Сто часов в аду. История чеченца, которого даже пытки не сделали боевиком

В Ингушетии начался суд над Назиром Гулиевым и Илезом Нальгиевым — милицейскими начальниками, которых обвиняют в бесчеловечных пытках задержанных. Это первый процесс, посвященный беде, о которой все давно знали. Погоня за «палочными» показателями и безнаказанность превращают российские полицию и спецслужбы в банду маньяков-садистов, толкают молодежь «в лес». Шокирующие свидетельства о внутренней механике российской пыточной системы…

Журнал «Русский Репортер» опубликовал шокирующее свидетельство о внутренней механике российской пыточной системы. Оно появилось благодаря потрясающему мужеству Зелимхана Читигова, молодого чеченского парня, выжившего в застенках и давшего показания против палачей. Его интервью комментируют глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров, правозащитник Игорь Каляпин и психолог Сергей Ениколопов.

---

Я познакомился с Зелимом Читиговым после того, как он выписался из Боткинской больницы. Тихий парень, по-вайнахски вежливый со старшими. Записывая интервью, я все вглядывался в него – и не мог представить, что этот вот паренек вынес такое. "Да мы сами не понимаем, – говорили мне правозащитники, которые его вывезли, – Патологическая честность…" Зелим уже ходил, хотя чуть-чуть скованно. В Боткинской его хорошо лечили – туда он приехал в инвалидной коляске, а перед этим четыре месяца пластом пролежал в больницах Назрани и Грозного – после пяти дней нечеловеческих пыток.

Прелюдия. Карабулакское ГОВД

И один раз, в феврале, вечером, после восьми, я стоял на остановке. В Карабулаке, рядом с ГУВД остановка. Там быстро темнеет. Маршруток не было – и попутная останавливается, черная, 114-я: "Куда едешь?"

– До заправки довезете? – там рядом с беженским лагерем находится заправка.

– Давай, садись.

Сзади один парень вылез, меня пустил. У меня зрение не очень хорошее, – я не заметил, как они одеты, не присматривался – просто ребята подвезут. Сел в машину, посередке. И начали разворачиваться сразу, на месте. Я говорю: "Вы не к заправке едете?" Они грязные слова сказали: "Не рыпайся, приехал ты, куда надо". Я посмотрел по сторонам – они оба с автоматами сидят между ног, в черной форме. Подъехали сразу к ГОВД, остановились – и сразу навстречу замначальника ГОВД, Нальгиев Илез. Это я сейчас его знаю, тогда я не знал.

– Ты кто? – говорит.

Я объяснил: так и так, в Промжилбазе живу – беженский лагерь так называется…

Зашли в отдел. Меня не проверили, документов не спрашивали, только телефон забрали. Второй этаж, какая-то комната, сели.

– Ты – мусульманин?

– Да, говорю, мусульманин.

– Ты – мой брат?

– Все мы братья, – я говорю.

– Сделай для меня одно дело.

Я думаю: сейчас, сто процентов, попросит на кого-то настучать. А я никого не знаю.

– Помоги мне, – говорит, – очистить эту республику.

А в Грозном часто были субботники. Я думал, он говорит, город почистить – но, думаю, причем тут милиция?..

– Как почистить?

– От русских военных, убивать их. От харама – взрывать спиртные магазины, кафе, где девочки есть… Мы же мусульмане, это харам!

А я недавно, за неделю, видел по телевизору нового начальника ГОВД. Он говорил: "Перестаньте, не делайте этого! Если вы думаете, что беспредел не остановят, вы ошибаетесь. Я лично…" Я еще подумал: вот, хорошо, нормальный человек выступает, говорит, что беспорядок надо остановить. Я говорю: "Ваш же начальник говорил… Как вы можете мне такое предлагать? Если я ему расскажу?"

– Начальник? Идем со мной.

Мы вышли в коридор, зашли в другую комнату. Там сидит этот самый начальник, Назир Гулиев.

– Кто это? – спрашивает.

– Он – наш брат, мусульманин.

Посадили меня на стул, такой красивый кабинет, мы сидим. Я говорю: "Вы знаете, что он мне предлагал?"

Он сидит, слушает, улыбается, потом говорит: "Слушай, как есть, нельзя же по телевизору говорить." Я вообще удивился! Милиционер мне такое говорит! Я не думал, что такие вещи возможны вообще. Я же одиннадцать классов кончил, женился, на стройку иду – обратно прихожу. Ничего я не знал.

Потом две пачки по пять тысяч и пистолет передо мной положили: "Вот тебе оружие, деньги. Короче, помочь ты должен. Скажи, какую машину – мы тебе машину сделаем, проблем нет…" Я говорю: "Я машину водить не умею, в жизни в руках оружие не держал." Объясняю им: я на стройке работал, у меня дети, мне до этого вообще дела нету…

– Еще три-четыре парня возьми с собой. Друзья же есть у тебя? Мы им тоже оружия дадим. Какое хотите?..

– Я не разбираюсь в оружии вообще.

– Мы тебе удостоверение сделаем…

Часа два они меня уговаривали. "Ну ладно, если не хочешь, – говорит, – Что поделаешь…"

В другую комнату завели, отпечатки сделали. Всех родственников со стороны отца, матери полностью записали – "Давай, иди…"

По сообщениям ингушской прессы, Назир Гулиев, старший лейтенант милиции, а в недавнем прошлом электросварщик, был назначен начальником Карабулакского ГОВД в декабре 2009. Своим стремительным карьерным ростом он, очевидно, был обязан родственным связям: Гулиев приходится шурином Увайсу Евкурову – брату и начальнику службы безопасности главы республики.

При назначении на должность он публично поклялся президенту, что через год в Карабулаке не будет ни одного «вахаббиста». После этого, буквально за полгода Назир Гулиев организовал в Карабулаке невиданный беспредел. По словам подчиненных, Гулиев приказал им хватать всех молодых людей, кто появится на улице после 20.00, и бить. На их возражения начальник отвечал, что выполняет волю Евкурова: "он мне сказал", "он разрешил". ГОВД превратилось в пыточный конвейр.

По другим направлениям работы Гулиев тоже времени не терял. Как позже показали его подчиненные: все предприниматели, магазины, парикмахерские, торговые точки на местном рынке были обложены данью, которую обязаны были выбивать милиционеры. Точки, хозяева которых отказывались платить, сгорали, а сами хозяева дожидались, когда их выкупят в "обезъяннике". По приказу начальника, милиционеры угоняли автомобили и цистерны с горючим, грабили винные магазины и торговали оружием. Короче, это была не тихая коррупция, а рэкет в стиле начала девяностых. Недовольных Гулиев без формальностей увольнял – за короткий срок из ГОВД выгнали 17 человек.

Очевидно, Гулиев ощущал себя совершенно безнаказанным – он задерживал и сажал в "обезъянник" прикомандированных милицейских дознавателей, сотрудников ФСБ и даже федерального судью (за что последний отсудил у государства 1 миллион рублей). На начальника ГОВД было совершено покушение – он не пострадал, зато погибли два милиционера.

Я об этом думал – как зомби, ходил несколько дней. Никак не укладывалось. К двоюродным братьям поехал в гости, говорю: "Вам как это кажется? Нормально это?" Они смеются: "Ты чё нам не сказал? Машину, деньги – мы бы вместе!.." Как бы в шутку это приняли, внимания не обратили. Ну я тоже выбросил это из головы. А потом чувствую – что-то произойдет, просто так не может остаться. Но матери не сказал, не хотел дома панику поднимать из-за пустяка. Я же ничего не сделал – поэтому был как-то спокоен.
 
А перед тем у нас сделали теракт у ГОВД – и через некоторое время с нашей Промжилбазы увезли двоих парней. Мне мать сказала, что один признался. Я говорю: "Вот дома сидел бы, беспредел не делал – все нормально было бы. Хорошо, что его нашли…"

А 26-го апреля мне на работу позвонила жена: "К нам домой приходили." Я удивился – сразу поехал домой, взял паспорт, пошел в ГОВД. Там встретил знакомого – он в Промжилбазе участковым был. У меня хорошие с ним отношения, дружеские.

– Аслан, к нам приходили. Что там?

Он несколько раз позвонил кому-то: «Проверь фамилию…»

– Нету тебя, не волнуйся.

– Но приходили же…

– Ну какая-то ошибка. Может, кого-то забрали, профилактика…

– Так меня же спрашивали…

– Ну ладно тогда, завтра в 9 часов приходи – мы посмотрим.

 Батыр Албаков, станица Орджоникидзевская, Ингушетия, сотрудник аэропорта. Был похищен 10.07.2009 неизвестными силовиками (видимо, сотрудниками ОРБ-2). Через полторы недели родственникам было возвращено тело со следами пыток. По официальной версии, убит при спецоперации против боевиков.   Источник фото: АНО "Машр"

Первый день. Центр "Э" 

Хорошо, я абсолютно спокойно пошел домой, как обычно, покушал, лег спать. А утром, в семь часов – врываются. Я стоял на молитве — вломились человек тридцать, в масках. Полны оружия, черная униформа. Мать выскочила – никакого удостоверения, ничего не говорят. Просто схватили меня, вывели, посадили в «приору». Один справа сел, другой слева – мне на руки сели. Куртку на голову сзади надели и между сиденьями голову положили. Машина как тронулась – по башке начали рукояткой пистолета бить. Ничего не говорят – по башке бьют, по спине…

Куда-то приехали, сразу надели на голову пакет, на уровне глаз заклеили скотчем и руки сзади скотчем замотали. Куда-то завели. «Ложись на живот!» Я лег – начали бить. Ничего не говорят – бьют, бьют, бьют, бьют. Там человек семь-восемь было. Потом пакет на нос опустился, дышать стало нечем я говорю: «Пакет, пожалуйста, поднимите…» Кто-то его опустил на шею и начал душить. Я дергался-дергался, уже перестал, почти отключался – отпустили. Чуть-чуть дышать стал – посадили меня, начали какие-то фамилии называть. «Знаешь такого-то? – Не знаю.» Максимум минуты две, потом сказали: «Мы сейчас детектор лжи принесем, посмотрим, ты правду говоришь или нет.» Я вообще обрадовался! Я же не понимаю, зачем меня забрали, кто забрал, где я нахожусь. Думаю, сейчас узнают, что я не виноват, и отпустят.

Сняли обувь, носки – и на большие два пальца провода подсоединили. Какую-то фамилию назвали – я не знаю. Еще назвали – не знаю. Уже третий раз назвали фамилию – что-то странное ощущение в ногах, чуть-чуть дрожит. Я удивился, не понял сперва. «А детектор лжи говорит, что ты врешь! Где оружие?» Я говорю: «Не знаю, я в жизни в руках не держал…» – опять стало чуть дрожать, посильнее. Я удивился: я же знаю, что в жизни оружия не имел. Я говорю: «Он неправильно работает!»

Они ничего не говорят, а меня полностью, до пупка трясет – ну уже я понимаю, что это ток. И начали: что-то говорят – бьют током. Опять, опять – я валяюсь. Потом я порвал провода, кажется, – перестали. Положили на живот, на спину сели три человека – и начали ноги назад выворачивать. Потом опять стали ногами пинать, пинать.

– Они русские или ингуши?

– Чистые ингуши они были, чистые ингуши! А когда они били, говорили: «Мы – русские! Мы –  русские!»

– Зачем?

– Не знаю. Просто бьют и кричат: "Мы – русские!"

Потом бросили в другую комнату, максимум метр на метр – сижу и ровные ноги нельзя вытянуть. Минут пять, наверно, я там сидел – все время слышал: кто-то кричит, плачет, недалеко. Когда меня мучили, я тоже кричал – я же человек. Потом куда-то завели, пакет мне чуть-чуть подняли. Вижу: парень, весь тоже в крови, лицо избитое. Пригляделся – это тот парень из Промжилбазы, которого забрали. Ему говорят:

– Он с вами был?

– Он…

– Провода он подсоединял?

– Да…

На все вопросы он «да» отвечал. Я ему говорю: «Если ты чего-то сделал, это твои проблемы. Я тебя видел, но я тебя не знаю. Скажи правду!» Меня бьют – ему ничего.

Другого завели парня – тоже избитый, но не так сильно.

– Знаешь его?

– Нет, не знаю. (Я его первый раз в жизни вижу.)

– А он тебя знает. Знаешь его?

– Да, я его знаю, – говорит.

– Кнопку он нажимал?

–  Да…

То же самое: «Да, да, да…» Я говорю: «Ты меня знаешь? Назови мою фамилию, имя?». А он не может. «Видите!» – говорю. Я все равно пытаюсь им объяснить, что я невиновный. Я тогда думал, что они не знают. Они его вывели, меня бить начали. Потом его завели – у него кровь по лицу течет. «Это Зелимхан, я забыл просто…», – говорит. Я его ругаю: «За себя отвечай, зачем меня впутываешь?»

Его увели, мне штаны сняли, наручники на руки и на ноги надели, завязали провода. Тело водой поливают и током бьют.

– Это тяжело вынести?

– Я даже не знаю, что вам ответить. Это просто невыносимо. Я что угодно сказал бы – но просто я не мог неправду говорить. Потом, на второй день я понял, что они хотят на меня этот теракт повесить. Но не мог я сказать. Ну солгу, скажу, что это я. У меня же два сына, жена, братья есть – как я домой пойду? Там же люди погибли, мы их кровниками будем. Как я жене в глаза посмотрю? Какой я мужчина вообще? Меня отец всю жизнь учил: «Чужое не трогай, неправду, хоть умрешь, не говори. И никогда задний ход не давай – лучше убьют.» Всю жизнь я так рос – ну не мог я сказать то, что я не сделал! 

Они воду наливают – бьют током. Один говорит: "Зачем ты ингушских милиционеров убиваешь? Иди лучше осетинцев взорви!" Я говорю: "Не я их создал – не я их души забираю. И ингуши люди, и осетины люди – зачем я должен кого-то убивать?" Потом зашел один, похожий на Карлсона, странный такой. "Не признается? – говорит, – Я сейчас ему тазик принесу, воду нальем, туда посадим – сразу скажет." Но, к счастью, не пришел он.

Обратно меня в ту комнатку бросили. А у меня в кармане телефон был – когда взяли, они меня вообще не проверили. Если думали, я боевик, – может у меня оружие? А у меня паспорт, медицинское, пенсионное, страховка, ксерокопия паспорта отца – все было в куртке. И телефон в кармане джинсов. И сначала руки были сильно привязаны сзади, а когда я валялся, чуть-чуть скотч ослаб. Я дотянулся, из джинсов телефон достал, набрал номер матери. К уху поднести не мог, громкую связь поставил, говорю: «Ма, я не знаю, где и что со мной, меня пытали. Делай, что можешь, скажи всем родственникам…» Услышал шаги – быстро отключил. Если бы они увидели – мне еще хуже было бы. В карман положил – но далеко не смог сунуть. Сразу меня обратно забрали, начали опять током бить – и когда я там на полу валялся,  выпал телефон. Ставят к стенке, ноги раздвигают – между ног бьют, по ногам дубинками. Потом положили на спину – по пяткам палкой бьют.

– Это было в тот же день?

– Да, я тогда еще ходить мог. Меня один раз в туалет водили. Я в сторону посмотрел – а эти парни, которых мне показывали, сидят, курят, кушают. И который меня ведет, говорит: "Видишь? Скажи, что тебе говорят, – будешь чай с печеньем пить…"

Под вечер еще одного парня привели, чеченца – все то же: "Да, да, он, он…" Как его увели – мне в рот провода засунули, пустили ток. После этого я вообще… У меня губа была оторвана и челюсть повреждена. Ухо и сейчас не слышит – перепонка порвана, ухо пропало. Я уже нормально не мог ни стоять, ни ходить, даже на руки не мог приподняться.

Потом пришли  из МВД Чечни, дядьки такие пузатые, с портфелями. Один парень там более-менее был. Он меня поднял, посадил, руку мне на плечо положил – у меня тело все от тока дрожало. Потом пришел другой. Я ему начал объяснять – он ноль внимания.

– Ты какого тейпа?

– Нижлой.

– Убейте его, – и уходят. Мне вообще обидно стало! Он – чеченец! Я не говорю ему: "спаси меня". Но он же сотрудник правоохранительных органов! Он же должен искать виновных! Нет чтобы сказать: "виновен – убейте". Просто "убейте" – и ушли…

И тут заходит замначальника ГОВД Нальгиев. «Ой, ты что здесь делаешь?! Это же мой друг! Что вы с ним делаете?» Я был без пакета, но все были в масках, кроме него. Я ему объясняю. Он мне предлагал оружие – но все равно я рад, потому что он милиционер. Я думал, он разберется, – он же знает, что я вообще к этим вещам никакого отношения не имею.

«Оо, тебя забрали по ошибке, извини, ошиблись. Уже давно должны были отпустить…» Дал белую бумагу, ручку: "Пиши на имя начальника ГОВД Карабулака, что тебя задержали во столько-то и отпустити через два часа." Ну я обрадовался! Написал, как он сказал. Говорит: «Я сейчас листок отнесу, приду – тебя домой отвезу.» Он ушел – меня опять утащили, начали бить. Потом пакет одели на голову, забросили в маленькую комнату. Видимо, была ночь – часов пять-шесть не трогали. 

Хамхоев Магомед, Ингушетия Похищен в Москве 14.09.2009. Подвергался пыткам в подпольной тюрьме на дачах Министерства Обороны РФ в Серебрянном Бору, чудом бежал.  Кадр видеозаписи с сайта ingushetiya.ru

Второй день. Центр "Э"

На второй день – опять то же самое: током бьют, ногами. Распяли – там решетки были на стене, наручниками подвесили. Дубинками, бутылкой с водой, между ног, по почкам. В середине дня все ушли и зашел замначальника. Пакет мне поднял и говорит: «Ты знаешь, что наделал?..»

Я тогда уже плохо говорил. Говорю: «Ты вчера бумагу взял, ушел…»

– Ты знаешь, что ты сделал? Ты моего брата убил!

– Я никого не убивал, – говорю.

Начал кричать, избивать: «Скажи, что ты это сделал!» Я удивился: только что говорил, что я его брата убил, а теперь «Скажи, что ты!» Значит он знает, что я невиновен.

Потом в рот пистолет засунул:

– Ты что, думаешь, я тебя сейчас убью и все? Я сейчас пойду твоих детей убью!..

– Давай, – я говорю, – убивай. Ты герой же…

Ну избил, кричал про жену, про мать – всех грязными словами, плевал – все, что мог, делал. Ушел. Меня опять стали бить, пытать. Сначала они на ногах ногти – кроме больших двух пальцев – плоскогубцами все оторвали. На руках тоже хотели оторвать, но не получилось, ногти отрезанные были – они начали кожу плоскогубцами выкручивать.  Рот открывали – я пытался закрыть – палкой открывали, зубы наждачкой терли. В рот гранату засовывали. На телефоне показывают тело с отрубленной головой, подвешено на крючке, без рук, без ног, весь истерзанный. "Вот, – говорят, – два часа назад он здесь был. Не скажешь, что ты это сделал, – то же самое с тобой будет." Нож приставляли: "Сейчас, как барана, зарежем…" Затвор передергивали: "Молись…" Они много чего делали грязного, нехорошего, подробнее не могу сказать. Потом, видимо, вечер был – забросили в ту комнатку.

 Аслан Давлетукаев, Чечня, правозащитник Похищен 10.01.2004 неизвестными силовиками. Через несколько дней найдено тело со следами пыток. Источник фото: "Комитет против пыток"

Третий день. Центр "Э" 

Ну, я уже на третий день не хожу, нормально не говорю, даже на руки я не поднимаюсь. Как пенек сделался. Просто кричу сижу – что я сделаю? Мне нечего делать, кроме терпеть. Убьют –  наслаждение, чтобы это мучение прекратилось. Они и не убивают, и не отпускают. Ну, третий день тоже избивали – но не так сильно.

– Они давали тебе пить, есть?

– Нет, и речи не было. Потом между третьим и четвертым днем, ночью пришел один русский, говорит: "Я не знаю, ты больной или…" – грязное слово сказал. "Я тебя не понимаю. Что ты за существо? Здесь через два дня или брали на себя или умирали…" Я лежу на полу. "Ну чего тебе? У тебя же дети, пожалей семью. Ну скажи, что ты это сделал. Ты нас тоже пойми – семью кормить же надо. Возьми на себя, а мы тебе за чистосердечное признание – годика два-три отсидишь – выйдешь. Новую жизнь начнешь…" Я говорю: "За что? За что я отсижу три годика?". Объясняю ему: "Я ничего не делал, этих людей не знал. Знал бы – сказал бы…"  Невозможно же не сказать, когда  с тобой такое делают. Потом зашли еще, начали снимать.

– Чем снимать?

– Телефонами. Когда пытали, тоже снимали. Издеваются, прикалываются. Потом ингуш один говорит: "Мы тебе форму приготовили, раз ты не признаешься. Сейчас в лес привезем, убьем тебя, оружие положим – вот ты у нас боевик. Мы на тебе по-любому деньги сделаем. Лучше ты признай – мы тебя посадим." Другой говорит: "Зачем в лес? Давай до девятого мая подождем – чуть-чуть у него бородка отрастет. В эту их промжилбазу запустим, оружие дадим, убьем – и вот, убили амира Карабулака. Больше денег дадут…" И начали планировать – как будто у них уже эти деньги есть: "У меня ванну надо сделать", "Мне машину надо купить," – как будто чай выпить, обычное дело. Почти всю ночь говорили-говорили. Потом уже наутро сказали: все, убивать везут. 

Арслан Мусаев, село Бабаюрт, Дагестан Пропал 11.10.2006, позже найдено тело со следами пыток.   Источник фото: ПЦ "Мемориал"

Четвертый день. Русские военные

Меня в машину положили – и мы куда-то ехали, на голове пакет был. Куда-то приехали, сняли пакет, завели в какое-то заведение – ну, позже я узнал, что это сауна. Такая комната, стол стоит. Меня на пол посадили, у стены. Они себе официантку позвали и пиво заказали. «Пиво будешь?» – говорят. Я, честно говоря, пить хотел. Но поскольку мне надо умирать, по религии не могу спиртное. Даже если не надо умирать. Я головой мотнул. И начали пиво пить. Как будто меня нету. Они говорят, у них оружие лежит. Разговаривают-разговаривают.

– О чем?

– "В Моздок поедем, к девочкам…» –  «А если твоя жена узнает?» – « Да когда мы там были, пиво пили, до потолка бутылки строили!.." – Ну болтают, как дети. Примерно час-полтора мы так сидим и начали обо мне: "Да, здоровый, красивый… Четыре дня у нас никто не выдерживал… Жалко, что он ничего на себя не взял…" И один говорит:

– Не хочу его убивать.

– Да я тоже не хочу – но чё поделаешь?

– Я знаю, что сделать: русским его отдадим – они убьют, как обычно.

– О, я не подумал. Давай русским отдадим.

Опять надели на голову пакет, куда-то мы минут сорок ехали. Вытащили из машины – ветер, ветер со всех сторон, явно открытое место. Меня в какой-то вагончик завели – чувствую, что вагончик, по звуку. И у пакета от влаги чуть-чуть краска отошла – и мутно я видел. На пол посадили – я уже все, плохой. Те, кто меня привез, сразу ушли. И слышу два голоса.

– Это уже русские?

– Да, это уже русские. Говорят: "Возмешь пистолет, скажешь, что твой…" На пальцы мне наручники надели, били – но не сильно, просто руками и ногами. Говорят: "Встать!" А я же не могу встать, я лежу. Они бьют, кричат "Встать!" – я лежу. Потом говорят: "Ну ладно, скажи, что нашел пистолет где-нибудь в кустах и пришел, чтобы нам отдать." Я говорю: "Я этого не делал". Опять бьют-бьют – ну максимум минут пятнадцать. Потом: "Ладно, я тебе сейчас в карман пакетик положу, понятых приведу – скажешь, что твой. Мы тебя за наркоту отправим, тебе ничего не будет." Я опять начал объяснять – они опять бьют. Потом говорит: "Угон надо взять." Я говорю: "Я машину водить не умею…" Опять начали бить. "Ладно, скажи, почему украл у соседки две курицы? Ну две курицы!.." Я говорю: "Ладно, хорошо…"

– Куда ты их дел?

– Не знаю. Я же их не воровал…

Он разозлился, начал опять бить. Мне вообще плохо было, я говорю: "Воды можно?" Ну они чуть-чуть издевались: "Ты же кровь пил… Ты же человек-паук…" "Ну ладно,  – говорит один русский, – у нас вода стоит пять тысяч долларов. Знаешь сколько в рублях? Сто пятьдесят тысяч должен будешь…" Но все-таки он дал мне воды. Воду дать – он пакет поднял, лицо увидел – грязные слова сказал, удивился: "Ты что, из ада?" Подняли футболку – вообще ужаснулись. Вода почти вся пролилась, я не мог пить, только глоток сделать смог. Потом пакет обратно надели.

Кто-то зашел: "Этого надо убивать?" А другой говорит: "В прошлый раз я после тебя убирал, и перед шефом я отчитывался, мне уже надоело! Сейчас шеф придет, что он скажет – то и сделаешь. Увезешь в лес, там сделаешь. Я не позволю тебе здесь опять гадить!.." Начали они ругаться.

Я там еще где-то час посидел – ну, грязные слова, издеваются. Потом слышу какой-то мужчина снаружи кричит: "Не надо, надоело за ингушами дерьмо убирать! Сами за собой пусть убирают!"

Четвертый день. Карабулакское ГОВД

Они укол мне сделали. После этого у меня тело болеть перестало. Ходить не мог, но боли не чувствовал. Меня положили в машину – я думал, что убивать везут. Потом пакет сняли и затащили в здание. Я узнал – это ГОВД Карабулака. У входа стоят Гулиев и Нальгиев и грязные слова говорят. Ремень, шнурки сняли – бросили в камеру. Я уже мог рукой пошевелить, начал себя осматривать – все было очень плохо. Потом пришел милиционер, отвел меня на второй этаж. Я сам ходить не мог, мне милиционер помогал. Завели – какая-то женщина сидит. Сейчас я знаю, что это была дознаватель Марьям Точиева. "О, что с тобой!.." Ну она же женщина – и я, как баран последний, поверил ей! Она узнает правду, родным скажет…

"Ох! Ох! У тебя что-нибудь болит?" Все я ей рассказал, снял обувь, дырки на ногах, где ток выбивало, ногти – все это показываю ей. "Тебе что-нибудь нужно?" Я говорю: " У вас поесть что-нибудь есть?" Она позвонила – мне привезли минералку, колбасу, хлеб, кефир. Я есть-то не могу – но надо, если живой хочу остаться.  Я выпил чуть-чуть кефиру.

Она говорит: "Сейчас тебя отведут к ментам. На все, что они скажут, говори "да". Если нет, они тебя убьют. Мне тебя жалко…" Увели меня в другую комнату. Там начальник уголовного розыска, Ведижев Идрис и еще с ним один, в маске. Положили белый листок, ручку:

– Пиши, на имя начальника ГОВД Карабулака, что ты отказываешься от адвоката.

– Ага! – это мне уже замкнуло в голове: если он говорит "адвокат", значит есть вероятность, что меня не убьют. Я говорю: "Не буду писать." Ведижев начал меня избивать. Об стенку бьет – я падаю, опять поднимает, об стенку голову бьет, по башке этой бутылкой минеральной бьет. Шнуром от компьютера душат, бьют им по лицу. И ту эта женщина заскочила: "Что это такое?!! Что вы с ним делаете!" Посадила меня. Ну это все был спектакль.

Ведижев говорит: "Ты был в карьере, упал о камень, ушибся, испугался, боялся идти домой…" Я сейчас знаю, что они в рапорте написали, что я был в карьере, они проезжали мимо, увидели подозрительного меня, спросили документы и забрали в отдел. Я говорю: "Я не был в карьере…" Дознаватель на меня смотрит и глазами говорит: "скажи "да…"

Она вышла – он опять начал бить: "У тебя дома бомбу нашли. Чья она?" Я вообще удивился: то говорят "кнопку нажимал", то пистолет, машина, наркотики, курицы какие-то, сейчас бомба. Я ему опять объясняю: в жизни не брал в руки оружие. Он опять бьет, злится:

– У тебя бомба. Откуда? Кто принес? Ты готовил? Ладно, скажи, что кто-то принес или где-то нашел! Что-нибудь скажи!

– Я живу в гостях, у меня маленькие дети – зачем я буду дома что-то хранить? Я даже патрон в жизни в руках не держал.

– Ладно, к тебе пришли двое, сказали, что тебя и твою семью убьют. Сказали, оставь этот пакет у себя – мы его заберем. И ты испугался за семью, оставил… Он бумаги мне сует: "подписывай", я не подписываю – бьет. Долго мы там просидели – и под конец ему уже это надоело, он уже в бешенстве. Бросили меня в камеру – я пролежал до утра.

Накануне, 29-го февраля, у матери Зелима был проведен обыск, в ходе которого, якобы, нашли взрывное устройство. Согласно протоколу, оно лежало в пакете среди детских вещей. Самого изъятия понятые не видели. Просто им потом показали черный целофановый пакет, замотанный скотчем, и сказали, что это — бомба. Никаких следов этой бомбы не осталось – ее, якобы, сразу же уничтожили на полигоне по причине взрывоопасности. Однако в журнале полигона взрыв не зафиксирован. Ни воронки, ни следов взрывчатки на указанном месте экспертиза также не обнаружила. 

Муслим Кулаев, Чечня 01.09.2010. Подвергся пыткам со стороны сотрудников Итум-Калинского РОВД   Источник фото: "Комитет против пыток"

Пятый день. Суд

Утром завели к дознавателю. Она сидит злая, печатает, говорит: "Сейчас адвокат придет…" Я обрадовался: отец, мать, хозяйка узнают, что я живой!

– Она ихняя. Если ты сделаешь, что она говорит, тебе крышка. Не слушай ее, не говори, что тебя пытали. Если скажешь – тебя убьют.

А я же не знал все эти вещи – адвокат, статья – вообще в жизни не сталкивался. Я в селе живу, одиннадцать классов кончил, женился, работа — дом  – семья. И я ей верю – я не знаю же, кому верить. Пришла девушка: "Я –  адвокат…" Я лицо  опустил на  руки, следы от наручников курткой прикрыл. Она начала что-то говорить – я плохо слышу, молчу.

– Все в порядке?

Я головой кивнул. Говорить не могу – промычал. Тут дознавателя кто-то позвал, она вышла на минуту. А я руку отпустил — адвокат увидела мое лицо.

– Что с тобой?! Скажи, что с тобой!

Я говорю: "Мне от тебя ничего не надо, просто скажи родным, что я живой." Тут пришла дознаватель, села. Адвокат говорит: "Мне нужен номер твоей матери – для справки, что я сообщила родственникам." Я сказал номер – она вышла и сразу позвонила матери. Все мои родственники у здания ГОВД собрались. Вошла адвокат и говорит дознавателю:

– Пусть хотя бы отец или мать зайдет, с ним поговорит – потом продолжим.

– Бумаги подпишете – проблем нет.

Она дает листок – там ничего нет. Адвокат говорит, что она не распишется. А я думаю: что плохого, что я пустой листок подпишу? Но не знаю, почему – наверно, милость Аллаха,  – говорю: "Не буду подписывать…"

И тут дознаватель как вскочит: "Быстро в камеру его!" Адвоката выгнала, грязные слова кричит – вообще как будто другой человек.

Адвокат успела сказать, что в три часа суд будет. Я вообще обрадовался: все узнают, судья скажет, что я невиновен. Я им тысячу свидетелей приведу, что я в день теракта был в общежитии, с соседями. Соседи мне сказали: "Ты взрыв слышал?.."

Меня обратно в камеру – и там стало мне совсем плохо, силы уходили. В три часа милиционеры взяли меня, потащили. Один какой-то усатый мужик кричит: "Наручники!" А эти парни, конвоиры, молодые ребята, они плакали там, стояли и плакали, глядя на меня. Они с ним поругались, отказались надевать наручники. Один говорит мне: "Мы пешки, прости." В эту машину, где заключенных перевозят, положили. Потом в суд завели, и один говорит: "Извини, брат, здесь по-любому надо надеть…". Завели, посадили в решетку. Мне уже конкретно плохо. Пришли мать с дядькой. А вы знаете, по нашим законам, старший зашел – встать надо. Там такая перегородка деревянная, я на нее опираясь, привстал. Они на меня онемевшим взглядом смотрят – я же себя не видел… И тут я упал – вырубился.

Очнулся – они мне воду начали лить. А в ухе перепонка лопнутая, вода зашла – сразу в мозг попала. Весь левый мозг полностью страшно болеть начал! Я закричал, в этот момент у меня вообще шарики отказали – я думаю, что меня пытают. Я уже своего дядьку, мамашу не узнавал вообще. Кто-то укол хочет сделать, я не даюсь. Кричу, дергаюсь, пытаюсь как-то отбиться. Мне, оказывается, врач давление мерял, а я думал, что она провода подсоединяет. Короче, у меня мутняк, я паникую.

"Скорую" мне не давали вызвать. По словам матери, я знаю – судья и прокурор сказали: никакой "скорой". Но дядька подошел к ним: "Если парень умрет, вам двоим не жить – вы наши понятия знаете». И они чуть-чуть задний дали, разрешили. 

Зубайр Зубайраев, Толстой-Юрт, Чечня 11.02.2009 Подвергался пыткам, отбывая заключение в No. ЯР-154-25 в г. Фролово Волгоградской области. До сих пор находится в заключении, в крайнем тяжелом состоянии.   Автор фото: Имран Эжиев, Комитет "Добро без границ"

Больница

Укол сделали, отвезли в больницу, в Назрани – там специальная палата  есть для заключенных, на пятом этаже. Вначале я почти ничего не помню. Я был в тяжелом состоянии – трубочки, не пошевелиться. Уже конкретно зажигания не было, я не разговаривал. Наркотическими уколами они кололи. Почти месяц я никакой был. Потом уже чуть-чуть начал шевелиться. Но тело дрожало почти два месяца. Милиционера увижу, какой-то шум в голове – все, я уже с ума схожу! Тело само реагирует. Даже сейчас я спать толком не могу: чуть какой-то шорох – уже мандраж.

Судья на тридцать дней арест мне  продлил. Адвокат требовала судмедэкспертизу – суд отказал. А начальник ГОВД сказал ей: "Я пожалел, что этого – грязные слова – не убил. Если не хочешь, чтобы твои дети остались сиротами, бросай это дело. Сама понимаешь, мало ли что – дорогу переходишь, машина собьет…" Отцу угрожали, на работу приходили: "Если заявление не заберешь, убьем всю семью…" – открыто, не скрывая. Родители же подали заявление, когда я пропал.

Что там только не делали! Мою медицинскую карту украли, когда мать что-то купить выходила. К ней тоже подходили, говорили: "Убьем тебя!" Врачам угрожали: "Он не больной, выпишите его, а то вас убьем…" Врачи же тоже люди, они уже начали говорить родителям: "Уводите его куда-нибудь, в Россию. В Нальчик, в Москву, куда угодно везите его, где ему сделают нужное лечение. А то поздно будет." Конкретно они не знали, что со мной – томограмму делать надо было.  А суд не давал подписку о невыезде.

А матери, когда я в больнице был, пришло письмо: "Против вашего сына возбуждено уголовное дело по статье 222" (хранение оружия). От 26-го февраля – это тот день, когда я сам ходил в ГОВД. Они меня еще не забрали и обыск не делали. Как прокуратура возбуждает уголовное дело? Вы можете это понять?

На второй месяц меня повезли в инвалидной коляске на суд. Это было смешно. Как тряпку, меня собрали, в инвалидной коляске повезли на суд. Я сидеть не могу – лежал в клетке. Почти ничего не слышу – судья чего-то говорит, прокурор чего-то говорит – не понимаю. Адвокат сказала, что я плохо слышу. Прокурор говорит: "Да все с ним в порядке." И эта дознаватель: "Когда я его видела, он был абсолютно здоров и прекрасно говорил…". Я вообще не знаю, что это за люди, даже животные такие не бывают.

В суде они сказали, что у меня бомбу нашли. Адвокат сказала: "Вы нашли? Хорошо, покажите что-нибудь: отпечатки, экспертизу химическую. Вы говорите, что ее отнесли на полигон и взорвали. Ну покажите видео, фотографии воронки, частицы элемента. Хоть одно доказательство покажите…". У них ничего нету. Это она мне потом пересказала, я тогда не слышал. Говорили-говорили – в итоге не дали мне подписку о невыезде. Сослались на то, что я — житель Чечни, в Ингушетии у меня временная прописка, могу уйти в Чечню к боевикам. Я не знаю, как таких людей на суд берут! Я на инвалидной коляске. На ней к боевикам поеду?

Пока я лежал в больнице в Назрани, ночью привели парня одного, Евлоев Руслан (имя изменено – РР), из Экажево. Он еле ходил, и все тело его было обожжено. Кожа полностью содрана на кистях, на пояснице – утюгом его пытали. Он  был студент, мать — русская, учительница, отца нету. Он учился в Ростове на медицинском. Приехал к матери на каникулы. Утром ворвались к нему в дом, ничего не сказали – забрали, как и меня. То же самое: пакет одели, начали током бить.

Сутки он у них провел – но страшно изуродован был.  Они у него, якобы, оружие нашли, все из дома вынесли, телевизор, все-все – и дом подорвали. В больнице он дней десять пробыл – чуть-чуть замазали и в тюрьму отправили. Никакой судмедэкспертизы, ничего не сделали. Вот бы вам с ним поговорить – он такой умный, не как я! И очень мужественный парень. Я хоть здоровый был, спортом занимался – а он худой совсем. Но ничего на себя не взял. Подойдет ко мне, погладит: "Не переживай, Зелим, все будет на мази…" Он на меня глядит – ему меня жалко, а я на него гляжу – мне его жалко…

А еще там были люди, я их не буду называть, которых за наркотики, за оружие взяли. Чуть-чуть в больнице посидят – и все, условный срок, они на свободе. Потом я случайно одного встретил, говорит: так и так, 350 тысяч у меня ушло, тому дал, этому – все, вышел.

На третий месяц они дали мне подписку о невыезеде – мы поехали сразу в Чечню, в Ингушетии было небезопасно. Там меня положили в больницу: без уколов даже час прожить не мог – боль невыносимая. В Чечне сделали томографию, стали лечить – я начал восстанавливаться.. Уже чуть-чуть сидеть мог, недолго, руки заработали. Говорить не мог, но сам  начал есть – не очень твердые вещи.  

– В Ингушетии не лечили?

– Лечили, но они не знали, почему у меня ноги не работают, разговаривать не могу. То, что в мозгу, они не видели. Они лечили то, что снаружи: раны от наручников, дырки от тока, челюсть, губа – вот это они лечили. У меня же все ноги, все мясо было черное. А то, что внутри они не знали. А в Чечне у них была томограмма, они увидели, что в мозгу киста, в позвоночнике грыжа, в грудной области гематома, почки отбиты, печень, селезенка – все внутри больное. Они сказали: это от того, что в рот провод сували и током били изнутри.

Гитинмагомед Гаджимагомедов, Краснодар, журналист. Задержан сотрудниками милиции 29.12.2010, после пыток подписал явку с повинной по делу о бытовом убийстве.   Источник фото: сайт "Кавказский Узел"

Следствие

Месяц провел в больнице, потом в реабилитационном центре. Чуть-чуть получше стало – но я ходить не мог, и разговаривать нормально не мог, заикался. Постоянно голова болела, спина болела, сидеть не мог. Пять минут посижу – уже все, боль нетерпимая. Целый день лежал.

В реабилитационный центр ко мне пришла дознаватель, другая, русская женщина, Касенко. Начинает свою роль играть: "Эти твари это дерьмо на меня бросили. Я же знаю, что ты невиновен…" А я уже никому не верю – но рассказал ей все, как было. Она, типа, сочувствует мне и говорит: "Прокурор Ингушетии обещал, что если ты любую фамилию назовешь – это дело закроют. Любую фамилию, без разницы, больше ничего. Без этого нельзя: у Гулиева крыша президента, он его родственник. Ты что-нибудь признай – мы тебе условный дадим…" Тут мать начала паниковать. Я говорю: "Мать, выйди." Эта дознаватель вообще довольна! Она уже уверена, что я назову ей кого-то.

– Прокурор республики, если обещал, значит так и будет. Ты скажи: был там какой-то парень, я его пожалел, пустил на ночь, он пакет оставил…

– Послушайте меня хорошенько, – говорю, – Меня четыре дня пытали, насиловали, убивать хотели – я не лгал. Вы что думаете, я здесь сижу, я буду вам неправду говорить? Где был прокурор Ингушетии, когда меня пытали ни за что ни, про что? Когда мне что-то подбросили? Вы знаете, что я невиновен, – вот напишите: невиновен Зелимхан, не было этого…

Она в бешенстве!

– В таком случае в комнату имели доступ твоя жена и мать – мы их задержим.

– Ради Бога, всю семью задерживайте. Три года я отсижу, мне это не проблема…

– Это не три, это шесть…

Короче, она разозлилась, ушла.

– Гулиев – родственник Евкурова?

– Говорят, брат Евкурова Увайс и этот Гулиев на сестрах женаты. Они все на это ссылаются – судья, прокурор говорили моему отцу: "Что мы сделаем? Мы знаем, что он невиновен. Но крыша президента… Из-за Зелимхана никто работы не хочет лишиться, тем более своей жизни или жизни своих семей…"

Между тем, у Назира Гулиева неожиданно начались проблемы: беспредел достиг такого градуса, что в ГОВД начался бунт. 10 августа 2010 тридцать офицеров устроили митинг под окнами главы МВД Ингушетии. Они потребовали отстранить Гулиева, который заставляет их пытать и убивать молодежь. Митингующих принял замминистра – и Гулиев был временно отстранен от должности – до конца проверки. Через месяц его назначили обратно – но тут привычка к безнаказанности спасла ситуацию. Накануне возвращения в должность Гулиев с друзьями ворвался в свой бывший кабинет и избил сотрудника, который его заменял. Тот вызывал ОМОН – Гулиева задержали, завели дело о нападении на ГОВД – и тут уже сняли совсем. Тем временем ФСБ задержала машину с оружием, владельцы которой показали, что купили его у Гулиева. Паралельно СК завел на бывшего начальника дело о вымогательстве денег у бизнесменов.

После этого в прокуратуру стали поступать заявления от людей, которых пытали в Карабулакском ГОВД. По ним (в том числе заявлению родителей Зелимхана) было начато дело о пытках.

– Потом следователь который мое дело ведет – о том, как меня пытали, – стал меня возить. Приехали к ЦПЭ, в Назрани, возле круга. Я был в машине, со мной родственник. Отец мой со следователем подошли к этому зданию, хотели зайти. А начальник ЦПЭ вышел, сказал следователю: "Дуй отсюда быстро или я тебя завалю." Следователь начал говорить, мол, дело на контроле у президента… "Президент?!… Да хоть отец президента!" – ну и грязными словами. Тут еще люди выбежали, пятнадцать-двадцать человек, с оружием – бросились машины смотреть – мы сразу развернулись и убежали на машине. Потом ездили в Ачалуки, нашли ту сауну.

Только через шесть месяцев, по ходатайству следователя, который ведет дело о пытках, сделали судмедэкспертизу. А за шесть месяцев даже труп сгниет! Но врачи снимки посмотрели, мозг, позвоночник – сразу поставили диагноз "электротравма" – пытки, короче, подтвердили.

– И чем дело кончилось?

–  Пока ничем. Говорят, у Нальгиева есть подписка о невыезде – его они сделали козлом отпущения. Гулиев, говорят, охранник президента. А Ведижев – вообще святой, меня пальцем не тронул. Мое дело не закрыто. Уже год, а меня не посадили и не отпустили. Мне уже надоело: постоянно эти черные машины без номеров, тонированные  у нас на улице, на углу. Я тут, а они-то там – дети, хозяйка – как они намучились…

– Как ты думаешь, почему это случилось именно с тобой?

– Не знаю, но думаю: я же чеченец, живу в беженском лагере. Когда они начали родственников записывать, у меня особо таких родственников нету, которые заступятся. Все эти парни, которых ко мне приводили, я сейчас знаю – они бедные люди, у них денег нет, они ничего не могут.

– Ты знаешь, что с ними стало?

– Их посадили, только чеченца сразу отпустили. Они потом полностью отказывались от этих показаний, говорили, что их пытали, правду рассказали. Я сейчас начал понимать это дело, вижу, как в Ингушетии, в Чечне, похищают, убивают, насилуют невинных молодых парней. У нас в селе, в Чечне, ребята боятся в мечеть ходить. Кто не курит, не пьет, грязные слова не говорит, молится – все, пропал. Что, Евкуров не знает, что у него людей пытают? Справиться не может? Я никому из них не верю.
 
Аслан Плиев, сосед Читиговых по Промжилбазе, был оправдан по делу о теракте у ГОВД, но был посажен за хранение оружия. Выйдя на свободу, он дал показания, что оговорил Зелима под пытками. После заявления Юнус-бека Евкурова дело против Нальгиева и Гулиева наконец сдвинулось с мертвой точки и было передано в суд.

Автор: Шура Буртин, РУССКИЙ РЕПОРТЕР

Tweet