Откровение самоубийцы. Академик В. Легасов: «Об аварии на Чернобыльской АЭС». Кассета 3-я

…9-го мая было обнаружено небольшое, но ярко светящееся малиновое пятно внутри 4-го блока. Трудно было определить: горят ли это парашюты, на которых сбрасывался свинец, или другие материалы. Но, скорее всего, это была раскаленная масса, как потом уже много позже я понял – раскаленная масса песка, глины и всего того, что было набросано. Было принято решение дополнительно ввести 80 тонн свинца в жерло реактора… (Стилистика и орфография документа сохранены)

Запись на кассете № 3

«Своими глазами видел как командиры экипажей, офицеры молодые загружали мешки песком, нагружали эти мешки в вертолеты, летели, устанавливали, выходили на цель, сбрасывали, возвращались и снова проводили эту работу.

Вот, примерно 27 или 28 апреля – эти два дня, ни Минэнерго, ни местные власти никак не могли организовать работу, такую форсированную, четкую, по подготовке тех предметов, которые тре- бовали заброса в шахту реактора.

Где-то с 29 числа этот порядок был организован. Были уста- новлены нужные карьеры, пошел свинец. Уже были расставлены люди и после этого дело пошло на лад. Вот к этому же времени, примерно, вертолетчики нашли способ действий своих очень такой эффективный, расположив наблюдательный пункт на крыше здания райкома партии в городе Припять. Оттуда они наводили на цель экипажи которые нахо- дились над четвертым блоком.

Я должен сказать что эта работа в общем-то была не безо- пасна, потому что нужно было зависнуть, сбросить большую тяжесть, уйти вовремя, не получив избыточных доз облучения и, главное, – попасть в цель. Все это было отработано. Если мне память не изме- няет, то цифры были такие: десятки тонн в первые сутки были сбро- шены, сотни тонн потом, пошли на вторые и третьи сутки.

И, наконец, майор АНТОШКИН, он как-то нам, Правительственной комиссии, вечером рапортовал о том, что за одни сутки было сбро- шено 1100 тонн материала. В общем такое форсированное, активное действие всех людей, доставлявших материалы и производивших сбросы этих материалов, привели к тому, что ко 2-му мая практи- чески реактор был закупорен. И вот с этого времени выделения ра- дионуклидов (сколь ни-будь заметное суммарное выделение радионук- лидлов) из чрева реактора уменьшилось.

Одновременно воинские части продолжали проводить все необхо- димые разведывательные операции.

Работа Правительственной комиссии в первые дни происходила следующим образом. Рано утром Борис Евдокимович ЩШЕРБИНА собирал членов Правительственной комиссии. Приглашались все отвечающие за те или иные операции. Заседание начиналось, как правило, с докла- да генерала ПЕКАЛОВА, который показывал состояние радиационной обстановки в зоне станции и прилегающих зонах. Конечно все эти дни, каждый день, обстановка становилась все более и более слож- ной, потому что и уже изученные участки давали более повышенный (день ото-дня) уровень радиации и число таких участков увеличива- лось. Увеличивалось оно потому что выходили на новые объекты раз- ведчики, ну и старые объекты получали большое количество попавших на них радиоактивных нуклидов.

В общем обстановка так осложнялась, что становилось понят- ным, что масштаб операции должен был быть увеличен. Еще в момент конгломерации процессов в самом четвертом блоке сразу же начались первые дезактивационные операции.

Но к чему они сводились? Я помню, как будущий Министр сред- него машиностроения товарищ РЯБЕВ, сменивший МЕШКОВА в составе Правительственной комиссии, сам возглавил группу, (получив рецепт от специалистов о том как нужно готовить составы, способные обра- зовывать при застывании полимерной пленки), организовал на откры- той площадке на одном из хозяйственных участков города Припяти команду, которая занималась приготовлением таких растворов.

Затем сами группой они ходили и поверхности, наиболее заг- рязнённые, покрывали этими растворами. В это же время, группа, мною вызванная, под руководством товарища ЩУПАКА Александра Федо- ровича из нашего Института, занималась изучением способов введе- ния таких компонентов в почву и на ее поверхность, которые способны были бы сорбировать наиболее подвижные радионуклиды, к каким относили цезий.

Вот тогда появились фосфатные составы. Группа Новосибирцев телеграфировала мне о необходимости более широкого использования туфов, целитов, а значит мы устанавливали Закарпатские, Армянские месторождения этого материала и заказали его составами.

Использование таких целито-содержащих материалов оказалось полезным. Полезными даже очень сильно, как и при внесении в почву для удержания радионуклидов, так и для внесения в тело плотин, уже начавших строиться по рекам, малым и большим.

Должен сказать, что, конечно, и бестолкового было много в этой работе. Не все точно документировалось, что уже сделано, а что не сделано. Давались команды. Проверка выполнения и точность выполнения команд иногда откладывалась на позже.

Так, уже спустя некоторое время, приехав на площадку я обна- ружил, что в районе ливневой канализации сорбенты просто засыпа- ют, в то время когда нужно было сделать соответствующие поддоны, с помощью которых можно было бы по мере насыщения сорбентов ради- онуклидами, быстро и просто менять один поддон на другой, а про- изводилась просто механическая засыпка.

Лев Алексеевич ВОРОНИН, который в это время командовал Пра- вительственной комиссией, довольно быстро меня понял. Мне пока- зал, что дал соответствующие команды, но по-моему эти команды так до исполнения, в конечном счете, и не дошли.

Кроме того сама, периодически проводящаяся, смена состава Правительственных комиссии приводила к тому, что, – один состав закажет какое-то количество регентов, сорбентов, нужных материа- лов, – а другая команда приезжающих начинает действовать по несколько другой схеме и на приемных транспортных путях скаплива- лось достаточно большое количество неразгруженных вагонов.

Стали возникать такие материально-хозяйственные вопросы, возникла разделительная ведомость, связанная с тем, что всё, что проводится в штатном испытанном режиме – вот эти материалы заби- рает армия и используют их при дезактивационных работах, а все что должно испытываться, это все должно было поступать к органи- зациям Министерства среднего машиностроения. Они должны были предварительно материалы испытать и дать по ним соответствующее заключение и только после этого можно было их передавать армии для серийного использования.

Использовалось материалов много: и наши советские отечест- венные предложили, но, в общем-то все, в конце-концов, дело све- лось к тому, что наиболее эффективными методами было пылеподавле- ние и защиты свелись к следующим операциям: первая – на наиболее загрязнённых участках, это конечно прежде всего – механический сбор наиболее зараженных частиц.

Этот механический сбор при разных попытках использования, скажем, роботов, закупленных, в том числе и в ФРГ, оказался неу- дачным, потому, что все роботы, которые были испытаны в первый период времени, – они оказались либо механически неработоспособны в условиях развалов, в условиях больших неровностей на поверх- ности. Просто не могли механически преодолевать препятствия, а на ровных поверхностях, в условиях больших радиационных полей, электроника, как правило, управляющая отказывала, и эти роботы не могли действовать.

Поэтому, в конечном счете, наиболее удачным способом оказа- лись бульдозеры дистанционно-управляемые, или просто бульдозе- ры-скреперы. Такая наша обычная техника, кабины которых была на- дежным образом освинцована и водитель защищался, находясь в этой кабине. Вот на первых этапах это и оказалось наиболее эффективным способом, когда с помощью обычной техники, но при надежной защите человека, управляющего этой техникой, удалось собрать и захоро- нить наиболее грязные частицы, наиболее опасные загрязнения.

Следующая операция было бетонирование уже очищенной земли с предварительным подслоем. Это такая операция проводилась. Включа- лись в действие мощные пылесосы, перед тем как бетонирование про- изводилось и убиралось достаточно большое количество загрязненной пыли.

Бетонирование, выведение различных лакусов, которые иногда оказывались и неудачными. Затем химические составы. Наиболее ин- тересными из них оказались составы, предложенные член-корреспон- дентом Виктором Александровичем КАБАНОВЫМ, испытанные ранее в ра- йонах пылевых бурь в Средней Азии. Составы, которые были способны закреплять частицы почвы, но в то же время пропускать влагу и позволять подпочвенному слою жить нормальной жизнью. Вот эти испытанные составы оказались удачными. Виктор Александрович КАБА- НОВ, с помощью руководителей Министерства химической промышлен- ности, сумел в Дзержинске организовать достаточное производство этих средств и они в общем довольно широкое использование этих средств и они, в общем, в широкое использование вошли.

Самые тривиальные методы очистки имели то же большое значе- ние: постоянное мытье дорог, создание пунктов дезактивации техни- ки и людей, – это все, по мере развития событий, становилось все более широко используемым и все более организованным.

Начал я было говорить о том, как были организованы работы Правительственной комиссии. Начинала она работу свою очень рано, где-то в 7 или 8 утра проходило первое заседание, под руко- водством Председателя, на котором выслушивалась соответствующая дозиметрическая обстановка в различных регионах области. Давались соответствующие задания. Проверялось выполнение ранее сделанного. Затем все специалисты приступали к выполнению своих заданий и где-то поздно вечером (при ЩЕРБИНЕ это было, по крайней мере, где-то часов в 10 вечера) снова подводились итоги: давалась оцен- ка радиационной обстановки, состояния работ по сооружению дамб, скважин, по получению необходимой техники по новым данным, по возведению саркофага.

Вся эта информация выслушивалась, тут-же принималось опера- тивные решение. Регулярно, несколько раз в день, с руководством Правительственной комиссии последовательно разговаривали товари- щи: ДОЛГИХ Владимир Иванович, товарищ РЫЖКОВ Николай Иванович. Это было обязательно каждый день.

После приезда на место событий РЫЖКОВА и ЛИГАЧЁВА, я уже, по моему говорил об этом, но повторюсь – Правительственная комиссия первого состава выехала. При этом было объявлено, что она будет постоянной Правительственной комиссией, а менять её будут дубли- рующие составы. Но меня и СИДОРЕНКО оставили для того, чтобы я заканчивал работу по дезактивации, а СИДОРЕНКО – продолжал тща- тельно анализировать роль Госатомэнергонадзора, в том что было и в том, что происходит в настоящее время.

Поздно ночью, 4-го мая, там уже руководил Иван Степанович СИЛАЕВ (очень спокойный, очень деловито проводящий свои работы). По его приказанию меня разыскали. Оказывается меня вызвали в Москву, на заседание Политбюро на 5-е мая. Первым самолетом я вы- летел.

Прилетел в Институт, где меня встретили, обмыли, отмыли, очистили, на столько, на сколько это было возможно. Вот, заскочил я домой, увидел свою жену, конечно, очень расстроенную, ну и к 10-ти часам приехал на Политбюро, где последовательно тов. ЩЕРБИ- НЕ, тов. РЫЖКОВУ и мне пришлось давать объяснение всему тому, что происходит.

Председательствующий на Политбюро Михаил Сергеевич ГОРБАЧЁВ сходу предупредил, что сейчас его не интересует проблема винов- ности и причинности аварии. Его интересует состояние дел и те не- обходимые мероприятия, еще дополнительные, нужные государству для того, чтобы быстрее справиться с возникшей ситуацией.

По завершению этого заседания Политбюро, Михаил Сергеевич, обращаясь неизвестно к кому, но видимо к Министрам БРЕЖНЕВУ, ЧА- ЗОВУ, которые при этом присутствовали, попросил товарищей вер-

После заседания Политбюро я зашел в кабинет Бориса Евдокимо- вича ЩЕРБИНЫ и спросил: относится ли эта просьба и ко мне, или мне нужно задержаться, как и всей Правительственной комиссии здесь в Москве для продолжения своей текущей работы?

Он сказал: “Да, ты остаешься здесь и продолжаешь текущую ра- боту”. Я поехал в Институт, но еще не доезжая до Института, в машину мне позвонили от ЩЕРБИНЫ и сказали, что все-таки, по просьбе СИЛАЕВА, с который он обратился к Генеральному Секретарю, мне нужно выехать обратно в Чернобыль, потому, что односторонние действия ВЕЛИХОВА, который там оставался, по каким-то причинам, беспокоили Ивана Степановича.

Ну, и в этот же день, в 4 часа дня, с Чкаловска я вылетел на самолете и вновь оказался в Чернобыле, где и продолжал работу.

Работа шла примерно в старом плане, т.е. шла она в трех нап- равлениях: 1. наблюдение за состоянием 4-го блока, ибо основные засыпки уже кончились, а вводились различные зонды, с помощью которых можно было мерить температуру, радиационные поля, контролировать движение радионуклидов в 4-м блоке; 2. расчистка территории промышленной площадки самой Черно- быльской АЭС; 3. работы по сооружению тонелей под фундаментом 4-го блока и ограждение 30-ти километровой зоны, продолжение дозиметрических работ, и начало дезактивационных работ. В это же время армия выделила строителей, областные органи- зации выделили строителей для сооружения поселков, в которых мог- ли бы жить эвакуированные люди.

Огромная была работа, требовавшая, и движение масс людей, и создание необходимой пропускной системы, и немедленного на месте составления плана организации работ.

В эти же дни, где-то 9-го мая нам казалось, что дышать, жить, гореть, 4-й блок перестал. Он внешне был спокойный и мы хо- тели день Победы нашей, 9-го мая, как-то вечером поздно, торжест- венно отпраздновать, но, к сожалению, именно в этот день было об- наружено небольшое, но ярко светящееся малиновое пятно внутри 4-го блока, что говорило о том, что температура высокая там еще имеет место, трудно было определить: горят ли это парашюты, на которых сбрасывался свинец и другие материалы. На мой взгляд, на это было очень не похоже, скорее всего это была раскаленная масса, как потом уже много позже я понял, раскаленная масса песка, глины и всего того, что было набросано.

Мы были, конечно, огорчены. Праздник 9-го мая был испорчен и было принято решение дополнительно ввести 80 тонн свинца в жерло этого реактора, что и было сделано. После этого свечение прекра- тилось и праздник 9-го мая мы уже более в такой спокойной и нор- мальной обстановке отпраздновали 10-го мая.

Не могу не отметить какую большую роль играл там маршал АГА- НОВ, со своими инженерными войсками, потому, что сплошь и рядом возникали задачи. Для того, что бы пройти к той или иной отметке, протащить тот или иной шланг. Нужно было пробить отверстия. При этом каждый раз, когда решалась задача, скажем, пробивать это от- верстие с помощью военно-инженерных средств, т.е. стрелять, нап- ример, из пушек соответствующего калибра, то каждый раз возникала опасность – не рухнет ли оставшаяся конструкция. Нужно было сде- лать соответствующие оценки, прикидки. И вот всю эту работу маршал АГАФОНОВ и его подчиненные вели предельно четко, предельно ор- ганизованно, собранно и очень точно.

Уже тогда, в эти трудные и тяжелые дни мы все таки имели не- которое, парадоксальное казалось бы, приподнятое настроение. Оно было связано конечно не с тем, что мы присутствовали при ликвида- ции такого трагического события. Трагизм, конечно, был основным фоном, на которым все происходило, но некоторую приподнятость создавало то как работали люди, как быстро откликались на наши просьбы, как быстро просчитывались различные инженерные варианты, а мы уже там на месте начали просчитывать первые варианты соору- жения купола над разрушенным блоком.

Впоследствии эта работа была поручено заместителю Председа- теля Совета Министров товарищу БАТАЛИНУ, который взял руководство проектными работами в свои руки. А впоследствии само сооружение было поручено Министерству среднего машиностроения.

Где-то 9-10-го мая, вот в это время, после разговора по телефону с Михаилом Сергеевичем ГОРБАЧЁВЫМ, в котором он просил ме- ня лично дать ему некую хронологию событий, описание того что происходит, поскольку он готовился к выступлению по Центральному телевидению перед Советским Союзом, я приступил к написанию соот- ветствующей записки, где изложил, все, что к тому времени мне бы- ло известно: как развивались события; каким образом произошло разрушение 4-го блока; какие работы уже сделаны; какой большой объем работ предстоит сделать.

Эту записку я показал Евгению Павловичу ВЕЛИХОВУ, он в нее не внес никаких дополнений и Ивану Степановичу СИЛАЕВУ, который внес целый ряд организационных замечаний, – после чего втроем мы эту записку подписали и отправили Михаилу Сергеевичу ГОРБАЧЁВУ. Она и была частично использована в его (текст стерт).

Видимо я хотел сказать, что в Институте впервые образова- лась, удалось собрать группу специалистов, которые смотрели на атомную энергетику как на систему, все элементы которой должны были быть равно экономичны, равно надежны и, в зависимости от размера того или иного элемента системы, его качества, в целом система атомной энергетики могла быть более или менее оптималь- ной.

Вот такие работы были только начаты. Мне всегда казалось, что это правильный подход. Понять какая доля энергии должна в форме ядерной энергии даваться в задании, вместе с энергетической комиссией Анатолия Петровича. Затем посмотреть какого качества энергия нужно, замещать ядерными источниками, потом посмотреть в каких регионах это сделать наиболее целесообразно и после этого сформулировать требования к аппаратам, которые могли бы наиболее оптимальным образом соответствовать тем задачам, которые вытекали из топливо-энергетического баланса страны. И выбрав соответствую- щие аппараты, уже над ними, инженерным образом работать так, что бы они отвечали всем международным критериям безопасности.

Вот эта группа вопросов мною была… Ну, к ней я был при- частен, по крайней мере, в постановке задачи, в развитии этих работ. Она довольно успешно началась. Но вот с болезнью Александра Сергеевича КОЧИНОВА и с последующими событиями, – все изменилось. Сейчас снова возобновлен чисто инженерный подход, где просто ап- парат с аппаратом сравниваются.

Каждый специалист, который придумал либо какое-то усовер- шенствование существующего аппарата, либо принципиально новый, – доказывает его преимущества. Единой системы, критериев оценки та- кой нет. Может быть сейчас ее пытаются создать.

Я в последние месяцы уже не знаю, что происходит потому что когда-то я сформулировал характер этой работы, как он должен про- истекать, но, а затем оказался из самой этой работы исключенным. Что там происходит сейчас, мне трудно сказать.

В общем составе работающей группы есть конечно умные специа- листы, может все и станет на свои места.

Вот на заседании 14 июня Николай Иванович РЫЖКОВ в своем выступлении сказал, что ему кажется, что эта авария на Черно- быльской АЭС была не случайной, что атомная энергетика с некото- рой неизбежностью шла к такому тяжелому событию. Тогда меня эти слова поразили своей точностью, хотя сам я не был еще в состоянии так эту задачу сформулировать. Но вот он сформулировал – таким образом.

Я действительно хочу понять те многочисленные остановки, случай, например, на Кольской АЭС, когда главный трубопровод, на- иболее ответственный трубопровод, по сварному шву, вместо того, что бы нормальным образом осуществить сварку, сварщики заложили просто электрод и потом слегка его приварили сверху и, конечно, это могла быть страшная авария – разрыв большого трубопровода ВВЭРовского аппарата – это самая крупная авария с полной потерей теплоносителя, с расплавлением активной зоны и т.д.

Хорошо, что персонал, как мне говорил потом директор Кольской АЭС ВОЛКОВ Александр Петрович, был так вышколен что бы быть внимательным и точным, потому, что свищь первый, который был замечен оператором, его то и в микроскоп не увидишь. Помещение шумное, каких-то звуковых сигналов то же можно было не услышать, – тем не менее оператор этот был на столько внимательным, что за- метил аномалию на этом основном сварном шве.

Начались разбирательства. Выяснили, что это просто халтура была. Ответственный трубопровод халтурно заверен. Стали докумен- тацию смотреть. Там вроде подписи есть. При проверке документации оказалось, что не только подпись сварщика есть, что он качествен- но сварил шов, но подпись гамма-дефектоскописта, который проверил этот шов, – шов, которого не существовало в природе. И все это было сделано, конечно, во имя того, что бы увеличить производи- тельность труда. Больше швов варить. И такая халтура, которая просто поразила, помню, наше воображение.

Это потом проверялось на многих станциях: эти же участки, эти же сварочные швы, – и не везде все было благополучно. Частые остановки аппаратов, частые свищи ответственных коммуникаций, не удачно работающие задвижки, выходящие из строя каналы реакторов типа РБМК, – все это каждый год происходило.

Значит, десятилетние разговоры о тренажерах, которые все успешнее, в большом количестве и лучшего качества ставились на Западе, и которых мы, по-прежнему, не имели в Советском Союзе.

Пятилетние, по крайней мере, разговоры о создании системы диагностики состояния наиболее ответственного оборудования, – ни- чего этого не делалось.

Вспоминалось, что качество инженеров и любого другого персо- нала, эксплуатирующего атомную станцию, постепенно понижалось. Но и всякий человеке, который бывал на стройках атомной станции, по- ражался возможности деже там, на таких ответственных обёектах ра- ботать, знаете, как на самой такой последней халтурной стройке.

Все это, как отдельные эпизоды, было у нас в головах, но когда Николай Иванович РЫЖКОВ сказал, что атомная энергетика шла к этому, – то вот перед моими глазами встала вся эта многолетняя создаваемая картина. Перед моими глазами встали специалисты собственного института, которые уж очень конкретно, очень привыч- но относились ко всему происходящему в области строительства атомных электростанций.

Вспомнил я Министерство, с его какими-то странными, в об- щем-то говоря, заботами – это не Главк, который нами руководил, – этот главк который действительно сводил концы с концами, доставал деньги, доставал деньги, передавал информацию со станций на вы- шестоящий уровень, посылал куда-то людей на пуски-приемки.

И я стал вспоминать, что нет ни одного человека, ни одной группы людей, которые вели бы целенаправленную работу по анализу ситуации в атомной энергетике, по изменению практики строительст- ва станций, поставки оборудования, – хотя отдельные такие спаро- дические движения происходили.

Например, многолетняя борьба Виктора Алексеевича СИДОРЕНКО, поддержанная академиком АЛЕКСАНДРОВА, увенчалась, например, реше- нием Правительства о создании Госатомэнергонадзора – такого госу- дарственного Комитета, представители которого должны быть на каж- дой станции, на каждом предприятии, изготавливающем ответственное оборудование для атомных станций, должны, так сказать, давать или разрешения или останавливать работу, в зависимости от ее качест- ва.

Этот же Госатомэнергонадзор должен был тщательно пересмот- реть все документы нормативные и улучшить их, и проверять соблю- дение всех нормативных требований, при практической работе. Вот этот, скажем, вопрос был как-то решен.

Но был решен по чудному как-то. Вроде, знаете, как сейчас Госприёмка. Ну появилась большое количество специалистов, хороших специалистов, отвлеченных от конкретной инженерной практической и научной деятельности.

Сели они за столы. Начали выбивать себе дом, столы, долж- ности. Начались какие-то такие дополнительные, конечно, временные осложнения в проведении тех или иных операций, но как видно было уже в начале деятельности этого Комитета, как показала Чернобыльская авария – эта организационная надстройка, из-за отсутствия продуманности собственно реальных механизмов воз- действия на качество атомной энергетики, в общем себя этот коми- тет или не успел проявить, а может и никогда не проявит, с точки зрения повышения качества нашей атомной энергетики.

И требования ими формировались не идеальные, не такие кото- рые должны быть для того что бы атомная энергетика была безо- пасной, а в требованиях своих они как-то исходили в общем от ре- альной ситуации, у нас сложившейся, используя некоторый опыт за- падный, – такая комбинация западного опыта, нашего опыта, сложив- шихся представлений, уровня машиностроительного производства Со- ветского Союза, которое не может обеспечить или не обеспечивает те или иные требования, – и все это оставляло довольно такое впе- чатление клептической картины – не стройной, не сложной.

Многие регламенты, правила, требования были такими сложными, путанными. В отдельных частях противоречащими друг другу. Может быть, на первый взгляд, что бы понять что этого противоречия нет – надо было провести какую-то дополнительную работу.

Все, что казалось бы в нормальном режиме должно просто хра- ниться на одной-двух дискетах на персональном компьютере, находя- щемся рядом с оператором, и он мог бы в любую минуту что-то для себя уточнить.

Все это хранилось в старых, затрепанных книжках, за которыми надо было идти, надо было изучать, смотреть засаленные страницы, – все это, конечно, производило довольно убогое впечатление.

Но мне показалось, что впечатление этой убогости, остроту эту испытывали очень не многие люди. Я не видело своих сторонни- ков.

Как-то в руки мне попал журнал “Бизнесувик” – это еще, по-моему 1985 год, в котором была статья критикующая французов за активное сотрудничество (за попытку активного сотрудничества) с Советским Союзом в области ядерной технологии.

Ну, предполагалось, что мы увеличиваем Франции поставку при- родного газа, а в ответ на этот товарный продукт французы нам поставляют ядерные технологии, имея ввиду: роботов, которые способствовали бы проведению ремонтных работ, разгрузочно-перег- рузочных операций, некоторое количество диагностических систем и целый ряд приспособлений, делающих технологию в реакторостроении и в эксплуатации атомных станций более современной.

Но вот американский автор статьи критиковал французов, что они зря это делают (по политическим мотивам, мол – зря, по эконо- мическим мотивам – зря).

Но в этой статье было написано четко и ясно: во-первых, что физика реактора и, так сказать, физические основы атомной энерге- тики Советский Союз создал такие как во всем мире, ни в чем не уступают, но технологический разрыв, осуществления этих физи- ческих принципов – огромен и незачем французам помогать русским преодолевать этот технологический разрыв.

И перед этой статьей была такая паршивая, в общем, картинка нарисована, когда на фоне полуразвалившейся градирни около атом- ной станции французский, такой усатый, моложавый специалист пыта- ется с помощью указки объяснить как надо строить градирни русско- му медведю, который заложил палец в рот и с трудом понимает, что качество градирни имеет такое же неотъемлемое значение для ка- чества атомной электростанции, как и сам ядерный реактор.

Вот такая карикатура злая была. Вот я помню, что с этой ка- рикатурой я бегал по разным кабинетам: показывал ее МЕШКОВУ, СЛАВСКЛМУ, Анатолию Петровичу АЛЕКСАНДРОВУ и показывал как воп- рос, на самом деле, очень серьезный.

Вот вопрос разрыва между физическими представлениями о том каким должен быть реактор; между некачественным изготовлением топлива; и всей суммы технологических операций, многие из которых казались мелкими, и которые практикуются на наших станциях.

Вы знаете, я не в одном месте не встретил понимания, а даже наоборот – Анатолий Петрович АЛЕКСАНДРОВ позвонил КОКОШИНУ – за- местителю директора Института США и Канады (доктор такой – КОКО- ШИН – интересный человек, молодой) и просил его написать ан- тистатью, – разоблачить, значит, автора этой статьи, что ничего подобного, что Советская атомная энергетика на полном уровне на- ходится и так далее и так далее.

Хотя в статье утверждали, что Советская атомная энергетика с точки зрения вводимых мощностей, действительно находится не на мировом уровне; что реакторные концепции, принятые в Советском Союзе, являются физически правильными и обоснованными, что Со- ветские специалисты-реакторостроители являются хорошими.

Но, что технологическое обеспечение – всего этого сложного цикла – является очень отсталым, поэтому: много людей работает на станции, много плохих приборов, много неточностей в работе систем, обслуживающих станцию и т.д.

То есть, писалась там правда. Но, нет, – Анатолий Петрович настаивал на том, что бы КАКОШИН написал статью как такую, зна- чит, ну, разоблачающую эти точки зрения.

Но у КОКОШИНА хватило мудрости или не хватило времени для того, чтобы вот такой антистатьи не появилось. Ибо, если бы она появилась, – она появилась бы как раз бы в Чернобыльские дни.

По этому эпизоду я хотел подчеркнуть, что я был единствен- ный, пожалуй, ну из круга людей с которыми довелось общаться ост- ро чувствующим эту проблему. Остальные, гораздо лучше меня зная ситуацию на атомных эжлектростанциях но как-то к этому относились спокойно.

Однажды я слышал от ПОНОМАРЁВА-СТЕПНОГО Николая Николаевича (есть такой у нас заместитель директора по атомной энергетике, первый заместитель директора – сегодня). Он занимался реактором высокотемпературным, гелио-охлаждаемым и всегда мы этот реактор рассматривали как реактор обладающий лучшими технологическими возможностями для народного хозяйства, имеющий более высокую тем- пературу, значит его можно использовать: и в металлургии, и в хи- мии, и в нефтепереработке.

То есть рассматривали не как конкурента атомной электроэнергетике, а как дополнение к ней.

Но однажды в разговоре он сказал, что реакторы ВВЭР очень опасны. И это верно. В этом смысле конечно не дополнение, а, на самом деле, – альтернатива сегодняшней энергетике.

Вот от реакторщиков я впервые услышал так, в спокойной, правда, манере произнесенные слова, но очень серьезные, что сов- ременная наша атомная энергетика на ВВЭРах и РБМК, в равной сте- пени, является опасной и требует принятия каких-то дополнительных серьезных мер.

По свойству своего характера я начал более внимательно изу- чать этот вопрос и кое-где занимать более активные позиции и го- ворить, что действительно нужно следующее поколение атомных реак- торов более безопасных и, скажем реактор ТТЭР или жидко-солевой реактор пытался продемонстрировать как следующую ступень, более безопасного реактора.

Но это вызвало в Министерстве исключительную бурю. Бурю не- годования.

Особенно у Министра СЛАВСКОГО, который просто чуть-ли не но- гами топал на меня, когда говорил, что это разные вещи, что я неграмотный человек, что лезу не в свое дело, и что совсем нельзя сравнивать один тип реактора с другим.

Вот такая сложная была обстановка.

Потихоньку работали над альтернативными реакторами. Поти- хоньку добивались усовершенствования действующих и, что самое пе- чальное, никак не могли наладить серьезного объективного научного анализа истинного положения дел, выстроить всю цепочку событий, проанализировать все возможные неприятности, найти средства изба- виться от этих неприятностей.

Пытался я, как уже говорил, создать лабораторию мер безо- пасности. Потом она вошла в состав отдела безопасности атомной энергетики.

Но, поскольку ее возглавлял СИДОРЕНКО (этот отдел), то у не- го все это было подчинено, все таки, опять же, – выработке норма- тивов, документов, процедур, улучшающих дело на сегодняшних атом- ных станциях.

Но до серьёзной теории, до серьезного анализа, до серьезных концепций дело не доходило и, в общем, это было достаточно тре- вожным.

Чем больше атомных станций строилось, тем все реальнее, ко- нечно, становилась опасность того, что где-то, когда-то может произойти неприятность.

Это стало людьми как-то ощущаться, но все таки борьба с эти- ми опасностями велась, как борьба с каждым конкретным случаем: на какой-то станции выйдет из строя парогенератор – вот начинают приниматься решения по изменению конструкции парогенератора, ну и, конечно, рано или поздно добиваться улучшения ситуации.

Потом еще что-то случиться: на РБМК канал какой-то разор- вется, – вот, значит начинают исследовать – почему канал оборвался – в цирконий ли дело; в режиме ли эксплуатации станции; в каких-то других обстоятельствах.

Ну, улучшается при этом качество производимого циркония и качество изготовления труб из него, улучшается режим эксплуатации – и вот успокаиваются до следующего какого-то, – очередного, слу- чая.

Вот мне все казалось, что это не научный подход к проблемам безопасности атомной энергетики, но опять же, в силу того, что мои профессиональные занятия находились в другой области, и здесь я был наблюдателем, интегрирующим всякого рода такую информацию, которую невозможно было обсудить в Министерстве абсолютно, – по- тому что там привыкли к совершенно конкретным инженерным разгово- рам: как сталь на сталь заменить, изменить ту или иную технологи- ческую систему.

Все концепционные разговоры, все попытки какого-то такого научного последовательного подхода к этой проблеме осуществить, они не воспринимались никак.

Вот, накануне Чернобыльских событий, так дело все и развива- лось.

Причем, количество предприятий, которым поручалось изготов- ление различных элементов оборудования атомных станций увеличи- лось ведь то же.

Начали строить “Атоммаш”, вновь появилось много молодёжи, как наша пресса писала, завод построен был очень неудачно.

Качество, конечно, специалистов, которым еще предстояло осваивать свои профессии, желало много лучшего. Все это было вид- но, об этом комсомольцы, которые организовывали при ЦК комсомола штаб, помогающие развития атомной энергетики, много документов писали. Это было видно на станциях.

Особенно я был огорчен после посещения нескольких западных станций.

Особенно когда посмотрел станцию “Ловиса” в Финляндии. Стан- ция построенная по нашей идеологии. Наша, собственно, станция. Только строилась она финскими строителями.

Только выбросили всю нашу систему автоматизированного управ- ления и поставили Канадскую. Заменен целый ряд технологических средств, – наши были исключены из эксплуатации, а поставлены либо шведские, либо свои собственные. Порядки, заведённые на этой станции, резко отличались от наших, начиная от входа на станцию, внешнего порядка на ней, обучения персонала, потому что на этой станции был нормальный тренажер, на котором весь персонал прохо- дил периодическое обучение и разыгрывал возможные ситуации, кото- рые могут быть на реакторе.

Поразило меня время, за которые на этой станции осуществля- лась перегрузка. Очень интересно, персонал станции имел 45 чело- век, если мне память не изменяет, штата людей, которые занимались операцией подготовки перегрузки, т.е. они планировали кто должен участвовать в перегрузке из людей не работающих на станции. Под- бирали персонал. Договаривались о времени. Договаривались об инструменте. Договаривались о последовательности проводимых опе- раций. Велась в течении полугода, примерно, очень тщательная раз- работка процедуры перегрузки.

Зато самая перегрузка занимала 18-19 дней, в то время как у нас она занимает там месяц-полтора, иногда и два месяца.

Зато оперативного персонала там существенно меньше чем у нас. Внешняя чистота станции. Оснащенность станционных лаборато- рий. Всё это разительно отличалось от того, что имеем мы у себя в Советском Союзе.

Да, еще я хотел бы сказать, о системах управления.

Как только вспомнишь, как же управлялась наша атомная энер- гетика: Минэнерго, с его главками; Минсредмаш, с его главками; Главный конструктор; Научный руководитель; на всех уровнях специ- алисты (от начальника лаборатории до директора института), – мог- ли запрашивать информацию, вмешиваться в работу станции, писать докладные, чего-то такого предлагать, излагать, многочисленные ведомственные Советы, на которых чего-то обсуждалось и все это очень не стройно, не организованно, и не представляло из себя ка- кого-то единого естественного рабочего процесса, а каждый раз это было откликом на некоторое техническое предложение, или на неко- торую аварию, или на некоторую пред-аварийную ситуацию.

Вот все это создавало впечатление какой-то неряшливости и какого-то массового движения в неорганизованные работы в области атомной энергетики.

Это, кстати я менее остро чувствовал потому, что мои собственные функции сводились к тому, что бы в энергетической ко- миссии определять темпы ввода атомных электростанций во времени, ход событий, структуру атомной энергетики. Это, все таки, были перспективные вопросы.

А текущей деятельности я касался косвенно, в силу того, что это не было моей профессией, тем более мне не было поручено.

Но так все, чем больше я узнавал что там происходит, – тем тревожнее становилось.

Ну вот поэтому, когда Николай Иванович РЫЖКОВ на Политбюро и сказал слова о том, что атомная энергетика с неизбежностью шла к тяжелой аварии, сразу все эти, накопленные за многие годы, факты как-то выстроились у меня в одну линию и его слова светили, что это же так на самом деле и было.

И в общем-то все специалисты, – ученые, по крайней мере, – каждый в разное время и с разных трибун об отдельных фрагментах, свидетельствующих, что мы находимся на дороге, ведущей к трудной аварии, говорили: – говорил Анатолий Петрович АЛЕКСАНДРОВ, неоднократно приво- дя разительные примеры небрежности при монтаже атомных элект- ростанций; – говорил СИДОРЕНКО, говоря о беспорядках в эксплуатации и документации; – говорили молодые специалисты; и – говорили люди которые занимались материаловедением.

Возникала проблема неожиданно с тем, что, скажем, оказалось, что образцы-свидетели, опущенные в ту же финскую станцию “Ловиса” показали, что ресурс корпуса реактора может не выдержать заданных проектных параметров, – там на 30-40 лет, а он может работать су- щественно меньше.

Сразу начались отчаянные исследования, предложения, которые к настоящее время выработаны, – как справиться с ситуацией, (окончание стороны “А”, части 5) как продлить ресурс работы кор- пуса.

Все это вот носило такой какой-то значит спародический, вне- запно возникающий, характер. Но с одной стороны это можно было бы объяснить молодостью этой отрасли техники, и в какой-то степени это так, но, с другой стороны, это носило отражение и какого-то, в общем, неправильного стиля работы в целом.

Вот когда Николай Иванович свои слова эти произнес, когда все это ретроспективно, как прожектором, я осветил – все пред- шествующие события – я понял, что это правильные слова. Но понял я и другое, – что это не специфика атомной энергетики, что это все следствие организации работ вообще по созданию, тем более быстрому созданию, новой техники в которой нуждается народное хозяйство.

Вот способ организации работы на строительных площадках: несостыкованность разного типа производств (производств, скажем, тепловыделяющих элементов); машиностроительного оборудования; не- готовности строителей принять это оборудование вовремя; замусо- ренность строительных площадок; постоянная такая, какая-то непо- нятная динамика в количестве работающего строительного персонала (строительного, я имею ввиду, на атомных станциях) – то очень много, то очень мало; то, так сказать, разворачиваются работы на станции, то вдруг останавливаются, потому что нет того или иного оборудования…

Все это вместе взятое очень неприятный характер носило и, в то же время, вряд ли было исключительным и специфичным только для атомной энергетики.

Поэтому слова-то Николая Ивановича РЫЖКОВА надо было прини- мать, наверное, существенно шире. И я для себя, вот после того как побывал на Чернобыльской станции после аварии, когда познако- мился со всем что там происходит, – для себя то я лично сделал точный и однозначный вывод, что Чернобыльская авария – это апофе- оз, это вершина всего того неправильного ведения хозяйства, кото- рое осуществлялось в нашей стране в течении многих десятков лет.

Конечно, то что произошло на Чернобыле имеет не абстрактных, а конкретных виновников. Мы уже сегодня знаем, что система управ- ления защитой (СУЗ) этого реактора была дефектна и ряду научных работников это было известно и они вносили предложения как этот дефект убрать.

Конструктор, не желая, так сказать, быстрой дополнительной работы, не спешил с изменением системы управления защиты. При этом есть конкретные, конечно, виновники.

То, что происходило на самой Чернобыльской станции, в тече- нии ряда лет: вот, проведение, так сказать, экспериментов, прог- рамма которых составлялась чрезвычайно небрежно и неаккуратно. Перед проведением экспериментов не было никаких розыгрышей воз- можных ситуаций, т.е. не разыгрывались ситуации: – а что будет если вдруг эта защита откажет; – а что будет если процесс пойдет не так как программа пред- полагает; – как персонал должен поступать в том или другом случае; – а можно ли реактор оставлять на мощности при прекращении подачи пара на турбину; – а если это произойдет, то что может при этом случиться; – а что даст подключение четвертых насосов ГЦН (главных цир- куляционных насосов).

Вот все это, казалось бы, с точки зрения любого здравого смысла должно было быть разыграно перед экспериментом и этим или любым другим.

Но ничего подобного, конечно, не происходило. Принебрежение к точке зрения Конструктора и Научного руководителя было полным. С боем нужно было…(запись стерта).

Кстати, о разговорах с Михаилом Сергеевичем ГОРБАЧЁВЫМ. Трижды мне по телефону приходилось с ним разговаривать там, нахо- дясь в Чернобыле.

Все это носило довольно странный характер. Он звонил, конеч- но, второму председателю Правительственной комиссии, товарищу СИ- ЛАЕВУ Ивану Степановичу, может он звонил ЩЕРБИНЕ и с ним разгова- ривал, но это было вне моего присутствия. А вот когда мы были у СИЛАЕВА, то раздавались звонки от ГОРБАЧЁВА. Иван Степанович да- вал ему свою информацию, а затем, когда дело шло о каких-то более детальных специфических, профессиональных вопросах, он спрашивал: “Кому дать трубку, ВЕЛИХОВУ или ЛЕГАСОВУ?”

Вот в первом разговоре он сказал: “Давай ЛЕГАСОВУ трубку”. Я стал с ним разговаривать. Вот он, Михаил Сергеевич, минуты три-четыре говорил: “что же там делается, меня эта проблема очень волнует, уже имя ГОРБАЧЁВА начинают во всем мире трепать, в связи с этой аварией и, значит, поднялся массовый такой психоз в мире. Какое там истинное положение ?”

В ответ на это я ему обрисовал положение, что в основном, поскольку это уже было существенно после 2-го мая, где-то звонок был 4-5 мая, что в основном основные выбросы из разрушенного бло- ка прекращены, что в настоящее время ситуация контролируемая. Масштабы загрязнений и зоны прилегающие к Чернобыльской станции и масштабы загрязнения всего мира, в целом, нам более или менее по- нятны. Нам уже было ясно, что пострадавших от лучевого поражения, кроме тех кто работал во время аварии на Чернобыльской станции, ожидать маловероятно, что контроль за населением ведется тщатель- ный, что если будут в странах, на которые попали некоторые ради- оактивные выпадения в результате аварии, приняты правильные информационные и санитарные меры, то никаких реальных последствий для здоровья людей не будет.

Это я говорил Михаилу Сергеевичу 6-го мая, скорее всего еще не зная того, что 6-го же мая к таким же выводам пришла Сессия Международной Всемирная организация здравоохранения, специально собранная по этому вопросу. Она так же пришла к выводу, что ка- кой-то угрозы населению Западной Европы, других стран, происшед- шая авария не несет.

Ну, рассказал о конкретной обстановке: где тяжелые участки, связанные с большими уровнями загрязнения; где обстановка более менее благоприятная; как идут работы.

Он удовлетворился этим разговором.

На следующий день, во время то же нашего нахождения у Ивана Степановича СИЛАЕВА повторно раздался его звонок и на этот раз он просил что бы трубку взял Евгений Павлович ВЕЛИХОВ.

Его он стал спрашивать о причинах, все-таки, происшедшей аварии, но Евгений Павлович начал давать несколько путанные та- кие, значит, пояснения и тут же сказал, что лучше об этом расска- жет Валерий Алексеевич, ну и трубка была передана мне и я, может быть излишне детально, но передал причины происшедшей аварии.

И вот в этот момент Михаил Сергеевич попросил написать ему личное письмо, и, что меня удивило, именно мне на мое имя пришли письмо что как там происходило и что нужно сообщить. Ну вот я тут же сел за написание этого письма и потом, после некоторой редак- ции Ивана Степановича СИЛАЕВА, оно ушло в ту же ночь на имя ГОР- БАЧЁВА, за подписью СИЛАЕВА, ВЕЛИХОВА и моей подписью.

Иван Степанович СИЛАЕВ, в составе своей смены, наибольше внимания, в процессе работы, уделял строительным работам, органи- зацией бетонных заводов, или организацией подвоза бетона, потому, что самому ясно было, что нужно площадку около 4-го блока макси- мально бетонировать.

Он очень сильно гневался на, скажем, первого заместителя Ми- нистра энергетики и электрофикации МАКУХИНА, который, казалось ему, работает нерасторопно, и там даже поторопился принять реше- ние такое, что я снимаю Вас с работы. Это решение, которое потом не состоялось, но слова такие произносились.

Именно Иван Степанович СИЛАЕВ ввел систему материального по- ощрения за проведение наиболее опасных работ. А наиболее опасными работами, в его бытность, было определение: находится или не на- ходится, имеется ли вода, в верхнем и нижнем барбатерах, в поме- щениях находящихся под реакторным залом, потому, что это было важно.

Еще мы боялись того, что часть расплавленного топлива туда попадет и возможно такое мощное парообразование, которое вынесет дополнительную активность наружу.

И вот нужно было бы знать: свободны ли эти барбатеры и, за- тем, оставлять ли их пустыми, значит, заливать ли их, может быть, бетоном специальных марок. Вот вся эта группа вопросов, которую взял в свои руки Иван Степанович СИЛАЕВ.

Подойти к этим борбатерам было довольно трудно, потому, что рядом расположенные коридоры были заполнены водой с того момента когда реактор пытались охлаждать водой. Уровень воды, активность ее была высокой – до кюри на литр доходила активность воды в от- дельные моменты времени и в отдельных точках.

Включились откачные устройства, эту воду скачивали, и все таки, значит, задвижку, с помощью которой можно было открыть и, с помощью которой, можно было понять: есть ли в борбатерах вода, значит, – удалось сделать одному из работников станции в очень непростых условиях и вечером его Иван Степанович торжественно поблагодарил и вручил пакет с тысячей рублей. Он получил на это соответствующее разрешение.

И я видел лицо человека который был с одной стороны очень горд, что ему удалось эту непростую работу в непростых условиях выполнить. И с другой стороны видно было как он этот пакет с деньгами мял, не как награду, в общем-то говоря, ему и отказаться от этих денег было неудобно и в то же время сама денежная форма награды как-то его, значит, не очень радовала, что-ли, потому что, действительно, в тот период времени, – особенно, люди там боролись с аварией, старались выложиться, сделать все что можно, не думая ни о каких поощрениях ни материальных ни моральных.

Все работали единым коллективом, стараясь найти наиболее правильное решение.

В этот период времени страшно было смотреть на товарища КОН- ВИЗА. Это главный инженер проекта той станции – Гидропроекта, по- тому, что он, по-моему не спал ни минуты и естественно для того, чтобы искать те или иные подходы к различным помещениям. Все вре- мя обращались: либо к его чертежам, либо просто к его памяти, к его опыту.

Вот здесь я должен вспомнить таких много досадных эпизодов, потому что смотришь на чертежи, скажем: должен быть свободный ко- ридор. По этому коридору начинаешь движение – оказывается коридор перегорожен какой-то стенкой. Стенкой видимо возникшей, созданной по каким-то инженерным соображениям после завершения проекта. Этого не должно было быть в проекте, а она существует и не отра- жена ни в каких чертежах.

Возникали обратные ситуации, когда, скажем, в соответствии с чертежами должна быть глухая стена, а на самом деле там был двер- ной проем. С этим мы то же сталкивались.

Особенно трудно приходилось шахтерам, потому, что оказалось, что на территории станции огромное совершено количество труб и плит было захоронено в земле и, поэтому, когда они осуществляли свои работы щитовой проходкой или иным способом, рассматривая чертежы подземных коммуникаций, казалось бы для них проход был свободен, но начиная практическую работу они сплошь и рядом на- талкивались на препятствия, никак не отраженные в рабочих черте- жах.

Вот этого в огромном количестве встречающегося несоот- ветствия между документальной частью, которая находилась на станции и фактическим положением дел на различных отметках станции и подземных сооружений было много и все это конечно производило впечатление огромного невнимания, огромной неряшливости в ведении такого документального хозяйства, которое должно было быть точно и на каждый момент времени описывать состояние: и строительных конструкций, и проходов, и электрических коммуникаций.

Вот таких неряшливых элементов встречалось, к сожалению, достаточно много.

При этом хотелось бы обратить внимание на то обстоятельство, что хотя такие факты конечно и в обыденной-то жизни раздражают, но в тот момент времени настолько целеустремленными были действия людей, на столько быстрее хотелось каждому закончить свой собственный участок работы, что вот все эти многочисленные факты предшествующей неряшливости как-то не вызывали особого крика, шу- ма и всё это отступало на второй план, относительно желания как можно быстрее справиться с задачей.

Количество людей, пребывающих на площадку, все время увели- чивалось потому, что каждая из групп требовала себе новых помош- ников: приезжающих либо с приборами, либо с документами, либо с рабочими инструментами, которые требовались для выполнения опера- ции.

Это увеличение количества людей требовало и новых способов организации дела потому, что действительно уже так просто – глаз в глаз нельзя было давать каких-то конкретных поручений и ими ог- раничиться.

Поэтому, когда основные проблемы оказались решенными (основ- ными проблемами я называю проблемы ограждения людей от не- посредственной опасности и локализацию самой аварии), то встал вопрос способов управления всеми теми многочисленными коллектива- ми, которые по предложениям Правительственной комиссии, по реше- нию Оперативной группы Политбюро ЦК КПСС, пребывали, во все воз- растающем количестве, вместе с техникой, на площадку Черно- быльской атомной электростанции.

Нужно было организовать одновременно целый ряд совершенно разнородных по своему содержанию работ. Прежде всего: вести про- ектирование укрытия, которое потом получило в быту название “сар- кофаг”. Это проектирование должно было происходить одновременно и на самой площадке и в тех проектных организациях, которые распо- ложены были в различных городах Советского Союза, главным образом в Москве и в Ленинграде.

Нужно было немедленно заниматься дезактивацией по-зонно, по принципу: от наиболее загрязнённых участков к не менее загрязнён- ным участкам. Нужно было производить разведку территории, продол- жать эту разведку и уточнять характер распространения радиоактив- ности уже уже распространяемой ветровым переносом, уже распрост- раняемой техникой.

Нужно было решать проблему ревизии оборудования 1-го и 2-го блоков, ревизию здания оставшегося и оборудования 3-го блока.

Нужно было оценить состояние вообще всех помещений, территорий, участков самой Чернобыльской станции, окружающих ее районов, транспортных магистралей.

Нужно было подготовить место для расположения воинских частей, прибывших на помощь в этой ситуации, расположение строи- тельных организаций, организовать четкую систему управления как научно-исследовательскими, проектными, так и исполнительными ра- ботами по совершенно различным направлениям самого этого исполне- ния.

Система управления этого сложного механизма создавалась постепенно.

Первые две группы: она, во главе с Борисом Евдокимовичем ЩЕРБИНОЙ, вторая, во главе с Иваном Степановичем СИЛАЕВЫМ заняты были исключительно решением самых неотложных, самых оперативных вопросов.

Появление товарища ВОРОНИНА на площадке уже привело к тому, что начал обрисовываться облик организации всех работ. Уже возник порядок заказа тех или иных материалов; последовательность выпол- нения тех или иных заданий, поручений. Уже стало ясно, что одна группа исследователей занималась территорией, другая группа исследователей занималась самим 4-м блоком, третья группа, уже не исследователей, а исполнителей она приступила (это главным обра- зом это воинские части приступили) к дезактивации помещений 1-го и 2-го блока и началась подготовка к фронту строительных работ по сооружению саркофага, потому что в это время в Москве шли проект- ные работы.

Товарища ВОРОНИНА сменил Юрий Никитич МАСЛЮКОВ и во время его пребывания уже начались очень активные работы по сооружению новых помещений, новых поселков для эвакуированных людей, нача- лась обработка дорог и уже начал готовиться фронт работ перед четвертым блоком для сооружения саркофага.

Еще сам саркофаг не сооружался но уже подступы к нему бето- нировались, наиболее загрязненные участки на площадке – либо уда- лялись, либо бетонировались для того, что бы строители могли на- чинать работу по сооружению саркофага.

Когда на площадке появился товарищ ГУСЕВ, со своей командой, то уже основные проектные решения прорисовывались: уже было при- нято решение о том, что строительство саркофага поручить СУ 605 – организации Министерства среднего машиностроения, и нужно было провести тщательную разведку внутренего состояния 4-го блока, в надежности сохранившихся его конструкций, для того, что бы проект мог опираться на какие-то экспериментальные, на какие-то прове- ренные данные.

И когда товарищ ВЕДЕРНИКОВ, со своей командой появился на площадке, он сменил ГУСЕВА, то в это время уже началось сооруже- ние саркофага.

Причем, именно при товарище ВЕДЕРНИКОВЕ, с участием руково- дителя группы Института атомной энергии, товарища ТУТНОВА, было принято решение, облегчающее и темп и ход строительства саркофа- га, потому что первоначально по проекту предполагалось возводить полностью бетонный купол над развалинами, но расчетные оценки по- казали, что время на сооружение саркофага может быть существенно сокращено, если бетонный купол, надежность которого ставилась под сомнение (выдержит ли конструкция его), будет заменена, так назы- ваемым, трубным накатом, то система трубы до последующей крыши, которая закрывала бы саркофаг от возможности пылеуноса радиоак- тивности и, в то же время, конечно, какое-то количество излучения через это верхнее покрытие саркофага уходило бы, но оно было бы сравнимым и, даже было бы меньшим чем суммарная активность от всего того что находилось на площадке.

Правильное решение было принято в период работы товарища ВЕ- ДЕРНИКОВА. И так последовательно, так вырисовывалась структура организации работ.

Она сводилась к тому, что исследовательская группа Института атомной энергии, вместе со специалистами, должны были (группу Иинститута атомной энергии последовательно возглавляли различные специалисты такие как Юрий Васильевич СВИНЦЕВ, Анатолий Михайло- вич ПОЛЕВОЙ, ТУТНОВ, как я уже сказал, затем во главе этой группы стоял товарищ КУХАРКИН Николай Евгениевич. Очень большую работу проводили в тот период когда во главе этой группы находился това- рищ ПОЛОГИХ Борис Григорьевич. Вот исследовательские группы, в составе которых, особенно большую работу провели КУЛАКОВ, БОРО- ВОЙ, например), и это было их основное назначение, тщательно исследовать помещения 4-го блока: – во-первых, найти там топливо, определить как оно там распределено; – во-вторых, ввести максимальное количество датчиков, кото- рые могли бы характеризовать состояние 4-го блока.

Тут нужно отдать должное специалисту Института атомной энер- гии товарищу ШЕКАЛОВУ, а также специалистам из Украинского (Ки- евского) Института ядерных исследований, которые приложили огром- ные усилия для того что бы найти: правильные проходки, ввести не- обходимые датчики, протянуть к ним кабели.

Ну, скажем, что касается нейтронных датчиков, то ими зани- мался ЦНИИП Министерства среднего машиностроения. Его специа- листы, под руководством товарища ЖЕРНОВА.

В общем, специалисты-исследователи, одна из задач для кото- рых была: – оснастить 4-й блок всевозможными датчиками измерения гамма-полей; нейтронных полей, возможных; замера температуры; за- мера расхода воздуха; замера концентрации водорода, если бы он вдруг появился в системе и пр. Вот эти датчики размещались на различных объектах.

Это была, в общем, и опасная, и трудная физически работа, потому что нужно было каждый раз ходить в блок и искать наиболее подходящие участки для того что бы надежно диагностировать состо- яние 4-го блока. Это одна группа работ.

Одновременно проводились непрерывные видео и фотосъёмки по- мещений 4-го блока, которые позволяли проектантам выбирать пра- вильно решения для того что бы последовательно сооружать сам сар

При этом проектная группа НИПИЭТа – Ленинградская проектная организация Министерства среднего машиностроения – работала не- посредственно в Чернобыле, на площадке, и целый ряд проектных ре- шений, хотя генеральный проект был разработан еще в Институте, но целый рад проектных решений принимался там, на ходу.

Тут просто совершенно огромную работу проводил товарищ КУР- НОСОВ – главный инженер этого проекта и главный инженер институ- та, когда каждый раз находил соответствующие решения когда возни- кала та или другая трудная ситуация.

А трудные ситуации были: – попытка, скажем, подать бетонный раствор на одну из отме- ток оказалась неудачной потому что были достаточно большие щели через которые бетон проливался на нижние отметки. Нужно было при- думать какие-то способы удержания бетона на нужных отметках. – не все опоры были достаточно надежными, поэтому приходи- лось их укреплять.

Вот такая дружная работа исследователей и проектантов приве- ла, в конце концов, к тому, что сооружения оказались достаточно надежными.

Это была одна группа работ.

Вторую группу работ, в это время, вели специалисты-строители из Минэнерго, которые возводили временный поселок, временное жилье на поселке Зеленый мыс.

Там был заказан целый ряд сборных домиков финского произ- водства, а так же советского производства. И для вахтовиков, ко- торые должны были обеспечивать работу 1-го и 2-го блоков, был сооружен очень культурный поселок, со всеми, в общем говоря, удобствами: с местом для проживания, с магазинами, с культурными учреждениями.

Этот поселок был возведен буквально за несколько месяцев.

Вот за его сооружением постоянно наблюдал лично Борис Евдо- кимович ЩЕРБИНА, обращал внимание не только на то что бы было там место где людям было бы где выспаться после работы, но и на то, что бы там были цветы, что бы столовая работала не хуже чем в лю- бых других точках Советского Союза, с тем что бы люди чувствовали себя комфортно.

Вот эти организации Минэнерго и занимались поселком в Зеле- ном мысу, а также сооружением целого ряда станций дезактивацией техники, которой, к тому времени, появилась уже на площадке достаточно много.

Сама Правительственная комиссия в это время уже перебралась. Работа проходила по прежнему в Чернобыле, в помещении районного комитета партии, бывшем, а место пребывания и место ночевки было перенесено на расстояние примерно 50 км от Чернобыля и там распо- лагалось и руководство Правительственной комиссии и целый ряд специалистов которые приезжали для выполнения тех или иных работ.

Большая группа исследователей из разных учреждений Советско- го Союза, из Академии наук, из Института атомной энергии им. Курчатова (когда я говорю: Академии наук, например, я имею ввиду ГИО- ХИ, конечно, всю Украинскую Академию наук), вся эта группа иссле- дователей занималась в это время детальной сёмкой радиоактивного загрязнения местности.

Причем использовались: как отборы проб, статистически досто- верные, на местах, с последующим анализом в радиохимических лабо- раториях, которые были развернуты ранее в Чернобыле, а часть проб отправлялась в Институты – в радиоинститут, или Институт атомной энергии, так и вертолетные съемки гама-полей, которые с вертоле- тов могли наблюдаться. При этом эти съемки велись как по сумме гамма-излучения, так и снимался изотопный спектр гамма-излучения.

И были найдены таривиации между содержанием отдельных изото- пов, по содержанию которых, относительно, можно было предвидеть содержание плутония, например, попавшего в окружающую среду.

При этом, конечно, и непосредственный подбор проб, на содер- жание плутония и других тяжелых альфа-активных элементов, велся непрерывно методом пробо-отбора, с тем, чтобы сопоставлять данные вертолетные с непосредственным пробо-отбором.

Обязанности были распределены таким образом, что все, что находилось вне 30 километровой зоны, вот все это, контролирова- лось – и с воздуха, и с земли – службами Госкомгидромета, которые возглавлял член-корреспондент Юрий Антонович ИЗРАЭЛЬ, который, я не знаю точно сколько времени провел в этом Чернобыле, который самое тщательное участие принимал: и в сборе данных, и в правиль- ной их оценке, и в истории появления тех или иных пятен, загряз- ненных.

В общем, огромная работа была проведена, в итоге которой, вне 30-ти километровой зоны, появлялись все более и более точные карты, которые говорили о степени загрязнения различных террито- рий.

Ну, в этой 30-ти километровой зоне речь шла в основном о загрязнении главным образом цезием, потому что возникло несколько цезиевых пятен (вот в картах они будут приводиться) и цезиевые карты начали формироваться в период с начала аварии по 20 мая, после чего формирование их прекратилось.

Соответствующим образом, по существующим санитарным прави- лам, были приняты решения, в соответствии с которыми были уста- новлены предельные значения, которые допускали проживание людей в загрязненных территориях теми или иными изотопами и, в соот- ветствии с этими правилами, уже местные власти поступали: отселя- ли людей или оставляли их жить, переводя на привозное питание, или объявляли зону достаточно свободной для проживания и исполь- зования земель.

В это же время Госагропром и специалисты Минсредмаша так же проводили анализ различных сельскохозяйственных культур, опреде- ляли степень их загрязнённости, вели наблюдение за лесами, полями вокруг Чернобыльской станции – вне 30-ти километровой зоны и внутри неё.

Что касается самой 30-ти километровой зоны, то она была предметом заботы специалистов Минатомэнерго, специалистов Курча- товского Института, Радиевого института и специалистов Украинской Академии наук.

В сентябре месяце закончилась работа сменных составов Прави- тельственной комиссии. Была вся работа возложена на пересмотрен- ный состав первой Правительственной комиссии (это которую возг- лавлял Б

Tweet