Профессия — каскадер. Правда и вымыслы

Каскадеры — это очень узкое сообщество со своими правилами и представлениями о профессиональной чести. Хороший постановщик трюков ценится в кино не меньше, чем продюсер. Потому что именно качество трюка заставляет нас верить в то, что все это «на самом деле». Каскадеры, регулярно умирающие и воскресающие на съемочной площадке, могут рассказать нам о том, как условна и тонка граница между кинематографом и реальностью. 

…Лес, дорога, шлагбаум. На дороге два человека. Вжик — промчалась машина. Тело летит в кювет…

Это отрывок из сериала «Псевдоним Албанец — 2». Каскадер действительно погиб. Постановщик трюка не рассчитал скорость, каскадер не рассчитал расстояние. Актер Александр Дедюшко, который был с ним, успел отбежать — иначе машина сбила бы и его. Трагическая ошибка. Это бывает. Очень редко, но бывает. Такая профессия…

Кинотеатр военных действий — тренировки клуба каскадеров Shadow squad («Эскадрон теней»). Человек десять ребят, одетых в очень крутые спецназовские костюмы, ползут рядком вдоль забора, эффектно лупят друг друга по морде, картинно падают на снег, кувыркаются, кричат от боли

Кадр вошел в фильм.

«Претензий не имею»

У этой истории странное, почти мистическое продолжение: через несколько дней в реальной автокатастрофе разбился и Дедюшко. Об актере знают все. О его смерти сообщалось в новостях, есть сайт его памяти в интернете. Известно даже, что сериал потом снимали без него, взяв на место погибшего как две капли воды похожего человека. Что касается каскадера, то интернет не выдает даже его имени…

Каскадера звали Александр Морин. Со мной согласился пообщаться его брат-близнец, Сергей Морин (Дракон). На съемках «Албанца» они работали вместе.

— Это был какой-то нехороший фильм, полоса неудач. В первый день пришли — актера нет, во второй день — оружия нет. В том роковом трюке должна была работать «девятка», а вместо нее пригнали «семерку». Да еще снимали в пяти метрах от кладбища — плохая примета. Я как-то рядом с больницей работал — и голову разбил. А тут кладбище…

— А о чем была снятая сцена?

— Вообще-то ее должен был играть я. Это была маленькая роль. Мы как бы везем пленника. Дедюшко, бывший полицейский, переодетый дорожным рабочим, перегородил путь. Я выхожу из машины, Дедюшко меня задерживает, берет в заложники. А водитель дает по газам и сбивает обоих. Только вместо меня в тот день снялся брат.

— Почему?

— Постановщик спросил: у кого из вас нога железная? А у меня штырь в ноге — сломал, когда с восьмиметровой вышки прыгал: мимо мата пришел. Ну, говорит, давай тогда пусть он делает. Я за брата совсем не волновался. Ну, говорю, пока, Сань, увидимся в следующей жизни. Пошутил, блин.

— Так что произошло? Он что-то неправильно сделал?

— Да нет, это постановщик виноват. Мне кажется, он вообще первый раз в жизни ставил сбивание. Такие трюки делают на скорости двадцать километров, не больше, а он дал все пятьдесят. И не притормозил. И еще эта «семерка». Через «девятку» он бы перелетел, поломался бы, конечно, но жив бы остался. А тут ударился в лобовое стекло — перелом черепа, две недели пролежал в коме.

— А что постановщик? Он, наверное, должен был понести какую-то ответственность?

— Да нет, я его отмазал.

— Ты???

— Ну да, написал, что претензий не имею. Он мне сказал: ну вы же сами понимали, на что идете? Ну да, понимали… Я тогда подумал: какая разница, брата все равно не вернешь. Не такой я человек, чтобы кого-то в тюрьму сажать.

— И что теперь?

— Да ничего, работает потихоньку. Так больше мне ни разу и не звонил…

Дракон — очень хороший парень, простой, наивный и добрый. Братья пришли в кино, как многие каскадеры, из спорта: у себя в Волгограде занимались акробатикой и тхеквондо. Но мечтали сниматься в кино, как Джеки Чан. Сергей первым поехал в Москву, спросил, где «Мосфильм», пришел туда в надежде записаться в каскадеры, но там все было очень сложно, нужны пропуска. Хотел попытать счастья и перелезть через забор, но тут кто-то рассказал, что есть школа каскадеров «Мастер» на берегу Сетуни, в пяти минутах от «Мосфильма». Сергей пришел туда. Был готов работать кем угодно. Его поставили строить декорации на базе, таскать бетон, убирать территорию. «Чтобы стать каскадером, это надо заслужить», — сказал преподаватель школы Игорь Панин. Потом к Сергею приехал брат, они остались жить на базе и потихоньку осваивали профессию. К ним там все привыкли, прозвали их Джеки Чанами.

— Я когда сломал ногу, мне ребята говорят: ничего, мол, нормально, не поломался — не Джеки Чан. Вон и у Панина скула сломана, лицо все в шрамах. Сейчас я понимаю, что ломаться не обязательно, наоборот: один раз облажался — потом долго не зовут на съемки.

— А никогда не хотелось стать актером? Чтобы никого не дублировать, чтобы тебя все знали…

— Да ну, зачем это? Актер — это человек, от которого ничего не зависит. Возьмут на роль — не возьмут, скажут, типаж не тот, фигура не подходит. Взятки давать, с продюсерами спать — это, конечно, больше про актрис, хотя, говорят, они теперь и мальчиков любят. А каскадер может сам себя сделать. Чего добьешься — столько ты и стоишь. Меня дома, в Волгограде, все уважают, знают, что я не актер какой-нибудь, а честный каскадер.

«Прыгайте грязно!»

— Как сделать так, чтобы каскадеры не гибли? Да просто каждый должен заниматься своим делом. Некоторые относятся к этой профессии как к рискованной авантюре: «Повезет — сделаю, не повезет — ногу сломаю». Это непрофессионально. Хотя бы потому, что надо будет снимать дубли.

Я разговариваю с постановщиками трюков на съемках сериала «Грязная работа». Антона Смекалкина и Андрея Тюгая из Ассоциации каскадеров пригласили отвечать за сцену самоубийства: две детдомовские девчонки, уличенные в краже, выбрасываются с четвертого этажа. Девочку Милу играет Ася, а дублирует Маша, а девочку Олю играет Маша, а дублирует Оля. Актрисы — яркие, коммуникабельные, уверенные в себе, а дублерши — тихие, застенчивые, шестнадцатилетние. Они на самом деле гораздо больше похожи на забитых невзрачных детдомовок, чем их блистательные двойники.

Маша и Оля прыгают в большую воздушную подушку, которая постепенно сдувается после падения. Они с детства занимаются прыжками в воду, высота 15 метров для них не страшна.

— Прыгайте грязно! — советует постановщик. — Не надо по-спортивному тянуть носочки, красиво группироваться. Попробуйте ручками-ножками помахать, как будто вам это непривычно.

— Страшно, — улыбается Маша-каскадер.

— Прыгать страшно?

— Да нет, сниматься.

— В советское время все каскадеры проходили аттестацию на «Мосфильме», — продолжает Антон Смекалкин. — Сейчас в постановщики трюков идет кто попало. Вот Панин из школы «Мастер» берет с детей деньги, учит их три года, а потом они калечатся. По-хорошему нужен мощный профсоюз и запрет на участие в съемках для тех, кто в него не входит. А то позанимались дети в «Мастере» и уже говорят: мы каскадеры, возьмите нас на работу. А к ним там относятся как к пушечному мясу: хочешь прыгать — да пожалуйста! А получил травму — выносят за пределы базы и вызывают «скорую». Мол, это не у нас произошло, не наша ответственность. Мы как-то работали на фильме с панинскими ребятами — пришлось их переучивать и даже переписывать сценарий. Гробит он людей.

— А родители куда смотрят? Зачем отдают туда подростков?

— Да все лучше, чем криминал и наркотики. Этот Панин умеет с ними разговаривать на их языке.

— Ой…

— Снято!

К счастью, девочки-воровки не погибли — ни в жизни, ни по сценарию.

«Будешь думать о плохом —оно случится»

Берег речки Сетунь, частокол из толстых неструганых бревен, над которым возвышается большая деревянная конструкция непонятного назначения. При входе в «зону» громоздятся друг на друге два мрачных броневика, алюминиевый конь и проволочный каркас самолета. Внутри — несколько разбитых машин, изрисованные граффити гаражи, собранный из металлолома четырехколесный корабль, «Веселый Роджер» на мачте.

Псевдосредневековые хижины. В окне одной из них горит свет, там за узорной решеткой скрестили шпаги два фехтовальщика. Рядом крепость XII века — бутафорская, но уже достаточно старая, чтобы стать историей. На ней чужеродно в этом артхаусном антураже смотрится растяжка: «Историко-культурный центр “Сетуньский стан”. Молодая гвардия “Единой России”». Здесь по вечерам проходят тренировки того самого «Мастера».

Конфликт между Ассоциацией каскадеров, с представителями которой я общалась во время съемок, и объединением «Мастер» давний и общеизвестный. В Ассоциацию, которая тесно связана с «Мосфильмом», входят именитые старые каскадеры — это довольно закрытое сообщество. «Мастер» появился в 1991 году и возмутил всех тем, что привлек в профессию посторонних людей, сделав ремесло каскадера доступным любому. В итоге интересы разделились: «Мастер» делает очень крутые живые шоу, проводит ежегодный фестиваль «Прометей», каскадерскую Масленицу, работает с молодежью, но в кино снимается не очень много. Ассоциация же не участвует в фестивалях «Мастера».

На Западе это нормальная ситуация: профессиональные трюкачи и каскадеры — просто два разных бизнеса. У нас они не могут смириться с существованием друг друга, постоянно борются за статус, обмениваются взаимными обвинениями — «уголовники», «ископаемые» — и никак не поделят сферы влияния. Этот репортаж я переписывала четыре раза после очередного разговора то с теми, то с другими.

Завучем, лицом и символом «Мастера» работает легендарный каскадер Владимир Жариков, который делал трюк со «студебеккером» в фильме «Место встречи изменить нельзя». Сейчас он уже старый, но у него идеальная военная выправка: в кино он пришел после службы в советских спецвойсках во Вьетнаме. Жариков первым делом объясняет мне, что раньше было лучше: «Советская армия и нынешняя — это небо и земля, так и запишите». Сейчас он тренирует с начинающими каскадерами горение, рукопашный бой и актерское мастерство — учит их умирать красиво.

Мы пришли на занятия по автотрюкам. Ученики — подростки от тринадцати до восемнадцати лет, преподаватель — создатель школы Игорь Панин, тот самый, который считается отчаянным безумцем даже среди каскадеров. Панин очень странный мужик, небритый, обаятельный, с живым подвижным лицом, которое почти целиком закрывает мохнатая кавказская шапка. В том, как он, кашляя и хрипя голосом волка из «Ну, погоди!», говорит с детьми, чувствуется харизма и постоянно сдерживаемая дикая энергия. Есть такая порода мужчин, которые становятся подростковыми гуру — потому что они сами подростки в душе.

Дети по очереди с разбегу набрасываются на старую раздолбанную «ауди» и перекатываются через капот. Так продолжается несколько минут, потом Панин садится за руль и начинает, медленно двигаясь по кругу, «давить» тинейджеров. Девочки с визгом отскакивают, парни бьются об лобовое стекло и падают на снег. Со стороны это выглядит не так уж эффектно — машина-то едет на первой передаче, — но, оказывается, даже при такой скорости надо преодолевать страх.

— Следующее задание. Отрабатываем элемент «волочение». Вопрос: подумайте, как эту машину можно использовать для волочения.

Дети облепили автомобиль, хватаются за дверные ручки, за фаркоп, за багажник. В итоге решают, что удобнее всего фаркоп.

— Даю одну минуту. Выберите среди вас самого крутого. Если он продержится два круга, ставлю по бутылке шампанского на каждого… Так, одна минута прошла. Придется вам работать без шампанского, надо было быстрее думать.

Но дети уже забыли про шампанское — у них и без него пузырьки в голове. Я сажусь в машину к Панину, он совершает резкие повороты и зигзаги, пытаясь сбросить «крутого парня» с фаркопа.

— Уже три ручки мне отломали и два зеркала.

— Я тоже хочу попробовать…

— Попробуешь… Всему свое время. Сначала походи в спортзал.

— Неужели это так сложно?

— Не так уж сложно, если знать тонкости… Ну как, едет он там? — спрашивает Панин, резко поворачивая руль.

Из машины не видно, но дети снаружи уже орут «Победа!» — значит, выдержал.

Следующий элемент — «волочение на дверной ручке». Это гораздо сложнее, потому что рядом колеса. Панин рулит, снег летит, дети визжат — кайф!

— Ну, как ощущения?

— Кру-у-то!

— Ну а еще, кроме «кру-у-то»?

— Лучше, чем «сбивание», не так страшно.

— А мне было страшно! Я все думала, что ноги уйдут под колеса.

— А что нужно, чтобы ноги не попали под колеса? Правильно, нужно об этом не думать. Если будешь думать о плохом — оно случится. А еще — общая физическая подготовка. Конечно, сейчас в кино вся работа идет со страховкой, но в мои времена многие трюки делались исключительно на физухе. Теперь домашнее задание. Машина будет стоять здесь два дня. В эти два дня вы можете отрабатывать «сбивание» — желательно, каждому три-четыре подхода по 15 минут. Задание номер два: придумайте новые способы «волочения». Кто придумает самый интересный, получит бонус. Кто наберет больше всех бонусов, в конце года получит подарок. И это — не шампанское. Это, — Панин кашляет, — это гораздо лучше, чем шампанское… Скажу вам в конце года.

«Никто не хотел быть Бэтменом»

Мы идем в офис «Мастера», который находится под потолком крепости: поднимаемся по витой деревянной лестнице на второй этаж, заходим в кабинет Панина. На стенах висят оленьи рога, бутафорские рыцарские доспехи, шкуры каких-то животных.

— Какой самый сложный трюк вам приходилось делать? — задаю я стандартный журналистский вопрос.

— Общение с чиновниками. Ничего сложнее в моей жизни не было. Война за территорию. Четыре гектара рядом с Третьим кольцом! Здесь же раньше свалка была. А теперь, — Панин ухмыляется, — детский городок. Вроде у нас и официально все: образовательное учреждение, культурная ценность — не к чему придраться. Но уж очень хочется этим чиновникам прогнать нас отсюда, построить тут торговый центр и заработать себе на парочку лишних квартир. Уж так им хочется, сил просто нет.

Прыжок с пятнадцатиметровой высоты на съемках сериала «Грязная работа»

— А это правда, что вы почти не ставите трюки в кино?

— Да просто не такой я человек, чтобы вести переговоры, ходить по студиям, лизать жопу продюсерам. Пускай сами ко мне приходят. И ведь приходят! Тридцать процентов кинорынка по-любому мои.

— А это правда, что у вас высокий травматизм?

— Да завидуют они мне просто! — взрывается Панин. — Они сами скольких людей угробили! У нас травматизм гораздо меньше, и они это знают. Но при этом у меня дети пятнадцатилетние с пятидесяти метров в подушку прыгают, а взрослые — со ста. Нигде в мире больше такого нет. Ты видишь, как я их тренирую!

Они готовят трюки от начала и до конца, и на страховке работают, чтобы понимать, как все делается. Никто здесь у меня еще не умер, ни один человек. Морин погиб на съемках, а съемки кто делал? Ассоциация. Да ему вообще нельзя было давать такой трюк, я и раньше ему это говорил! Завидуют они мне, потому что у меня хорошая база, техника, мотоциклы, бигфуты — и я ничего не боюсь. Когда на «Золотом орле» у Михалкова надо было, чтобы Бэтмен летал, так они все обосрались, я один согласился. Потому что это вживую надо делать, без всяких дублей.

— А правда, извините, что вы — уголовник?

— Нет, это миф. Но я его сам поддерживаю.

— Зачем?

— По традиции. С тех пор еще, когда я сделал базу и на меня наезжали. Пусть думают, что уголовник, больше уважать будут.

«Работники ножа и топора-а-а-а-а-а-а, романтики с большой дор-р-р-р-р-роги»…

— А это правда, что ваши дети — трудные подростки с криминальным прошлым?

— А вот это отчасти правда. По два, по три привода у некоторых. Из неблагополучных семей. Нескольких человек мы официально отсудили, а то бы их в детдом отправили.

— И теперь они стали каскадерами?

— Они стали нормальными людьми! Они здороваться научились! Вот что главное! А каскадер — это не профессия. Это состояние души.

— А что за подарок они получат? Который круче шампанского?

— А, подарок-то? — Панин мечтательно глядит в потолок. — Они получат… работу в кино.

Мы выходим на улицу — посмотреть, как горит живой человек. Под одежду надевают асбестовый костюм, потом его мажут напалмом и каскадер бежит, в панике размахивая руками, по определенной траектории — к тушителям. На главной площади тем временем проходит репетиция завтрашней Масленицы, сценарий которой каскадеры придумывали всей своей подростковой коммуной: «Где Большой Джек? Кто будет драться с Одноглазым Биллом?

Пираты, все сюда! Начинаем штурм корабля!» Звучат «Раммштайн» и Цой. Совсем недалеко, за Третьим кольцом, возвышаются в тумане недостроенные небоскребы «Москва-Сити». Дети играют в пиратов. Панин играет в разбойника. Мой внутренний подросток хочет остаться жить в этом разгильдяйском фэнтези-мире. Здесь и правда памятник истории, только не Древней Руси, а России девяностых. Если хотите почувствовать их бесшабашную атмосферу, надо приходить сюда, где в двух шагах от Бережковской набережной еще не построили торговый центр.

«К нам спецназ приходит учиться»

— Слушай, ты, доблестный сын Палестины! Если ты, падла, еще раз попробуешь сделать от меня ноги, я тебя порву от жопы до макушки!

Российский спецназовец везет в Москву еврейского банкира, который владеет важной финансовой информацией. Дело происходит на Мальте. Спецназовец — туповатый, грубый и крутой. Еврей — умный, циничный, самолюбивый. Вокруг — средиземноморские красоты и стремные люди в масках. Мы смот рим шпионский боевик Олега Погодина «Непобедимый» вместе с постановщиком трюков, каскадером Александром Самохваловым. Агент Егор Кремнев совершает головокружительный паркур по мальтийским улочкам вслед за своим чудо-чемоданом, который похитили враги.

— Это актер сам делает. А это уже дублер. А это актер. А это дублер. Актер. Дублер.

Кадры сменяют друг друга с интервалом в одну секунду, нет никакой возможности осознать, что в этой сцене на самом деле снимались два разных человека, просто никогда в голову не придет.

— А вот взрыв. Видите — он упал. Если нет ранящих осколков и мелких предметов, это ощущается просто как сильный толчок. Главное — не поворачиваться к взрыву лицом.

Самохвалов и Панин похожи друг на друга, как лед и пламень. Панин — эксцентричный холерик и романтик, Самохвалов — уравновешенный сангвиник и прагматик. Панин учился каскадерскому мастерству прямо на съемочной площадке, Самохвалов получал специальное образование в Канаде. Панин через пять минут переходит на «ты» и начинает ругаться матом, забывая спросить, как тебя зовут; у Самохвалова голливудская улыбка и отстраненное западное дружелюбие. Панин интересуется высотами, скоростями, рекордами; Самохвалов — монтажом, бюджетом, съемками.

— Знаете, в чем главная проблема российского кино? Все говорят: «У нас нет таких бюджетов, как в Америке». Это ерунда — у нас и цены совершенно другие. Все эти вертолеты, военную технику, костюмы в России можно иметь за копейки. Проблема в том, что у нас продюсеры не умеют планировать съемочный процесс. А ведь это процесс, во многом напоминающий строительный. Вы можете себе представить, чтобы архитектор, когда здание уже наполовину построено, сказал: «А давайте сделаем с этой стороны балкончик и подвинем несущую стену!» А в кино такое происходит сплошь и рядом: «Вы заливайте фундамент, а план мы вам дадим потом». В сложных сценах экшна, где задействованы каскадеры, это особенно важно. Ведь если они плохо подготовлены, если нет четкой договоренности со всеми участниками съемок, все приходится выдумывать прямо на площадке. А съемочный день стоит, например, 80 тысяч долларов.

— Отдай штурвал, лярва! Ты не умеешь держать штурвал!

В фильме появилась девушка, которая не то помогает, не то мешает главному герою. Она мчится на катере среди скал, потом делает лихую дугу — и катер преследователей летит по воздуху, напоровшись на риф.

— Очень талантливая актриса. За месяц мы научили ее обращаться со штурвалом. Эту сцену очень сложно было снять — водитель катера, на котором была установлена камера, боялся подойти слишком близко, чтобы правда не врезаться в риф, а она — ничего.

— Так, значит, актеры сами могут делать трюки?

— Да, мы стараемся по максимуму научить. Епифанцев, который играет агента, сорок дней тренировался, учился падать, репетировал с нашими ребятами перестрелки. Так делается во всех западных фильмах. Брюс Уиллис, например, знает, что если долго не стрелять, то возвращаются привычные рефлексы — глаза моргают. Поэтому за два дня до съемок он идет в тир. А вот эту сцену мы сняли одним кадром — чтобы было видно, что актер сам все делает…

Епифанцев и правда очень быстро и красиво перестрелял всех гадов. Фильм начинает мне все больше нравиться — сначала кажется, что он о доблестных российских воинах и продажных олигархах, но по ходу становится ясно, что это только пародия на такой фильм: герой на самом деле хоть и непобедимый, но лох — его все время обводят вокруг пальца, он попадает в абсурдные передряги, а в финале выясняется, что все усилия были напрасны, олигарх откупился, и его отпустили.

— Актеру не говорили, что он снимается в комедийном жанре, поэтому агент Кремнев получился таким убедительным, — комментирует Самохвалов.

На площадке перед маленьким дачным домиком, где находится офис Самохвалова, проходит тренировка команды Shadow squad, в переводе — «Эскадрон теней». Так называется международный клуб каскадеров со штаб-квартирой в Монреале. Человек десять ребят, одетых в очень крутые спецназовские костюмы, ползут рядком вдоль забора, эффектно лупят друг друга по морде, картинно падают на снег, кувыркаются, кричат от боли. Это выглядит как военные учения, но интереснее. Наверное, в нашей армии позавидовали бы такой тщательной подготовке. Приглядевшись, я вижу, что один из «спецназовцев» — девушка.

— Это как балет! — улыбается Самохвалов. — Мы репетируем мизансцены, которые могут понадобиться при съемке боевика. Вот герой сражается с двумя врагами: у одного отобрал автомат, другому дал по морде. Сзади подходит первый, герой бьет его прикладом. Это простейшая азбука, из которой, как в конструкторе, складываются большие экшн-сцены. Потом мы уже сможем работать с режиссером, предлагая ему разные варианты.

— А не заменит ли каскадеров компьютерная графика? Сейчас ведь почти все можно нарисовать.

— В ближайшее время нет. Каскадеры дешевле. Нарисовать взрыв еще можно, а нарисовать, как умирает человек, — совсем другое дело. Хорошего каскадера не нарисуешь. Кстати, в Канаде я понял, чем наши каскадеры отличаются от западных. Наши приходят, как правило, из спорта. У них отличная физическая подготовка, но они не актеры — не умеют эффектно двигаться, играть лицом. А ведь на Западе каскадер получает столько же, сколько средний актер.

— А у нас?

— Пока чуть меньше. Мы стараемся поднять ставки — платим 15 тысяч за съемочный день, это почти столько же, сколько у актеров. Но мы хотим, чтобы наши ребята умели играть. Например, если отнимать пистолет как в жизни, это будет некинематографично. Вот так, смотрите — раз! Кажется, что человек просто его отдал. Поэтому для кино мы делаем это более эффектно — на раз-два-три. То же самое с автоматом. Вот держите. Видите, я отобрал его у вас на самом деле. Вы не смогли его удержать. Ровно так же делают настоящие спецназовцы, но, конечно, гораздо быстрее. Мы у них учимся, а они — у нас. На наши занятия иногда ходит один спецназовец, чтобы посмотреть, как организуется тренировка.

— К вам? Спецназ?

— Ну да, у них же нет института подготовки инструкторов. Сам-то он все, конечно, умеет, но его интересует процесс обучения.

Я все не решаюсь спросить у одного из каскадеров, почему у него такие странные глаза. Один, маленький, все время моргает, как будто очень напряжен, другой — прозрачный и круглый. В итоге не выдерживаю, задаю вопрос. Оказывается, в нем нет ничего неприличного.

— Производственная травма. Помповые ружья разные бывают, — непринужденно улыбается Яша. — Зато теперь у меня киношная внешность. Играю бандитов всяких, ну и сумасшедших.

Я расспрашиваю каскадеров про адреналин: правда ли, что чем опаснее трюк, тем приятнее?

— Да ерунда это все. На адреналине ничего не сделаешь. Это непрофессионально. Вы думаете, только вам страшно? Нам тоже. Страшно, неприятно, боишься, но делаешь.

— Зачем же вы тогда работаете? Ради чего?

— Ну, я вот, например, честно говоря, работаю за деньги, — отвечает каскадер Саша.

— Но страшно же! Можно же умереть!

— А это кому как на роду написано.

Странная все-таки профессия. Делают взрывы — но без осколков. Рискуют жизнью — но со страховкой. Умеют то же, что и солдаты, — но не воюют. И слава богу.

Юлия Вишневецкая; фотографии: Сергей Каптилкин, Русский репортер

Tweet