Кто же в ответе за преступления «при исполнении служебных обязанностей»?

Об ответственности силовых структур за причиненный их сотрудниками вред. Достаточно давно в одном юридическом журнале ознакомился с размышлениями адвоката, в которых среди прочего содержалась такая мысль: «Адвокат не только защищает своего клиента, он должен выявить те причины и условия, которые способствовали совершению преступления…». Какое-то смутное беспокойство, можно сказать, когнитивный диссонанс возник в моей голове. Что-то чрезвычайно знакомое по курсу уголовного судопроизводства, но никак не связанное с функциями адвоката беспокоило меня до того момента, пока я не взял с полки Уголовно-процессуальный кодекс. Тогда все немедленно и само собой разложилось по полкам: сентенция адвоката слово в слово воспроизводила статью 23 Кодекса: «При осуществлении дознания, досудебного следствия и судебного рассмотрения уголовного дела орган дознания, следователь, прокурор обязаны выявлять причины и условия, способствовавшие совершению преступления…».

То, что адвокатура за десятилетия советской власти превратилась в придаток репрессивной псевдоюридической машины, задачей которой была охрана самого передового строя, ни для кого не секрет. Современная украинская адвокатура в силу ряда причин (рассмотрение которых мы отставим на более позднее время) недалеко отошла от такой схемы, а если и отошла, то совершенно неосознанно. Основной, если не единственной функцией юриста, отстаивающего чьи-либо интересы, является именно защита его прав и интересов. То есть адвокат (в самом широком смысле этого несколько пафосного слова) вступает в дело, неважно какое, для того чтобы обеспечить своему клиенту (подзащитному, стороне и т.п.) наиболее благоприятный (для него, а не государства или общества) результат. Обязанность «выявлять причины и условия, способствовавшие совершению преступления», выходит за рамки профессии по определению. Не достаточно ли трех субъектов, указанных в приведенной выше статье, для такого «выявления»?

Парадоксальным образом «общественно ориентированная» (то есть могущая не совпадать с интересами клиента) «правозащитная» идеология вполне «монтируется» с аналогичной судебной политикой. И здесь, полагаю, уместным будет привести еще один живой пример, когда автор этих строк внимал неформальным раздумьям судьи. Ответчиком выступало государственное предприятие, и над ним нависла угроза нешуточной суммы компенсации возмещения вреда — материального и морального, причиненного частному лицу. «Вы же понимаете прекрасно, суд должен защищать прежде всего интересы государства…», — сказала судья.

Итак, если адвокат часть своего ресурса тратит на расследование «причин и условий», а суд защищает сакральные интересы священной коровы — государства, то куда податься частному лицу? Тоталитарная идеология правосудия, реализующаяся в реальной судебной политике и заключающаяся в обслуживании интересов государства, остается последним бастионом, который должен быть разрушен.

Приведу несколько чрезвычайно характерных примеров, иллюстрирующих сказанное и подтверждающих старинную народную догадку о загадочном государственном «дышле». Однако оговорюсь сразу, что нижеследующее является попыткой более-менее свободного (а не узкоюридического, нормативного) анализа некоторых положений законодательства и судебной практики, причем с использованием мнений, высказанных и неюристами (студентами автора) в ходе свободных обсуждений. Нестандартность и дискуссионность некоторых соображений, радикальное, возможно, отклонение от принятой «генеральной судебной линии», не должны, по моему мнению, мешать увидеть в них и рациональное зерно. Tempora mutantur… — времена меняются, и эта самая «линия» может (и должна) меняться вместе с ними.

…В августе 2006 года на одной из станций метро города Харькова произошла криминальная драма. Пассажир А. со своим братом Б. увидели, что работник милиции В., размахивая пистолетом и находясь в нетрезвом состоянии, избивает женщину. Поняв, что такое поведение работника милиции является неправомерным, братья решили остановить расправу над женщиной. Страж порядка (!) выстрелил и убил одного из братьев — Б. и тяжело ранил А. После этого работник милиции покончил жизнь самоубийством. Уголовное дело относительно него было закрыто. А. был доставлен в больницу, где длительное время лечился.

В ноябре 2006 года он обратился в суд с иском к Главному управлению МВД Украины в Харьковской области и Линейному отделу в метрополитене Главного управления МВДУ в Харьковской области (ГУ МВДУ и ЛО МВДУ соответственно). При этом истец ссылался на статью 5 Закона Украины «О милиции», статьи 1172, 1195 Гражданского кодекса Украины (ГК). Ответчики, по мнению истца, должны были возместить причиненный ему сотрудником милиции имущественный и моральный вред — 144 000 грн и 350 000 грн соответственно. Ответчики иск не признали, так как, по их мнению, вред истцу причинен преступными действиями работника милиции не при исполнении служебных обязанностей и оружие не относится к источнику повышенной опасности.

Киевский районный суд г. Харькова своим решением от 15 января 2007 года иск А. удовлетворил частично. С ГУ МВДУ в Харьковской области для возмещения имущественного вреда взыскал 2075 грн за период со 2 августа 2006 года по 15 января 2007 года, с 16 января 2007 года ежемесячно по 400 грн до изменения состояния здоровья истца и материального положения ответчика с последующей коррекцией суммы. В счет возмещения морального вреда суд постановил взыскать с ответчика 350 000 грн.

Свое суждение по данному делу высказала вышестоящая инстанция (ответчик подал апелляцию). Апелляционной суд Харьковской области 21 марта 2007 года решение районного суда отменил и вынес новое решение: «в удовлетворении искового заявления… о возмещении имущественного и морального вреда отказать».

Каковы же доводы ответчиков, с которыми в конечном счете согласился апелляционный суд? Ответчик указал, что судом не доказана неправомерность действий ответчика, статья 5 Закона Украины «О милиции» применена неверно, вред истцу нанесен преступными действиями В., который не исполнял служебных обязанностей, а действовал в соответствии с личными мотивами. Кроме того, взыскание имущественного вреда не имеет правового основания, а при определении размера морального вреда не принято во внимание экономическое положение государства и то, что ответчик финансируется за счет Государственного бюджета.

Теперь перейдем непосредственно к тексту решения коллегии судей. По моему мнению, его содержание, стиль, логические построения и, можно сказать, дух отражают современное понимание судебной ветвью власти своей роли в сложных взаимоотношениях государства, его агентов и частных лиц, граждан.

«…Удовлетворяя исковые требования А., районный суд исходил из того, что ГУ МВДУ в Харьковской области отвечает за вред, нанесенный преступными действиями его работника при исполнении служебных обязанностей. Определяя размер имущественного вреда, суд исходил из минимального размера зарплаты, так как истец не работает, а при определении размера морального вреда суд исходил из международной практики и учитывал конкретные обстоятельства дела. Однако согласиться с такими выводами районного суда нельзя, поскольку они не отвечают обстоятельствам дела. Также судом неправильно применены нормы материального права…

Вред истцу А. нанесен работником милиции В., который, находясь на службе по охране метрополитена, применил табельное оружие и убил двух лиц и тяжело ранил истца… Суд [первой инстанции] применил положение статьи 1172 ГК, предусматривающей, что юридическое лицо возмещает вред, причиненный работником во время исполнения им своих служебных обязанностей…» Коллегия судей не согласилась с позицией первой инстанции относительно применения данной нормы права. И вот почему.

Коллегия отмечает: «…Работник милиции В. 2 августа 2006 года должен был охранять общественный порядок на станции метро «Ботанический сад». Однако около 19-20 часов, находясь в нетрезвом состоянии, он уклонился от своего места несения службы и приехал на станцию метро «Московский проспект» для выяснения личных отношений со своей девушкой Г., работником метрополитена, в ходе чего стал наносить ей телесные повреждения, применил табельное оружие. Истец со своим братом, выполняя свой общественный долг, вмешались, в результате чего Г. и брат истца были убиты выстрелами из пистолета, а истец тяжело ранен.

Таким образом, работник милиции В. нанес вред истцу не при исполнении долга по охране общественного порядка, не при исполнении служебных обязанностей, а при выяснении личных отношений со своей девушкой, совершив при этом преступление.

Истец в исковом заявлении, как и суд в своем решении, также отметил, что В. нанес вред, совершая преступление.

…Умысел работника милиции В. был направлен на убийство и покушение на убийство истца, а превышение власти или служебных полномочий (статья 365 Уголовного кодекса Украины) ему не инкриминировалось…».

Таким образом, коллегия судей пришла к выводу, что «…юридическое лицо, с которым виновный состоял в трудовых (служебных) отношениях, не несет за него гражданской ответственности». При этом суд ссылается на пункт 5 постановления Пленума Верховного Суда Украины «О практике рассмотрения судами гражданских дел по искам о возмещении вреда» № 6 от 27 марта 1992 года.

Попытка истца использовать норму ГК об ответственности за вред, причиненный источником повышенной опасности (поддержанная районным судом), также была отклонена на апелляционном уровне. Коллегия судей указала, что «применение… части 2 статьи 1167 ГК к обязанности ответчика возместить моральный вред является неправомерным, поскольку без вины юридическое лицо возмещает моральный вред, если он нанесен повреждением здоровья в результате действия источника повышенной опасности… Ссылка истца на то, что пьяный, неуравновешенный, вооруженный человек является источником повышенной опасности верна лишь относительно того, что за такой вред отвечает именно это лицо, поскольку для того, чтобы за него отвечало другое, третье лицо (юридическое лицо), нужно, чтобы оно владело таким источником повышенной опасности (так в тексте! — Авт.). ГУ МВДУ в Харьковской области не имело никаких прав на виновного В. (так в тексте! — Авт.) Табельное оружие не является источником повышенной опасности, поскольку поддается контролю над ним со стороны человека. В данном случае В., контролируя оружие, совершил преступление, за что и должен был отвечать».

Суд отклонил ссылку истца на статью 5 Закона Украины «О милиции», с которой согласился суд первой инстанции, поскольку эта норма в данном случае неприменима, так как «этой статьей Закона действительно предусмотрено право лица на возмещение морального вреда, однако только при причинении работниками милиции вреда при задержании или аресте».

Наконец, и статья 1195 ГК, по мнению суда, не могла быть применена: «…поскольку, во-первых, отсутствует вина ответчика в причинении имущественного вреда истцу, во-вторых, для применения этой нормы материального права нужно установление МСЭК степени потери или уменьшения у истца профессиональной или общей работоспособности. Такие данные истец не предоставил».

Мы сконцентрируем свой анализ на построениях апелляционного суда относительно возмещения морального вреда, так как логика решения в этой части весьма проблематична и иллюстрирует своего рода порочный круг, разорвать который в рамках действующего законодательства вполне возможно. Для этого, однако, нужно отказаться от порочной практики «защиты интересов государства» и некоторых псевдонормативных мифов, якобы не позволяющих принять иное решение в делах, связанных, так сказать, с «эксцессом» работника.

В чем, собственно, состоит логика судебного решения? Основной силлогизм выглядит достаточно просто. Его можно было бы включить в учебник логики для юридических вузов.

Статья 1172 ГК предусматривает, что юридическое лицо возмещает вред, причиненный работником во время исполнения им своих служебных обязанностей. Вред причинен во время (не во время) исполнения им своих служебных обязанностей. Ergo — юридическое лицо возмещает (не возмещает) вред.

Казалось бы, безупречная цепь рассуждений, но веет от этого силлогизма очевидным противоречием. («Безупречное алиби должно вызывать сомнения — такое алиби можно только создать», — говаривал один персонаж). И противоречие это вытекает не из понятного недоумения: кто же ответит перед пострадавшим от руки государственного служащего, устроившего пальбу по живым мишеням из пистолета, выданного государством для их — «мишеней» — охраны.

Итак, если работник не выполнял свои обязанности, то работодатель за его действия не отвечает. Преступление по определению не может считаться исполнением служебных обязанностей. (Не воспользуемся здесь безграничным ресурсом для сарказма относительно этого предположения в наших административных реалиях, а пойдем дальше.) Если работником совершено преступление, естественно, он не мог сим деянием выполнять свои обязанности. Следовательно, юридическое лицо (в нашем случае — государство, его орган) не отвечает за действия этого работника. Чрезвычайно простая и удобная логика, которая, тем не менее, вызывает серьезные вопросы и сомнения. Почему, собственно, выполнение служебных обязанностей и совершение преступления так уж принципиально несовместимы? Или, ставя тот же вопрос в несколько иной плоскости, почему атрибут «во время исполнения своих служебных обязанностей» необходимо понимать в широком (материальном, так сказать) смысле слова, а не узко («во время…»)?

Остановимся на этих вопросах подробнее. Утверждение о том, что совершение работником преступления во время исполнения им своих обязанностей снимает с организации ответственность, по существу неверно: «совершено преступление > нет исполнения служебных обязанностей; нет исполнения служебных обязанностей > нет ответственности». Фикция первой посылки при критическом рассуждении становится вполне очевидной. Действительно, она означает: если N. причинил вред некоему гр-ну Х., будучи на службе, в рабочее время, инструментом, врученным ему организацией, где он работает, и проч., но совершая при этом преступление, организация — ни при чем. Почему? Потому что он совершил преступление, а преступление исключает исполнение служебных обязанностей. Почему? Потому что служебные обязанности не могут содержать такого пункта. («Эксцесс» работника?).

Как ни странно, этот последний аргумент и является в окончательном анализе основанием всей доктрины «преступление работника исключает ответственность работодателя». Упершись в эту тривиальную формальность так, будто она отражает реальное положение дел, «природу вещей», а не устоявшуюся (и только!) юридическую фикцию совершенно прагматического свойства, юристы сочувственно разводят руками: мол, такое вот бедствие, вот если бы исполнитель был при исполнении или его деяние не было преступлением (что одно и то же!) и т.п. Прямо напасть какая-то, а не практика судов, точнее, судебная политика, которую можно изменить одним решением высшей инстанции, интерпретирующим — в определенных случаях, а именно когда речь идет о действиях агентов государства — условие «во время исполнения своих служебных обязанностей» достаточно широко.

Действительно, представим себе на минуту, что условие «во время исполнения своих служебных обязанностей» толкуется текстуально (во время!). Да, именно временной фактор (наряду с другими, в зависимости от обстоятельств — место, орудие причинения вреда) может и должен расставить все по местам, устранив искусственные правовые фикции. Мне могут возразить, что таким образом вводится «объективизация» ответственности, государство несет ответственность за то, в чем нет его вины. Ничего нового, однако, в такой «объективизации» нет, такой подход известен праву многих стран, применяется он и в международной практике. На этом мы остановимся позднее, а сейчас все же вернемся к части 1 статьи 1172 ГК: «Юридическое или физическое лицо возмещает вред, причиненный их работником во время исполнения им своих трудовых (служебных) обязанностей…».

Эта норма реализует концепцию «переложения» вреда с того лица, которое его непосредственно причинило, на юридическое лицо, работодателя, с которым непосредственный причинитель вреда находится в трудовых (служебных) отношениях. Как с теоретической, так и с практической точки зрения наибольший интерес представляет положение «во время исполнения им своих трудовых (служебных) обязанностей». В целом, верно предположение, что если действия работника, которые причинили вред, являются правонарушением (например, преступлением), то юридическое лицо не несет ответственности. Сам причинитель вреда должен его возместить, даже если вред был причинен на территории (в помещении) юридического лица и в рабочее время.

Например, в решении Апелляционного суда Харьковской области коллегия судей указала, что «ответственность юридического лица — завода «Электротяжмаш» в таком случае [истец ссылался на то, что был избит ответчиком, работником завода на территории предприятия в рабочее время] не предусмотрена и суд [первой инстанции] обоснованно отказал в иске к предприятию (дело № 22-3143, решение от 26 июня 2006 года).

Не ставя под сомнение общий принцип переложения ответственности, правильно ли слишком широко, точнее, специально (то есть «во время исполнения» = «во исполнение»), толковать условие такого переложения? Не разумнее ли в некоторых специальных случаях понимать норму о переложении вреда именно как вреда, причиненного «во время исполнения», в строгом смысле слова (работник + время + место). Под специальным случаем мы понимаем, в частности, ситуацию с сотрудником силовой структуры: не странно ли приравнивать избиение работником завода на территории этого завода пострадавшего (см. выше) к подобным действиям сотрудника спецслужбы? Специальность последнего случая очевидна: прежде всего это власть, ее атрибуты, средства — униформа, удостоверение, оружие. Эти атрибуты выносят ситуацию с причинением вреда работником, вышедшим за пределы своих обязанностей, в отдельную группу. Международные юрисдикционные органы применяли такой специальный подход.

Нетривиальная мысль была подсказана мне харьковской студенткой Яровой С.: СМИ время от времени рассказывают о благородном поведении сотрудников милиции. При всем уважении к такого рода поступкам можно напомнить, что эти действия являются прямой обязанностью всякого сотрудника милиции: «Работник милиции на территории Украины независимо от должности, которую он занимает, местонахождения и времени в случае обращения к нему граждан… с… сообщением о событиях, угрожающих личной или общественной безопасности, или в случае непосредственного выявления таковых обязан принять меры по предупреждению и пресечению правонарушений, спасению людей, предоставлению помощи лицам, которые в ней нуждаются…» (статья 10 Закона «О милиции»).

Это положение Закона подтверждает наши околоправовые рассуждения о том, что для работника милиции условие «во время исполнения» (статья 1172 ГК) приравнивается к условию «во исполнение». Или, как высказались другие студенты при обсуждении проблемы в ходе семинарского занятия, «милиция всегда на службе» (Антоненко А., Медведева Ю.), «быть на службе для милиционера — исполнять свои обязанности» (Шепидченко Ю.), «отвечать должен и тот, кто принимал на работу, проверял, инструктировал, выдал пистолет и т.п.» (Заяц О.). Была даже предложена остроумная аналогия: если за выпуск в эксплуатацию неисправных транспортных средств предусмотрена уголовная ответственность (статья 287 УК), так ли уж неуместно предположение об ответственности за «выпуск» на дежурство «неисправных» вооруженных (а потому очень опасных) сотрудников милиции.

Иными словами, как это ни банально звучит, но «куда смотрело МВД, УМВД и т.п.?» (Евдокимова М.). Снисходительная улыбка в адрес этих простых утверждений студентов при обсуждении в качестве проблемы случая в метро не должна заслонять тот факт, что эти люди выражают мнение так называемого среднего, нормального, разумного человека. То, что именуется в англосаксонской судебно-правовой традиции reasonable man. Я лично думаю, что суд присяжных вынес бы прямо противоположный решению апелляционного суда вердикт.

В описанной выше ситуации сотрудник милиции совершил умышленное убийство и при этом, разумеется, не действовал «во исполнение» своих обязанностей, а как раз в полном противоречии с ними. Широкая интерпретация рассматриваемого положения статьи 1172 ГК, а не строго текстуально («во время исполнения» = «во исполнение»), ведет в определенных случаях к несправедливым решениям. Трудно назвать справедливым в материально-правовом смысле решение, по которому истец в данном деле остался ни с чем: непосредственный причинитель покончил с собой, а милиция умыла руки.

Примечательно указание суда на то, что милиционер «уклонился от своего места службы» и «решал свои личные вопросы». Парадоксальным образом эти резоны суда говорят как раз о том, что для анализа ситуации эти конкретные обстоятельства имеют значение, иначе зачем нужно на них ссылаться, если совершение преступления на службе якобы «автоматически» исключает ответственность юридического лица? А если бы милиционер не отклонился от своего маршрута? Если бы он решал со своей «девушкой» (работницей метро) не личные, а служебные вопросы? Если все это имеет значение (а это имеет значение), вопрос об ответственности надо бы ставить шире: кто еще несет ответственность за причиненный вред? Кто создал условия для такого развития событий? Зарубежный опыт и судебная практика показывают, что такой подход справедлив. Но к этому опыту (преимущественно англо-американскому) мы обратимся в следующей статье, с тем чтобы продемонстрировать определенные возможности во избежание абсурдных решений (когда нет виноватых вообще или виноват полуграмотный сержант милиции) в случаях причинения вреда «агентами» государства (как это было в приведенном в этой статье харьковском деле).

Вячеслав Манукян , Justus