2 апреля заместительница министра обороны Анна Маляр заявила о деоккупации населенных пунктов по всей Киевской области. С тех пор в регионе производят зачистку, разминирование, завозят гуманитарную помощь. После этого города и села обходят группы правоохранителей, которые собирают свидетельства о преступлениях российских военных.
В издании «Ґрати» пообщались с Владимиром (фамилия не разглашается по его просьбе в целях безопасности) — детективом Национального антикоррупционного бюро, который в составе одного из оперативно-боевых отрядов работает в Броварском районе Киевщины.
«Если факты мародерства действительно подтверждались, то государственная измена — редко»
Война застала меня по дороге на запад Украины — в ночь на 24 февраля мы перевозили уголовные дела, дорогостоящее оборудование — чтобы они не были уничтожены в случае нападения России. Где-то под Житомиром мы узнали, что Россия напала…
Кто-то из детективов пошел в тероборону, кто-то — в ВСУ, кого-то — откомандировали в Главное управление разведки Министерства обороны, кто-то — проводит оперативно-техническую и аналитическую работу для противодействия врагу. Первое время мы встречали беженцев [на блокпостах], общались с ними, собирали информацию, что там [в городах и селах, которые были оккупированы или где велись бои]. Вместе со спецподразделениями других органов мы охраняли объекты критической инфраструктуры, собирали информацию для координации действий военнослужащих по уничтожению российской техники и т.д.
А затем — после освобождения от российских войск отдельных населенных пунктов — нас распределили по оперативным группам для сбора данных о военных преступлениях, фактах государственной измены и т.д. Нас присоединили к следственным группам, занимавшимся сбором информации в уголовных производствах о военных преступлениях и фактах агрессии России.
После первых данных СБУ открыла производство о преступлениях российских военнослужащих на территории Киевской области — из-за жестокого обращения с пленными военными или гражданскими, расстрелов людей, нарушений законов и обычаев войны и т.д. Кроме того, поступала информация, что некоторые граждане передают информацию россиянам, сотрудничают с ними. Все это мы должны были проверить, собрать показания, работая совместно с СБУ.
До 7 апреля объездили Броварской район Киевской области, сейчас проводим следственные действия, часть коллег уже занимается своими непосредственными обязанностями.
Так называемая «зачистка» происходила следующим образом: сначала шли военные, затем саперы с пожарными. Дальше — наши группы. Прежде всего, мы проверяли информацию, которая к нам поступала по поводу возможных преступлений. Правда, если факты мародерства действительно подтверждались — одни крестьяне или горожане воровали у других, то вот государственная измена — редко. Обычно это были доносы одних на других — в некоторых случаях из-за неприязненных отношений, в некоторых — видели, как соседи или знакомые стояли рядом с россиянами, и решили, что они о чем-то договаривались.
Мы также общались с местными жителями, чтобы собрать данные обо всем, что делали россияне. В основном записывали видео, где нам рассказывали, что произошло. К этому процессу привлечены подразделения разных правоохранительных органов. Мы опрашиваем по ориентировочному перечню вопросов: укажите дату, время и место военного преступления, при каких обстоятельствах его совершили, кто совершил, опишите лиц, совершивших преступление, любые воинские звания или имена, если слышали, видели ли военную технику в своем городе или деревне и т.д. Но потом, конечно, ориентировались на то, как пойдет разговор, нужно ли уточнить какую-то информацию или нет.
Следователи Нацполиции неотложно проводят следствие по фактам убийств мирного населения: эксгумации [тел], осмотры места происшествия, судебно-медицинские экспертизы. Эти процедуры важно проводить срочно, потому что во многих селах и городах уже активно разбирают завалы, хоронят расстрелянных людей. И важную роль в организации такого большого количества расследований должна играть прокуратура.
К такому процессу нужно, конечно, подходить с пониманием того, какие доказательства нужны, что потом можно будет использовать в международных судах, чтобы не было бесполезной работы и чтобы доказать факты военных преступлений РФ.
Поскольку должность детектива объединяет функции и оперативника и следователя, часть информации, полученной совместно с СБУ оперативным путем, сейчас отрабатываем с помощью следственных действий. Уже готовим уведомления о подозрениях по общим материалам.
Преступлений россиян на трибунал хватит, их — много, но стоит не упустить время. Это большой объем работы.
«Выносили все, что стоит хоть какую-то копеечку»
В каждом селе или городе — разная ситуация. Где-то 10 домов уничтожено, где-то гораздо больше. В некоторых населенных пунктах расстреляли гражданских — просто не понравились ребята, так сказать. Возле села Тарасовка обстреляли два автомобиля, стоявшие у дороги.
Там сидели двое мужчин из терробороны — безоружные, просто дежурили. Погибли.
Много разрушений в Большой Дымерке. Были показания, что применяли насилие, особенно в отношении молодых девушек в деревнях. Мы слышали такие заявления и от людей, которые эвакуировались с Черниговщины — девушки сами рассказывали, писали заявления.
Некоторым селам повезло. Например, в Тарасовке стояло около 40-50 российских военных, но их руководитель, говорят местные, был адекватным и держал их в тонусе — не позволял мародерить, оставлять мусор.
В Богдановку россияне заходили действительно как орки — выносили все, что стоит хоть какую-то копеечку, ездили на электросамокатах, квадроциклах, а потом все это бросили посреди улицы. По селу бегали свиньи, коровы, сбежавшие из разрушенных хлевов. Чей-то скот они ловили и резали, чтобы есть… Многие дома разрушены, причем там не было обстрелов, россияне танками заезжали во двор. Целые улицы разрушенных домов. До сих пор посреди дороги стоит автомобиль — семью, которая пыталась уехать, расстреляли. Тела похоронили, а машина так и стоит.
«У меня только пол дома снесло, что я буду рассказывать, куда обращаться…»
Люди по-разному реагируют на то, что мы спрашиваем. Как правило, рассказывают, жалуются на россиян. Но бывают и такие, что говорят: «Да ну, у меня только пол дома снесло, что я буду рассказывать, куда обращаться…». Только пол дома.
(улыбается)
Видели мы и быт россиян — они оставили какие-то мелкие вещи, даже документы, остатки пищи. Местные говорили, что россияне были голодны, просили есть, заходили в дома, что-то брали. Они удивлялись, рассказывали крестьяне, что в селе Киевской области — асфальтированные дороги, фонари, в каждом доме — стиральные машинки, телевизоры, в магазинах есть продукты… У них был культурный шок. И эта злоба от того, что в Украине это есть, а у них — нет, часто становилась дополнительной агрессией — они уничтожали все.
У людей не было ни света, ни газа, ни связи. Один местный из села Бобрик рассказывал, что россияне не смогли зайти в его дом через дверь, выбили окно. Украли его смартфон, павербанк, две буханки хлеба и отлили литр коньяка из пятилитровой фляги. Наверное, больше не было. Каждое утро, говорил, «жарили» минометами по селу и утверждали, что это — украинские военные. Кое-кто из крестьян действительно поверил, что это — «наши». Часть — испугалась и уехала. Тогда россияне заселились в их дома — все украли, уничтожили.
В селе Михайловка русские военные стрелялись между собой — понапиваются и обстреливали одно подразделение другое. В один дом заехали танком, другой — сожгли. Просто подошли и сожгли.
Были мы и в таком небольшом и довольно скромном селе Гребельки. Местные рассказывали, что россияне все вынесли из погребов, мол, им там спать надо. «Гребли» все: бытовую технику, «тряпки», еду.
Из села Светильное четверо ребят ехали в Бровары в тероборону и наткнулись на российский БТР и пятерых военных. Те их задержали и долго возили по подвалам, заставляли выгружать их «двухсотых» Погибших, избивали прикладами и ножками от стульев, несколько раз имитировали расстрелы. Им повезло, потому что «наши» ударили по деревне, в которой их держали, начался бой, и россияне скрылись. Их якобы хотели обменять, но некоторых из пленных, с которыми они сидели в подвале, расстреляли.
Определяющим в этой войне, думаю, является то, что местные против жизни под российскими флагами, и они делали все, чтобы украинские военные вернули под свой контроль их село или город. Бабушка на огороде в одном из сел стояла и считала, сколько проехало техники — сколько танков, сколько БТРов. А потом просила дочь передать координаты с помощью смартфона, чтобы наши разбили эту группу российских войск. И она ведь понимала, что если попадет ракета рядом, то и ее дом может задеть, но все равно передавала.
Когда мы приходили в такие деревни или города, нас встречали с большой радостью… «Не голодны ли?» — спрашивали. «Чтобы вы не были голодны», — я отвечал. Каждый хотел рассказать свою историю, кто-то обнимал, кто-то пожимал руку…
(улыбается)
Однажды я стоял еще у блокпостов, где проезжали люди, эвакуированные из опасных регионов. Зашел в автобус, а там — дети. Такие чумазые-чумазые. Разного возраста — три, четыре года, 10-12. Спрашиваю, откуда уезжают. Говорят: «Из Чернигова, из детского дома. Они три недели сидели в подвале, а потом сразу уехали». И, знаете, каждый малыш улыбается, хочет потрогать форму, сделать селфи… Такие положительные эмоции действительно вдохновляют делать то, что должен.
Автор: Виктория Матола; «Ґрати»