«Советские наганы не выдерживали — перегревались»

70 лет назад НКВД расстрелял почти 22 тысячи польских офицеров. «Катынское дело» прекращено, но до сих пор не закрыто. Этому позору, чудовищному преступлению против человечности и лжи вокруг него,   5 марта исполнилось 70 лет. Отправной точкой стала записка наркома внутренних дел Л. Берия в ЦК ВКП(б) товарищу Сталину от 5 марта 1940 года. 

В ней предложено:

«1) Дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14 7000 человек бывших польских офицеров, помещиков, осадников* и тюремщиков,
2) а также дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 человек членов различных к-р шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков
— рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела». (Пунктуация оригинала сохранена.)
На первой странице этого документа через весь текст следуют размашистые подписи: И. Сталин, К. Воpошилов, В. Молотов, А. Микоян. Hа полях, мелко: т. Калинин — за, т. Каганович — за.

Записка Л. Берия в ЦК ВКП(б) Сталину от 5 марта 1940 года

Уже в апреле-мае 1940 года под Смоленском, Калинином (ныне — Тверь) и Харьковом загремели выстрелы. Причем, по показаниям бывшего начальника УНКВД по Калининской области Д.С. Токарева, «из камер поляков поодиночке доставляли в «красный уголок»… там сверяли данные…

Затем надевали наручники, вели в приготовленную камеру и стреляли из пистолета в затылок… Руководил расстрелом Блохин, который привез с собой целый чемодан немецких «вальтеров», ибо советские наганы не выдерживали — перегревались». В Катыни и Харькове технология расстрелов была точно такой, как в Твери.

«Всего по решениям специальной тройки НКВД СССР было расстреляно 21 857 человек <…> Вся операция по ликвидации указанных лиц проводилась на основании Постановления ЦК КПСС от 5 марта 1940 года. Все они были осуждены к высшей мере наказания по учетным делам, заведенным на них как на военнопленных и интернированных в 1939 году».

Это уже из записки Председателя КГБ СССР А. Шелепина товарищу Хрущеву Н.С. от 3 марта 1959 года. Но ее цель отнюдь не в том, чтобы покаяться перед братской Польшей и реабилитировать невинных жертв. Цель — замести следы преступления:«Какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции со всеми нежелательными для нашего государства последствиями.

Тем более в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия, подтвержденная произведенным <…> в 1944 году расследованием Комиссии, именовавшейся «Специальная комиссия по установлению и расследованию расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров» (т.н. Комиссия Бурденко. — Ред.) <…> Исходя из изложенного, представляется целесообразным уничтожить все учетные дела на лиц, расстрелянных в 1940 году, по названной выше операции». Президиум ЦК КПСС просьбу КГБ удовлетворил.

И это 1959 год, самый разгар «оттепели»! Неудивительно, что к «Катынскому делу» вернулись только в годы перестройки. 22 марта 1989 года Э. Шеварднадзе, В. Фалин и В. Крючков (!) пишут в ЦК КПСС записку «К вопросу о Катыни». В ней сказано: «Видимо, нам не избежать объяснения с руководством ПНР и польской общественностью по трагическим делам прошлого <…>

Возможно, целесообразнее сказать, как реально было и кто конкретно виновен в случившемся, и на этом закрыть вопрос. Издержки такого образа действий в конечном счете были бы меньшими в сравнении с ущербом от нынешнего бездействия». Дополнительно В. Фалин сообщил М.С. Горбачеву: «…документы из советских архивов позволяют даже в отсутствие приказов об их расстреле и захоронении проследить судьбу интернированных польских офицеров, содержавшихся в лагерях НКВД <…>

Выборочное пофамильное сопоставление списков на отправку из Козельского лагеря и списков опознания, составленных немцами весной 1943 года во время эксгумации, показало наличие прямых совпадений…».

Медное, август 1991. Руководитель следственной группы ГВП СССР полковник юстиции Александр Третецкий и польский судмедэксперт Эразм Баран. Слева – представитель Польского Красного Креста Эльжбета Рейф.

Медное, август 1991. Руководитель следственной группы группы ГВП СССР полковник Александр Третецкий и оператор КГБ фиксируют обнаружение на краю массовой могилы кирпичной кладки туалета, построенного на этом месте в более поздние годы.

Медное, август 1991. Газета «Пролетарская правда» от 2 апреля 1940 года, обнаруженная при одном из извлеченных трупов.  

Медное, август 1991. Свидетельство о рождении девочки, извлеченное из кармана расстрелянного отца. Польский эксперт – криминалист Ярослав Росяк.

Медное, август 1991. Ксендз Здислав Пешковский, руководитель следственной группы ГВП СССР полковник Александр Третецкий, руководитель группы польских экспертов, заместитель Генерального прокурора Польши Стефан Снежко.

Вообще «Катынское дело» — лакмусовая бумажка политической ситуации в нашей стране, уровня демократичности-тоталитарности режима. Так, во время путча-1991 «…19 августа с.г. соответствующие должностные лица УКГБ СССР по Тверской области оказали определенное негативное воздействие и давление на совместную советско-польскую следственную и экспертную группу о немедленном прекращении начавшихся эксгумационных работ, убытии воинского подразделения с территории…» (Из письма представителей Главной военной прокуратуры М.С. Горбачеву от 3 сентября 1991 г.)

А пять лет назад, в марте 2005-го, главный военный прокурор Александр Савенков публично заявил: «С учетом того, что в уголовном деле, которое расследовалось Главной военной прокуратурой РФ, из 183 томов 116 содержат сведения, составляющие государственную тайну, оставшиеся 67 томов открыты для ознакомления, и мы готовы предоставить их польской стороне…». То есть вопреки предыдущим договоренностям (еще 1991 года) Россия передала лишь третью часть томов дела.

Какую же государственную тайну так ревностно оберегает Главная военная прокуратура? Зачем нужно засекречивать две трети уголовного дела?! Почему «путинская Россия» не хочет однозначно осудить преступления сталинского режима, хотя бы резко отмежеваться от них?

* Осадники — бывшие военнослужащие Войска Польского, получившие земельные наделы на присоединенных к Польше по Рижскому договору территориях и периодически собиравшиеся на военные сборы.

Александр Меленберг, Олег Хлебников

*****

Как засекретили «Катынское дело», которым я занимался

Анатолий Яблоков: Я хотел признания вины всех, кто имел отношение к Катынским расстрелам, — начиная со Сталина, Молотова, Ворошилова, Микояна, принявших решение о расстрелах, и кончая теми, кто пособничал и много лет скрывал преступления

Я работал в Главной военной прокуратуре (ГВП), в отделе по реабилитации. В сентябре 1990 года приказом ГВП была создана следственная группа по уголовному делу №159 — так называемому «Катынскому делу». Объединили два дела, возбужденных в Тверской и Харьковской областях. Меня назначили замом руководителя группы. С 1992-го по 1994-й был руководителем. Наша группа провела много не только судебно-медицинских, но и историко-архивных и комплексных экспертиз. Мы проверяли, в частности, сообщения специальной комиссии Н.Н. Бурденко 1944 года.

Все экспертизы проводили ученые с мировым именем: такие как академик, доктор юридических наук Б.Н. Топорнин, доктор юридических наук А.М. Яковлев, доктор исторических наук В.С. Парсаданова. Координатором была эксперт ГВП, доктор исторических наук И.С. Яжборовская. Эти авторитетные люди проанализировали все, что было сделано до начала нашего расследования: не только комиссией Н.Н. Бурденко, но и немцами, польским Красным Крестом, комиссией конгресса США. Пришли к выводу, что сообщения комиссии Бурденко научно не обоснованны, так же как и немецкие сообщения о давности захоронений.

До комиссии Бурденко в Катыни с октября 1943-го по январь 1944-го работала оперативно-следственная группа НКВД под руководством генерала Райхмана — могилы были раскопаны, трупы извлечены, свидетели допрошены. Результатом работы этой группы стали материалы предварительного следствия в двух томах и опись совершенно секретных документов, однозначно говоривших о датах расстрелов. Эти документы в сообщении комиссии Бурденко не фигурировали.

Наша группа вывод о датах расстрелов поляков делала не на основании судебно-медицинской экспертизы. Дело в том, что в случае массовых захоронений не существует научно-достоверных методов определения точной даты. Многое зависит от почв. Например, под Харьковом почвы песчаные, сухие — там сохранились только костные останки расстрелянных поляков, а в Медном — глинистые, там — жировоск, останки выглядят как только что захороненные. Поэтому выводы о датах расстрелов мы делали по найденным при трупах документам (письмам, приказам и т.п.) и допросам не одной сотни свидетелей.

Что касается гильз от немецких патронов фирмы «Геко», найденных на местах расстрелов, то, во-первых, многие отверстия в черепах расстрелянных соответствуют калибру советских патронов, а во-вторых, известно, что у сотрудников НКВД — например, у начальника УНКВД по Калининской области Д.С. Токарева, начальника Главного управления НКВД СССР по делам о военнопленных и интернированных майора П.К. Сопруненко, начальника комендатуры ОГПУ-НКВД-МГБ В.М. Блохина — было немецкое оружие. Токарев, привлеченный нами в качестве свидетеля (и не только он), рассказал, что Блохин выдавал энкавэдэшникам «вальтеры» на расстрелы, а потом их забирал.

13 июля 1994 года после письменных указаний прекратить уголовное дело №159 я его прекратил. Но не по 110-й статье УК РСФСР в редакции 1926 года («превышение власти должностным лицом»), как предлагалось. Я хотел признания вины всех, кто имел отношение к Катынским расстрелам, — начиная со Сталина, Молотова, Ворошилова, Микояна, принявших решение о расстрелах, и кончая теми, кто пособничал и много лет скрывал преступления. Так как в УК не было статьи, охватывающей масштаб этого преступления, я предлагал признать состав преступления по аналогии со статьей 6 Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге («военное преступление, преступление против мира и человечности и геноцид»). Тем более Катынские расстрелы уже имели свою квалификацию: Генеральный прокурор СССР Руденко в Нюрнберге предлагал квалифицировать катынские преступления именно по статье 6 Устава Международного военного трибунала. Только в качестве виновных на основании деятельности комиссии Бурденко советская сторона называла немцев.

Когда я был уволен, ГВП не рискнула закрыть дело — пошла официальным путем отмены постановления. Я обжаловал это решение у Генерального прокурора РФ, поехал на личный прием. Но к генеральному меня не допустили — докладывал его помощнику. Мне отказали, отменили мое постановление, но выносить новое по статье 110 не решились.

Еще десять лет следствие как бы продолжалось, именно — как бы… А в 2004 году дело №159 прекратили по статье, предусматривающей уголовную ответственность за превышение власти воинами РККА. Таким образом, виновными в расстрелах признали только начальственный состав Красной Армии. При этом исключили доступ потерпевших к 116 томам дела из 183 и засекретили само постановление о прекращении уголовного дела.

Это страусиная политика. Да, родственникам расстрелянных поляков в их законных требованиях отказали все суды, но это наши суды. А сейчас дело перенесут в Европейский суд. Было бы очень правильно не ждать решения Европейского суда, а решить все у нас, внутри страны. Меньше будет позора.

Кто расстреливал польских офицеров

Из показаний бывшего начальника УНКВД по Калининской области Д.С. Токарева: «…Для руководства этой работой были присланы майор госбезопасности начальник комендантского отдела НКВД СССР В.М. Блохин, майор госбезопасности Синегубов и начальник штаба конвойных войск комбриг М.С. Кривенко. Военнопленных после выгрузки в Калинине размещали во внутренней тюрьме Калининского УНКВД на Советской улице. Тюрьму временно очистили от других заключенных, одну из камер обшили войлоком, чтобы не были слышны выстрелы. <…> Перед расстрелом Блохин надевал спецодежду: кожаную коричневую кепку, длинный кожаный фартук, такие же перчатки с длинными крагами выше локтей… На рассвете 5-6 машин везли тела в Медное, где уже были выкопаны экскаватором ямы, в которые тела как попало сбрасывали и закапывали…».

Расстрелами в тюрьме Харькова непосредственно руководил начальник УНКВД по Харьковской области майор госбезопасности П.С. Сафонов. В Катыни активность проявил начальник Смоленского УНКВД капитан госбезопасности Куприянов.

***

Секретно
Дополнительные сведения о трагедии в Катыни

…На начало января 1940 года в лагерях Главного управления НКВД по делам военнопленных и интернированных в Осташкове Калининской облacти, Козельске Смоленской области, Старобельске Ворошиловградской области находилось около 14 тыс бывших польских граждан из числа офицеров армии и флота, сотрудников полиции и жандармерии, военных и гражданских чиновников, различного вида агентуры, а также военного духовенства.

Все эти лица (приказ НКВД №00117 от 1939 года) не подлежали освобождению и отправке на родину. Вопрос об их судьбе рассматривался в несколько приемов. Имеются документы с резолюциями Берии и Меркулова ускорить следствие, подготовить материалы на бывших работников карательных органов и разведки к рассмотрению на Особом совещании при НКВД СССР.

В апреле-мае 1940 года содержавшиеся во всех трех лагерях лица были этапированы в pacпоряжение различных областных управлений НКВД. Списки составлялись централизованно и имели общую систему нумерации, каждый из них включал в среднем 100 человек, поступали регулярно, иногда по 4-5 списков в день. Об отправке ежедневно докладывалось в Москву. <…> В отличие от практики обычного перемещения заключенных, начальникам лагерей давалось указание в карточках на убывающих делать отметки лишь в лагерной картотеке («убыл по списку №… такого-то числа и месяца») без высылки учетных карточек в центр.

Перед началом акции было дано распоряжение о введении почтового контроля и об изъятии всей входящей и исходящей корреспонденции. Запрещалось давать какие-либо ответы на запросы о содержащихся в лагерях. Все лагерные сотрудники были предупреждены о «хранении в строгом секрете места отправки» контингента.

После завершения акции все «дела» на выбывших из лагерей интернированных были «закончены, надлежаще оформлены и сданы в архив I спецотдела НКВД». На новые контингенты, прибывающие в лагеря, предписывалось завести «по линии учета и режима абсолютно новые дела». Позднее материалы Козельского и Осташковского лагерей были высланы для хранения в Главное управление, а материалы Старобельского лагеря уничтожены. Лица, содержавшиеся во всех трех лагерях до апреля-мая 1940 года, в статистических отчетах в дальнейшем не фигурировали.

Козельский и Старобельский лагеря впоследствии использовались для содержания лиц польской и украинской национальности, вывезенных из западных областей Украины, Белоруссии и Прибалтики. Причем сведения о прежнем контингенте этих лагерей от них тщательно скрывались. Здания Осташковского лагеря в августе 1940 года были переданы краеведческому музею.

Из записки члена ЦК Валентина Фалина Генеральному секретарю Михаилу Горбачеву

НОВАЯ ГАЗЕТА