мраморной крошки. Мраморная крошка имеет очень тяжелую нагрузку, больше чем бетон с арматурой. И вот в первые дни, когда попали в здание Харьковской областной госадминистрации (ракетные удары по площади Свободы и центру Харькова 1 марта), очень много людей оказалось под такими завалами. В здании ХОГА, по информации администрации области, погибло 29 человек. И в зданиях Нацполиции и СБУ (Ракетные удары 2 марта — Ґ ).
Обстрелянное здание Харьковской ОГА, март 2022 Фото: Татьяна Козак, Ґрати
В УВД (Управление внутренних дел Нацполиции — Ґ ) мы откапывали двух людей — женщину и мужчину — где-то под трехметровым слоем завалов, связь была по телефону. Они сообщили место, и мы, как нору барсуки и лисы копают, вот мы так копали, чтобы их вытащить. Женщина была очень тяжелая, со сломанным тазом. А мужчине повезло, он просто поцарапался. И вот мы их вытащили. А потом за восемь дней из-под этих завалов еще шесть человек достали — они там погибли все. Около 500 кубов над ними лежало. Там лестничные марши пятиэтажные, центральный мраморный очень большой.
Я тщательно собирал ракету, которую мы нашли возле СБУ и УВД. Она была очень большого диаметра. Я даже ее унитарный номер нашел — и отдал все следователям, чтобы они устанавливали факты. Там серьезная ракета, может, «Искандер» или «Точка-У», потому что у нее была система охлаждения, двигатель я находил приличного диаметра, ее куски. Мы не могли там, куда они попали, использовать спецтехнику — неудобное расположение. И мы просто восемь дней руками копали вот эти 500 кубов, чтобы докопаться до шести погибших там ребят. Нам лебедка одна помогала, а так мы все руками с утра до позднего вечера восемь дней копали, чтобы родные могли похоронить этих шестерых ребят, которые там погибли, когда обрушилась эта мраморная лестница.
У нас есть взрывотехники, они выезжают с нами. Мы тушили кожвендиспансер на Благовещенской, в который попал снаряд и не разорвался. Нам пришлось тушить в таких условиях. По Центральному рынку они попали ночью — пять или шесть ударов. Пиротехников вызывать было некогда, а дом очень старый, площадь крыши более 1500 квадратов. Снаряд торчал, а мы тушили.
Они постоянно бьют по стратегическим объектам, но при этом страдают жилые здания. Когда они ударили по Военному институту танковых войск, они отрезали пол жилого дома. Мы там разбирали завалы: сразу спасли трех человек. Бабушку в крови мы еще вытащили оттуда — ей лицо стеклами полностью… Боже, я никогда не думал что стекла имеют такое поражающее свойство! Я думал, что гранаты там, осколки, металл, но стекла — это очень…
1 марта попали в жилой дом, разрушили фасад — восемь человек сразу погибло, около 16 пострадало. Их доставали вначале волонтеры, потом медики, потом мы. Мы достали около пяти раненых человек — их называют «трехсотыми» — очень тяжелые были, переломанные все, побитые. И около десяти «двухсотых» — погибших — достали.
Мы очень много работаем по городу. На Иванова дом разрушен — мы четырех человек достали из-под завалов. А когда ударили по Академии при президенте Украины, мы семь часов рыли и достали парня. Спасли! Получилась такая ситуация: там плиты упали, и остался маленький лазик. Мы семь часов его рыли, вырыли и достали парня. И самое интересное, что он был и в МВД, когда ракета попала — лестничный марш складывался, а его в сторону отбросило и немного засыпало. Мы его доставали и тут опять. Когда я его увидел в завале, говорю: это опять ты? Он говорит: ну да. Ну как так второй раз? И он второй раз остался жив, вот такая ситуация.
«Мы приехали тушить — и они второй раз ударили»
Очень тяжело терять коллег, мучительно. В Украине уже погибло более 20 сослуживцев. У нас в Харькове один погибший. Коллега из пятой части, 1991 года рождения. Он погиб, когда они обстреляли Барабашова. Мы приехали тушить — и они второй раз ударили.
Харьковский рынок Барабашово после обстрелов, март 2022 Фото: Татьяна Козак, Ґрати
Кассетными меня на МВД накрыло: всю служебную машину побило и меня в стенку впечатало. Я три дня на обезболивающем ходил, потому что работать надо, а отдыха никто не дает.
Четыре наших парня находятся в больнице с разными тяжелыми осколочными ранениями. Состояние их стабильно, но все равно… Одного спасателя ранили при обстреле рынка Героев труда, и двое пострадали при разборе завалов. В первые дни они не били повторно: ударили точечно и все, а теперь бьют два раза. Работать становится тяжелее. Когда поступает сообщение, по нормативу, мы должны в течение минуты выехать. То есть это в течение 10 минут мы приезжаем, устанавливаем разведку, устанавливаем, что горит. И вот в это время повторно наносят удар.
Мы не очень были к этому готовы, сейчас пересматриваются некоторые моменты. Даже если есть погибшие и пострадавшие в результате обстрелов, какой будет от нас резон если мы приедем и сами пострадаем? Тут конечно нужно сделать паузу. Я понимаю, эта пауза мучительная.
Это очень тяжело — терять в это время товарищей, с кем бок о бок идешь на огонь, разборки завалов и все остальное…
«Есть добровольцы, но это, как и в армии, все должны быть специалистами своего дела»
Нас никто не учил, но мы более-менее имели представление. Ездили в Польшу и Германию — проводили День спасения в ДТП. Там тренировали деблокировку пострадавших, когда машина сжата, деформировалась. То есть мы уже понимаем принцип как работать. С завалами, конечно, немного другая специфика, но мы все равно понимаем деблокировку пострадавшего из-под завалов. Мы это учили, но, понимаете, рука набивается на практике.
Когда, например, взрыв газа — одна плита упала, и там под плитой пострадавший. А тут на Московском проспекте пять плит на пострадавшего легли, и надо было сделать лаз, копать и срезать. Гидравлическим оборудованием для ДТП — разжимами, резаками, которые режут стальные пруты, домкратами, пневматическими подушками, которые поднимают воздухом большие веса. Техника в таких условиях очень быстро изнашивается. Она не приспособлена работать в таких условиях. Идет, наверное, не двойной, а тройной износ.
У нас еще есть старые ЗИЛы на 2400 литров воды, но появились и новые МАЗы с хорошим тоннажем — по четыре тонны, по восемь тонн воды.
Улица Мироносицкая в Харькове после обстрела, март 2022 года. Фото: Татьяна Козак, Ґрати
Есть такое любимое выражение, что пожарные приезжают без воды. Почему? У нас есть специальный ствол — он работает от рукава не больше 10 минут. Этого времени не хватает для тушения. В городе у нас есть противопожарное водоснабжение, куда мы устанавливаем колонки и раскидываем — и можем тушить. В селе, в основном, говорят: а вот пожарные приехали без воды. Когда приезжает две тонны воды, она вылетает за 10 минут — и все, дом дальше горит, а воды больше нет. И надо ехать на речку воду собирать. В советское время председатели колхозов чем-то там обеспечивали, водонапорные башни делали. А сейчас все оно развалилось.
Сейчас, в военное время, ну, у нас же было АТО, в Луганске и Донецке очень сильно начала развиваться местная пожарная команда: центры начали создаваться в селах, в основном. Почему в селах? Потому что у нас есть, например, районы с расстоянием от пожарной части до какого-то села, бывало, по 40 километров, и пока доезжали бывало, что все сгорело.
Есть добровольцы, но это, как и в армии, все должны быть специалистами своего дела. Потому что, когда я, к примеру, говорю своему коллеге коротко, он меня сразу с полуслова понимает. А так мне надо будет разъяснять очень долго и время пойдет не на секунды, когда быстро можно спасти.
Когда мы спасали парня под завалом, я к нему лез, раскапывал. И мы столкнулись с такой проблемой: гипсокартонный профиль. Его ничем не отрежешь. Теми ножницами гидравлическими, что у нас есть, он не режется, а гнется. У нас не было ножниц по металлу. И я своему коллеге по рации говорю: «Саша, найди мне срочно ножницы по металлу». Он мне говорит: «Владимир Анатольевич, где я найду? Московский проспект — тут все разрушено». Я ему говорю: «У тебя минута». И он нашел мне ножницы по металлу! Вы понимаете?! Он мне принес ножницы по металлу! Он пошел где-то, зашел — и тут и ножницы. То есть понимаете? Гражданский меня не поймет, он скажет: тут ни базара нет, ни магазина. А мой человек нашел. Я ему сказал: пойди туда, не знаю куда, возьми то, не знаю что. Он пошел и нашел это. И мы этими ножницами поотрезали этот профиль и быстрее дело пошло. Достали этого парня, он семь часов провел в завале и ждал, пока мы к нему докопаемся.
«Харьков показательно уничтожили»
Вы знаете, они уничтожили наш город. Жилых домов очень много — я не могу перечислить. Инфраструктуру города уничтожили. У нас был очень красивый город. Даже Киев, я могу вам сказать, с ним не конкурировал. Сейчас очень больно смотреть на город, особенно на центр: областная администрация, эти все близлежащие улицы, Мироносицкая — они все просто уничтожены. Мы ХАТОБ наш, оперный театр, тушили — они Градами его накрыли. Было четыре возгорания на крыше, мы их потушили, и только узнали, что под завалами люди. Мы поехали туда, и на это было очень страшно смотреть. Везде по городу очень тяжелая картина. Люди не знают, что делать.
Уничтоженное ракетным ударом здание на ул. Свободы в Харькове, март 2022 Фото: Татьяна Козак
Харьков показательно уничтожили. Хотя в ХОГА и Путин был, и Медведев, приезжали многие российские политики того времени. То есть они все знают, что такое Харьков, но никто даже не обратил на это внимание. Город продолжают уничтожать постоянными обстрелами.
Для меня все очень близко, особенно когда люди потеряли место где жили. В мой дом не попали, но обстреляли дом, где живет мой ребенок от первого брака. Сын уехал заранее, у него там все хорошо, а дом сгорел, он уничтожен. Это очень тяжело.
«В первые дни войны мы работали день и ночь»
Я не понимаю этих людей, если это люди. Вы знаете, в первый день войны меня поддержал мой немецкий коллега — я был в шоке. Когда мы выезжали на учения, я всегда рассказывал, что мой дед воевал, и у меня дома его китель висит с медалями и орденами. И они всегда извинялись за то, что было. И вот в первый день он мне звонит! И я даже не понимаю: то есть меня немец поддерживает в то время, когда меня… То есть у меня русские корни все, родители мои, дедушка мой из Кировской области, из Вятки. Родственники у меня оттуда. Для меня это был очень большой шок — я никогда не думал, что меня немцы будут поддерживать. И самое интересное, что немцы сейчас помогают моей семье. Моя жена уехала с родителями в Берлин и немецкие коллеги сейчас ей там помогают обустроиться.
Часть от кассетного снаряда рядом с больницей неотложной помощи в Харькове, март 2022 Фото: Татьяна Козак
Мой ребенок далеко, маму свою я вытащить не могу — она сейчас на линии фронта и мне никто не может помочь. Последний раз, когда была связь, мама мне позвонила и сказала, что в соседний дом прилетела ракета и разнесла дом. Уже больше десяти дней у меня с ней нет связи. Есть вероятность, что ее нет в живых. Просто она у меня старенькая 75 лет, инвалид. Там никого рядом нет — соседи все убежали, они смогли. А она бы не дошла просто-напросто. Ее надо было вывозить на машине, но я не смог.
В первые дни войны мы работали день и ночь. Мы приезжали, меняли одежду, и уезжали обратно. Где-то воды попил и это, считай, был твой обед и завтрак и ужин. Тогда еще адреналин и не особо хочется кушать. Мне еще тяжелее: 379 человек в моем подчинении, за каждого надо отвечать. Когда сам за себя отвечаешь это одно, а когда я отвечаю за такое количество людей, и в любом случае мне придется их родителям, родственникам, женам, детям смотреть в глаза. Поэтому, это очень большая ответственность. И я каждый день стараюсь созваниваться, у меня семь пожарных частей в подчинении. И помимо того, что я там где-то на завалах работаю, у меня заместитель есть. И мы созваниваемся, обсуждаем, что самое главное безопасность, чтобы не рисковали, потому что нам надо работать. Если мы будем рисковать, мы будем гибнуть, то завтра некому будет работать.
Я вчера первый раз съездил домой просто на две минуты. У меня тут только одна форма, которую мы постоянно стираем. Тут у нас уже есть и вода, и свет, потому что около четырех дней мы сидели без света. И отопление еще есть. Я заехал домой взял тапочки и уехал, и на этом все. Вот так вот я дома побывал.
«Как можно бомбить город?!»
Владимир Горбиков. Фото предоставлено Горбиковым
Я никогда не думал, что вот 40 километров от границы… Я никогда не думал, что я их буду… Я даже не знаю как их назвать… Мне сейчас дай автомат — я пойду воевать.
За первые 20 дней, что мы работали, мы достали больше 20 трупов. Это страшно. Я столько за 20 лет карьеры видел, когда мы на пожаре доставали — а тут вот так каждый день, каждый день.
Я даже не знаю, как их называть. Мне многие журналисты говорят: вы же на русском разговариваете? Я говорю, да у меня и корни все русские. Но это не люди, это нелюди. Как можно бомбить город?! Летчик, который корнями с Чугуева отдал команду бомбить родной город, понимаете?
Автор: Татьяна Козак; «Ґрати»
Tweet
