Как устроены тюрьмы в Европе

В российских тюрьмах заключенных «исправляют» избивая и засыпая хлорку в глаза, а европейские заключенные жалуются, если их вынуждают пользоваться устаревшей игровой приставкой. Рассказываем, как устроены тюрьмы в Европе, и чем объясняется особенная жестокость российской и американской пенитенциарных систем.

 Вот шкаф, вот вентилятор

«Заключенные живут в отдельных комнатах и спят на кроватях, а не на бетонных или железных плитах с тонкой подкладкой. Приватность личного пространства заключенных оберегается — сотрудники тюрьмы стучатся, прежде чем войти; заключенные носят собственную одежду и могут декорировать комнаты по собственному вкусу. Они вольны сами готовить себе еду, им платят за работу, которую они выполняют, а также у них есть возможность навещать семью, получать образование и любые полезные навыки», — так охарактеризовали условия содержания немецких и нидерландских заключенных американские госчиновники, приехавшие посмотреть на местные тюрьмы по приглашению некоммерческой исследовательской организации Vera — Institute of justice осенью 2013 года.

В одной из таких камер содержится Брейвик. Cornelius Poppe / AFP

Схожесть европейских тюрем с хостелами — давно уже повод для стереотипных шуток: многие помнят, как террорист Андерс Брейвик попросил заменить ему устаревшую модель игровой приставки PlayStation на новую. Брейвик действительно с 2012 года буквально засыпает администрацию тюрьмы Ила и медиа (в том числе российский РЕН-ТВ) жалобами на «обращение с ним как с животным», а весной 2015 года подал в суд на правительство Норвегии. Его содержат в одиночной камере (три комнаты общей площадью 24 квадратных метров), приносят холодный кофе и еду, разогретую в микроволновке, запрещают учиться, да и вообще унизительно с ним обращаются. В апреле 2016 года иск был частично удовлетворен, Брейвику компенсировали  все судебные расходы в размере почти 36 тысяч евро. 

Недавно вышедший фильм Майкла Мура Where to Invade Next наглядно, хотя и не без манипулятивного юмора демонстрирует разницу в американском и европейском подходе к лишению свободы. Вначале он посещает так называемую тюрьму открытого режима на острове Бастой: она построена по типу коммуны, у каждого заключенного свой небольшой домик, ключи от которого есть только у него. В доме есть вся необходимая бытовая техника, посуда, среди которой — набор ножей. Преступники имеют право ходить на рыбалку, кататься на велосипедах и плавать.

Жизнеутверждающие кадры перемежаются записями изощренного насилия над заключенными в американских тюрьмах. С острова Мур отправляется в тюрьму режима максимальной закрытости — Halden Prison. После нескольких саспенс-кадров с высоченными заборами звучит музыка, похожая на заставку к типичным сериалам про добро: демонстрируется видеоклип, который охранники тюрьмы записали для новоприбывающих убийц, насильников и воров. Те в свою очередь свободно ходят по территории тюрьмы с ключами от собственных камер, в каждой из которых для них приспособлены отдельный душ, вещевой шкаф, холодильник, вентилятор и прочее.

Мур спрашивает у охранников: «Где ваши пистолеты?» — «Наши рты — наше оружие, мы разговариваем с ними»

Спортзал тюрьмы в которой содержится Брейвик. Cornelius Poppe / AFP

Не во всех европейских тюрьмах повышенного комфорта удобства предоставляются по умолчанию: некоторые, например, предлагают арендовать холодильник или телевизор тем заключенным, которые могут себе это позволить на тюремную зарплату. Такой подход практикуется, в частности, в финской «открытой» тюрьме на острове Суонменлинна. Учреждение, рассчитанное на сотню «заключенных», существует на острове с 1971 года. Ежедневно воры, грабители, наркодилеры, насильники и убийцы выходят отсюда и направляются на свободную часть острова или на материк для работы и учебы.

Электронная система мониторинга позволяет преступникам свободно навещать семьи, а в стенах тюрьмы они носят собственную одежду и едят в общей столовой рядом с надзирателями, которых, в свою очередь, не поворачивается язык так называть, потому что это деликатные люди, прошедшие тренинги в области социологии, психологии и прав человека, которые даже наручников с дубинками или перцовыми баллончиками с собой по тюрьме не носят.

Мало кто станет задумываться о самочувствии тюремных надзирателей, а между тем в США, например, средняя продолжительность жизни сотрудников исправительных учреждений составляет 59 лет и обусловлена частыми случаями заболевания депрессией, алкоголизмом, стрессами, гипертонией, повышенным риском суицида. Можно представить, сколько живут улыбчивые норвежские, например, или датские надзиратели, которым, вероятно, вообще не приходится пользоваться дубинкой.

Философский подход к наказанию

Внимание к материальному обеспечению тюрем и условиям содержания заключенных в наиболее прогрессивных европейских государствах — не самоцель; оно обусловлено особенностями философского и мировоззренческого подхода граждан и властей в этих странах к самому феномену наказания и его целям. Собственно «наказание» здесь вообще не главное слово; это слово-антипод, оно противостоит тому, что возведено в главный принцип гуманистической тюремной системы в Европе — реабилитации.

Когда условного датского преступника приговаривают к заключению, никто в системе не хочет, чтобы он как следует пострадал за содеянное. Наказанием с их точки зрения является уже то, что они совершают над ним насилие, лишая свободы и возможности видеться с друзьями, родственниками, не выходить за пределы ограниченного пространства. Главная задача, над которой работают все судебные институты и система исполнения наказаний, — создать для заключенного максимально благоприятные условия для исправления, а затем помочь ему реинтегрироваться в общество, чтобы он стал порядочным мужем, хорошим соседом и продуктивным работником.

Сан Квентин, Калифорния, США / Eric Risberg AP

Идея заключения как реабилитации берет начало еще в первой четверти XIX века. Без достаточной теоретической базы изучения девиантного поведения общество, руководствуясь здравым смыслом, было уверено, что, отгораживая преступника от соблазнов окружающего мира, они дают ему шанс «подумать над своим поведением» и вернуться к своей имманентно хорошей сущности. В США довольно долгое время практиковались — наряду с непрекращающимися дискуссиями об этом — реинтеграционные программы для заключенных перед и после освобождения.

Примерно в середине семидесятых система дала сбой: либералы критиковали реабилитационные механизмы за принудительность, консерваторам не нравилось слишком лояльное отношение к преступникам. И вот, текст магистра психологии Этьена Бэнсона за 2003 год в журнале «Monitor on Psychology» начинается словами: «It’s not a very good time to be a prisoner in the United States». Парадоксально, пока американское общество делало гигантские шаги на поле гражданских прав и свобод, тюрьмы в США наоборот регрессировали: в начале двухтысячных у американских заключенных гораздо меньше шансов на реабилитацию и включение в общество, чем в недалеком прошлом.

Политика реабилитации в европейской пенитенциарной системе работает на ряде простейших принципов: не множить насилие без надобности; обращаться с заключенным так, как вы хотите, чтобы он обращался с вами и с другими; показывать ему возможные механизмы неагрессивной коммуникации собственным примером; создавать условия для жизни, максимально приближенные к условиям, которые он имел или мог иметь на свободе; ни в коем случае не обрубать социальные контакты заключенного.

Одиночное заключение почти не практикуется, в тюрьмах даже высокой степени безопасности преступники обладают большой мобильностью — могут собираться когда, где и с кем захотят, общаться между собой и с охранниками; предоставлять заключенному возможность учиться (базовое образование во многих тюрьмах является обязательными), заниматься творческой деятельностью (в той же самой укрепленной норвежской тюрьме Халден есть собственная студия звукозаписи и кабинеты для рисования) и работать, причем за работу положена адекватная заработная плата. Наконец, обеспечивать такой же уровень медицинского обслуживания, который был бы доступен на свободе.

Чтобы стать охранником в тюрьмах реинтеграционного типа, нужно достаточно долго учиться: например, два года в Германии, три в Норвегии; в США, для сравнения, тренинг надзирателей может продолжаться несколько месяцев, но в большинстве мест составляет две-три недели.

После выхода заключенного из тюрьмы наиболее прогрессивные социальные государства вроде Норвегии, Дании или Швеции обязуются сделать все от них зависящее, чтобы помочь ему обзавестись работой и жильем. На это у него все шансы: он не только получил образование во время заключения, но его и никто не дискриминирует за криминальное прошлое. Для человека, вышедшего из тюрьмы, нет никаких ограничений по устройству на работу, он даже может голосовать на выборах и сам баллотироваться на государственные должности.

Противники реабилитационного принципа лишения свободы (как правило, приверженцы консервативного политического крыла) парадоксально рассуждают в либеральной парадигме оставления человека один на один с его ответственностью за себя. Распространенный аргумент, который можно от них услышать: преступник сам сделал свой выбор — сам решил принимать наркотики, сам решил злоупотреблять алкоголем, сам решил вступить в бандитскую группировку, сам решил изнасиловать, ограбить, убить женщину; человек должен отдавать себе отчет в возможных последствиях своих действий.

Звучит логично, однако в это замечание закралось некоторое упрощение социальной реальности: далеко не все отдают себе в этом отчет. Непонимание последствий своих поступков проявляется в разной степени и далеко не всегда приводит к нарушению закона, однако в случае с реальными преступниками трудно будет найти хоть одного, который прекрасно осведомлен о деструктивности зла по Фромму и все же сознательно делает выбор в пользу варианта «ограбить вот эту старушку». Самоочевидная вещь: преступления обычно совершаются людьми малообразованными, с чрезвычайно низким уровнем авторефлексивности.

Требование «справедливой жесткости» по отношению к преступникам есть в сущности не только архаичная, но и слепая к генезису преступления позиция. Однако для защиты принципов реинтеграции необязательно говорить в категориях морали, гуманизма и альтруизма.

Есть прагматические обоснования социальной эффективности: мы думаем не о конкретных людях, чьи судьбы в руках у службы исполнения наказаний, а о нашем обществе как сложной системе. Если мы находимся в этом обществе, мы, вероятно, заинтересованы в том, чтобы оно работало хорошо, чтобы люди в нем могли беспрепятственно пользоваться предлагаемыми возможностями для самореализации, чтобы было меньше убийств, грабежей и краж, актов насилия над людьми и их похищения. И здесь к разговору с адептами сильной руки следует привлекать цифры.

Рецидив в следующие после освобождения пять лет среди заключенных норвежской открытой тюрьмы на острове Бастой составляет 16%. Эта же цифра для всей страны составляет 20%, что в два раза меньше, чем процент рецидива в Швеции, где за последние двенадцать лет общее число заключенных снизилось больше чем на тысячу — до 4500 человек на фоне населения в 9.5 миллионов; в этой же стране за последние годы закрыли 56 тюрем.

В США повторных арестов — 77%, и это за пять лет, из которых 68% арестовывают уже по истечению трех лет после освобождения, а 56% — до конца первого года. Повторное нарушение закона немецкими заключенными совершается в 35% случаев в ближайшие пять лет после освобождения; во Франции и Швейцарии эта цифра колеблется в районе 40%; меньше 40% нидерландских заключенных возвращается в тюрьмы, 27% — в Дании.

В России же 85% процентов отбывающих наказание российских граждан судимы как минимум дважды. Половина из них возвращается в тюрьмы в первый же год после освобождения. С 2012 года процент рецидива вырос почти на 30 пунктов.

Культ возмездия

Ежегодно из мест заключения в нашей стране освобождается около 250 тысяч человек. Значительная часть этих людей — носители специфической тюремной культуры, которая по своей природе является антиподом культуры гражданской. Тюремная культура основана на насилии, и лишним будет упоминать, насколько она за это время укоренилась в российском обществе и сколько раз была локально легитимизирована.

Система «исправления» в российских тюрьмах во многом построена на насилии, практике одиночного заключения, невыносимых условиях содержания.

Охранники саратовского СИЗО-1, сыпавшие заключенному Мадину Гасанову хлорку в глаза, при этом говорили: «Мы так воспитываем». Это поразительный пример вербализации коллективного бессознательного: охранники действительно уверены, что, применяя насилие, можно человека перевоспитать.

На деле же, проявляя насилие, это насилие можно только размножить. Почему озлобленный заключенный, которого избивали и мучили за решеткой, должен лояльно относиться к гражданам на воле? Как ему удержаться от повторного совершения преступления, когда возможности получения образования в заключении равны нулю? Сама обстановка российских тюрем подвигает на что угодно, только не на образование. При всем этом российские тюрьмы и колонии называются «исправительными учреждениями». США в этом смысле очень на нас похожи. В американском обществе до сих пор силен культ возмездия.

По соцопросам, рядовые американские граждане уверены: преступник должен пострадать за совершенное, искупить своими мучениями мучения тех, кому он причинил боль

Несмотря на это, в общественном дискурсе существует и укрепляется тема возвращения к реабилитационным принципам на европейских примерах. В прошлом году в США был создан беспрецедентный альянс политиков, принадлежащих к обеим партиям, с общественными организациями; республиканцы-бизнесмены братья Кох, авангард альянса, заручились поддержкой Барака Обамы в намерении реформировать американскую тюремную систему в направлении реинтеграции заключенных в общество. Результаты пока неочевидны, но сам факт объединения много значит.

Заключённый в британской тюрьме. Darren Staples / Reuters

Несмотря на то, что в Британии на сегодняшний день есть тюрьмы, по неэффективности похожие на американские, близость к другим европейским странам и собственная специфика заставляют британцев как минимум в последние тридцать лет идти по иному пути.

В первую очередь в британских тюрьмах стали реже прибегать к практике одиночного заключения, которую стали рассматривать как пытку.

Защитники одиночных карцеров уверены, что это помогает снизить уровень насилия в тюрьмах, однако исследования показывают обратные результаты: допуск заключенных к социальной коммуникации поддерживает в них адекватность восприятия коллектива.

В июле 2013 года в федеральной тюрьме Пеликан-Бей в Калифорнии началась голодовка, в которую было вовлечено около 29 тысяч заключенных; самая масштабная голодовка за всю историю тюрем была вызвана практикой чрезмерно длительного одиночного заключения. Один заключенный скончался в ходе протестов; около сотни продержались без еды до начала сентября, пока суд не разрешил администрации тюрем насильно кормить голодающих.

Бедность не оправдание

В 2003 году власти Доминиканской Республики пригласили в страну Эндрю Койла, директора Международного центра по изучению тюрем, ранее бывшего надзирателем в британской тюрьме. Койл изучил доминиканскую тюремную систему, которую нашел «невыносимой», и предложил встречающей стороне ряд рекомендаций по реформированию. Рекомендации были не только приняты, но сразу же имплементированы на практике путем разделения тюремной системы на традиционную часть и так называемые «model system prison».

Во-первых, военные и национальная полиция были отстранены от охраны заключенных — они запятнали себя коррупцией и нарушением прав содержащихся в тюрьмах. Охранников стали готовить в специальном ведомстве, на работу перестали принимать тех, кто принимал участие в насилии над заключенными.

Во-вторых, в модельных тюрьмах каждый человек обеспечивается кроватью, приличным питанием, полноценным медицинским обслуживанием, личным столом в классной комнате, — базовое образование в тюрьмах новой модели принудительное. Заключенные также могут получить степень бакалавра по праву или психологии. По состоянию на 2015 год в Доминиканской Республике работает девятнадцать тюрем традиционной модели и восемнадцать реформированных. Сумма содержания одного заключенного в последних почти вдвое выше, чем в традиционных.

Согласно официальным данным Доминиканской Республики, процент рецидива в следующие за освобождением из тюрем новой системы три года составляет менее пяти процентов, тогда как в традиционных тюрьмах он составляет больше пятидесяти; нужно понимать, что пять процентов звучат фантастически даже по европейским меркам. Вместе с этим общее число заключенных в республике за последние двенадцать лет неизменно растет.

В 2012 году официальные власти Эквадора сообщили о планах реализации тюремной реформы по типу доминиканской; власти Панамы, Чили, Гондураса и Сальвадора высказали намерения частично принять новую тюремную модель. Нужно ли напоминать, в каких социоэкономических условиях существует Доминиканская Республика и перечисленные государства?

Тульское СИЗО, женская камера / ТАСС

Совсем рядом с Россией существует и другого рода пример — Грузия. После прихода Михаила Саакашвили к власти грузинским аппаратом был взят курс на нулевую толерантность к любому преступлению, характерный для американской системы исполнения наказаний. Это привело к созданию дегуманизированного дискурса вокруг преступников и не только к резкому увеличению числа заключенных (с 2003 по 2010 год оно выросло на 300%), но и к распространению насилия в тюрьмах, достигшему высшей точки в сентябре 2012 года, когда были обнародованы кадры сексуального насилия сотрудников над заключенными в Глданской тюрьме.

Хатуна Калмахелидзе, руководившая министерством по исполнению наказаний и юридической помощи, уволилась на следующий день после того, как видео из тюрьмы были показаны по федеральному ТВ. Нужно иметь в виду, что иногда попытки точно скопировать западный опыт принимают чудовищные формы.

«Открытая Россия» уже писала о том, что темпы уменьшения числа заключенных в России замедлились в последние годы. В 2015 году, по официальной статистике ФСИН, общее население тюрем снова было меньше, чем в предыдущем году, однако достигнуто это было прежде всего за счет амнистии к 70-летию победы в Великой Отечественной войне. Россия продолжает занимать второе место в мире после США по числу заключенных.

Автор: Виктор Вилисов,  openrussia.org