Принудительный труд, побои, шантаж детьми: политзаключенные беларуски в тюрмах агрофюрера
В Беларуси более пятисот женщин осуждены по политическим уголовным делам. Многие из них сейчас находятся в тюрьмах и колониях, другие отбывают срок на так называемой “химии”. Принудительный труд, побои, шантаж детьми – беларуски рассказали порталу oDR о том, в каких условиях они отбывали наказание за свое несогласие с режимом Лукашенко.
2020 году женские марши стали одной из главных составляющих сопротивления беларусов против диктатуры. При этом беларуские пропагандисты и власти часто утверждают, будто Александр Лукашенко с женщинами не воюет. Но на практике выходит совершенно иначе. По данным правозащитного центра “Вясна” на март 2023 года, по политическим уголовным делам в Беларуси осуждены 544 женщины. Из них в тюрьме сейчас находятся 192, еще 54 – в колониях, остальных осудили на так называемую “химию”. Политзаключенные беларуски рассказали oDR, в каких условиях они отбывали наказание и ждали суда: как их шантажировали детьми, как разгромили их дома и как тюрьма подорвала их здоровье.
Тюрьма на дому
“Химией” в Беларуси называют ограничение свободы с направлением в исправительное учреждение открытого типа. Это слово вошло в обиход еще в советское время, когда граждан, отбывающих этот вид наказания, отправляли на стройки предприятий, нередко – связанных с химической промышленностью. Сейчас это выглядит иначе: осужденных помещают в учреждение, похожее на казарму; работают они недалеко от нее – чаще всего на уборке помещений. Домой ездить они не имеют права, но родственники могут приезжать к ним на свидания.
Осужденные на так называемую “домашнюю химию” остаются на свободе, но с со строгими ограничениями в виде жесткого графика как для работы, так и для личных дел, включая поход в магазин или вынос мусора. На данный момент в Беларуси по политическим делам на “домашнюю химию” осуждена 291 женщина.
На первый взгляд, “домашняя химия” может показаться самым безобидным видом наказания, однако на деле и оно очень ограничивает свободу.
“Есть закон, в котором прописаны правила, но на практике даже инспектор уголовно-исполнительной инспекции эти правила объяснить не может. Или намеренно не хочет”, – говорит Анна (имя изменено по соображениям безопасности героини – прим.ред.), осужденная на три года “домашней химии”. – “Никогда не знаешь, когда к тебе придут. А может быть, уже приходили, а ты не слышал: они могут учинить любую провокацию, чтобы приписать нарушение. С проверкой могут приехать в любое время суток. Но чаще приезжают в ночное время, после десяти вечера. Бывает, что приезжают по несколько раз. В этот момент я обязана не только подойти к двери, но и не препятствовать входу сотрудника в дом. Приезжают иногда шесть дней подряд и по два раза за вечер. В выходные приезжают всегда, иногда и днем, и вечером. Могут попросить подышать в трубочку – это тест на алкоголь. А еще могут задавать разные вопросы: с кем живешь, где работаешь, принимала ли алкогольные и наркотические вещества, просят назвать статью, показать паспорт. Хотя на руках у них есть документы с этой информацией. Я так понимаю, что у них нет четкой инструкции, все зависит самого сотрудника: насколько образован, воспитан и сохранил человеческие качества”.
Есть и другие правила: с понедельника по пятницу с 6 утра до 19 вечера можно находиться только на территории дома, за ограждение выходить нельзя. Ходить на работу можно, но по строго оговоренному маршруту. Два часа в день выдается на посещение поликлиники, аптеки, магазина, банка, почты и других учреждений. В эти же два часа Анне разрешены свидания с родителями – всегда приходится выбирать.
“В субботу, воскресенье и праздничные дни выходить на улицу нельзя совсем. Я всегда планирую дела так, чтобы в выходные больше дел было именно по дому: ремонт, уборка, стирка”, – рассказывает Анна.
Десять квадратных метров на шестнадцать человек
Пока суд не назначит наказание, политзаключенных могут годами держать в следственных изоляторах. Ольга Ритус – участница маршей протеста 2020 года и независимая наблюдательница на выборах – провела там три месяца. Ритус рассказывает, что вместе с сокамерницей – политзаключенной Олей Войтехович (Войтехович грозит до 20 лет лишения свободы якобы за поджог дома депутата – прим.ред.) – они измерили площадь камеры с помощью ниток и коробков от спичек. Получилось десять квадратных метров.
Ольга Ритус уехала из Беларуси – как и многие другие активистки, обвиняемые по политическим делам. Фото: BYSOL
“На этих десяти квадратных метрах помещалось восемь двухъярусных железных кроватей, их в тюрьме называют шконками. Шконки стоят очень близко, между ними можно стоять только боком. Стены обшарпанные и постоянно сыпятся, на стенах грибок. Каждый день приходилось стены мыть от грибка, чтобы не заболеть и не дышать им. Когда камерные двери с грохотом закрывал охранник, нам казалось, что эти стены сейчас упадут на нас. Один раз так упала сверху лампа.
В камере есть лавочка, на которой могут сесть только два человека. Туалет прямо в камере, перегородка от него только по грудь. На этих десяти квадратных метрах помещалась жизнь 16 человек. Спят там на очень старых матрасах, с которых все сыпется, мы еще шутили, что на этих матрасах не один дед умер. В камере есть окно, но оно закрыто железными жалюзями, через которые не проникает дневной свет. Непонятно, что на улице происходит, какая там погода и какое время года. Твоя жизнь ограничивается обшарпанными стенами камеры с постоянно включенной лампой. Очень радуешься ярким открыткам, потому что со временем яркие цвета забываются в этой серости”, – рассказывает Ольга Ритус.
Ритус попала в СИЗО в 2022 году – ее задержали по дороге на работу:
“Когда я выходила из машины, один из силовиков ударил меня в голову и сказал, чтобы я смотрела в пол, – говорит Ольга. – В кабинете он ударил меня еще раз – и я упала. А уже дальше начались удары ногами. В какой-то момент в кабинет зашел еще один мужчина – с виду адекватный человек, но, как оказалось, он вскрывал мой телефон. Спросил у коллег, что тут происходит, я уже подумала про луч надежды и сказала, что в этом месте избивают людей. Тогда он взял меня за волосы и вытянул из кабинета, таскал по коридору”.
В СИЗО Ольга провела три месяца вплоть до приговора: три года “домашней химии”.
“На допросах я держалась, не плакала. Но когда меня завели в камеру тюремную и я увидела там глаза таких же женщин, как я, мне стало тепло, я выдохнула. А они мне сказали: “Тут можно плакать”. И я разрыдалась от осознания, что это люди, которые меня могут поддержать. Я заметила, что у всех девочек очень бледная кожа, практически прозрачная. Потом и у меня такая кожа стала, потому что там сидишь без света, в закрытом пространстве и на нервах”, – рассказывает Ольга.
Ольга успела покинуть Беларусь до вступления приговора в силу. Сейчас она в безопасности со своими детьми.
“Мы нюхали новых девочек”
В СИЗО женщин водили в душ раз в неделю по понедельникам. В остальное время душ заменяла пластиковая бутылка.
“В СИЗО всегда холодная вода. Но можно пользоваться кипятильниками, поэтому мы подогревали воду в тюремных алюминиевых чашках, потом переливали в бутылки, смешивали с холодной – и это был наш душ. Чтобы помыться всей камере, нужно было уже с шести утра начинать по очереди это делать. Бутылки в тюрьме на вес золота, мы их подписывали даже. Если бутылку изымают работники тюрьмы по какой-либо причине, то это катастрофа”, – рассказывает Ольга.
Одежду в следственном изоляторе женщины носят в основном практичную, чтобы было меньше стирки. В тюрьме можно стирать только вручную. Окно в камере не открывается, единственный источник свежего воздуха – открытое окошко в двери камеры, поэтому воздух в камере всегда спертый. Ритус говорит, что в тюрьме очень быстро притупляются запахи и цвета.
“Когда к нам поступала новая девушка, она всегда вкусно пахла: мылом, духами, чистыми волосами, домом. Мы нюхали новых девочек, они нам разрешали. Я помню, как к нам привели политзаключенную Светлану Бычковскую (обвиняется в сливе данных силовиков оппозиционному телеграм-каналу – прим.ред.). Ее задержали прямо на работе. Светлана была очень нарядная: в белой блузке, в красивом свитере, при макияже и с шикарной укладкой. От нее очень вкусно пахло духами. У меня к этому времени уже стерлись цвета. И когда пришла Светлана к нам, я с интересом разглядывала ее, потому что постепенно уже стала забывать, как выглядят люди на свободе”, – рассказывает Ольга.
Труд до полусмерти
По данным правозащитников беларуского центра “Вясна”, сейчас в женских колониях находится 54 политзаключенных: в Гомеле и в небольшом городке Речица. Женщины с первой судимостью попадают в гомельскую колонию, а те, кто судим второй раз и выше – в речицкую. В обеих колониях есть принудительный труд: женщины обязаны без выходных работать на швейной фабрике, где шьют форму беларуским силовикам. Почти сразу по прибытии в колонию администрация начинает добиваться от политзаключенных подписания бумаги о признании вины. Женщины считают, что администрации важно, чтобы человек признал вину уже именно в исправительном учреждении.
Политзаключенная Ирина Полянина отбыла весь срок (два года) в Речице. Ирину признали виновной по статье об оскорблении представителя власти за комментарий в социальной сети под фотографией силовика. Также, по версии следствия, Ирина хранила у себя в доме патроны от малокалиберной винтовки: там их обнаружили в швейной машинке при осмотре. Ирина говорит, что в колонии ее “сильно прессовали”: по ее словам, она работала по 14 часов в день на швейной фабрике. Там у нее произошла остановка сердца.
“Когда я пришла в себя в больнице, я очень переживала за свою маму пожилую. Я думала, что если она узнает, что у меня остановилось сердце, для нее это будет удар, – говорит Ирина. – Мама позже узнала, но и сейчас она очень переживает за меня. Она видит, в каком я ужасном состоянии вышла, с подорванным здоровьем и постаревшая. Когда я освобождалась, то попросила начальника колонии выдать мне выписку из медицинской книжки в полном объеме. Чтобы на свободе обследоваться и лечиться в полной мере. Он сказал написать на его имя заявление. Я написала. Но никто ничего мне так и не выдал”.
Освободившись, Ирина вернулась домой – и обнаружила, что ее квартира была разгромлена. Ирина уверена, что это сделали силовики во время обыска.
“У моей мамы болезнь суставов ног, она не выходит на улицу. Ей больше восьмидесяти лет. Поэтому следить за моей квартирой было некому. Когда я приехала из колонии домой, то увидела, что мою квартиру разгромили. Дверь ремонту не подлежит, в доме всё перевёрнуто, по суду изъяли телефон в фонд государства, разбили унитаз. Дверь входная ведет на улицу, я не могу ее закрыть”, – рассказывает Ирина.
Сейчас Ирина Полянина делает ремонт, ищет работу и пытается восстановить здоровье. Однако найти работу бывшим политзечкам в Беларуси почти невозможно: работодателю не нужна сотрудница со статусом “злостной нарушительницы”, которую периодически вызывают в милицию для проверки личности.
Арестуют и отправят в приют: шантаж детьми
У Ольги Ритус два сына: 17 и 13 лет. На момент ее ареста старший сын учился в университете в Польше. На него легла вся ответственность за семью – он поддерживал и бабушку, и младшего брата. Пока Ольга находилась под следствием, силовики шантажировали ее: говорили, что если сын приедет в Беларусь, его арестуют.
Через адвоката Ольга передала ему, чтобы он оставался в Польше. На этой почве у него возникла тяжелая депрессия, парень остался один на один со своей бедой. Рассказывая про свой опыт в СИЗО в телефонном интервью oDR, она прислушивается к звукам в соседней комнате – не слышит ли младший сын ее разговор: ранить его этими рассказами она не хочет.
Ирина Полянина тоже рассказывает о шантаже детьми. В колонии она познакомилась с политзаключенной Еленой Мовшук – ее осудили вместе с мужем на шесть лет за участие в акции протеста. У них пятеро детей, двое из которых несовершеннолетние – мальчик восьми лет и девочка десяти лет. В декабре 2022 года супругов Мовшук без их ведома лишили родительских прав, детей забрала на воспитание старшая дочь. Если бы она этого не добилась, детей отправили бы в детский дом.
Слева направо: Елена Мовшук, Ирина Полянина, Анна Вишняк. Фото: Facebook
“Я увидела Лену Мовшук в очень плохом психологическом состоянии, у нее были проблемы с сердцем. Она была на медицинских препаратах, потому что не справлялась с постоянным давлением, наказаниями и тяжелой работой. При каждой случайной встрече я старалась успокоить её, учила держаться, не поддаваться на давление со стороны администрации. И Лена начала приходить в себя. Когда я освобождалась, попросила женщин из ее отряда присматривать за ней. Там поддержка очень важна. В колонии создают такие условия, от которых находишься в тяжелом моральном напряжении круглосуточно. Лену лишили свиданий и передач, она не видит свою семью. Кроме того, ее лишили родительских прав, это был для нее тяжелый удар”, – рассказывает Ирина.
Лишение родительских прав политзаключенных – практика, набирающая обороты. Политзаключенная Виктория Онухова-Журавлева – мать 13 детей, девять из которых приемные. В августе 2020 года в телеграм-чате “Пружаны: идеи, события, изменения” (в данный момент чат не существует – прим.ред.) Виктория оставила комментарий под репостом статьи о Геннадии Шутове, погибшем в Бресте в ходе протестов 2020 года. “Лукашенко убивает свой народ”, – написала Виктория. В этом комментарии правоохранители усмотрели состав уголовного преступления “Клевета в отношении президента Республики Беларусь”.
Викторию приговорили к трем годам “домашней химии”, а ее приемных детей отправили в приют. Забрать их обратно в свою семью Виктория уже не сможет: подобных “ошибок” власть опекунам не прощает.
Узаконенные пытки
Камера штрафного изолятора очень маленькая и холодная. Деревянную кровать разрешается отстегивать от стены с 21:00 и до 5:00. Все остальное время заключенным разрешено ходить по камере или сидеть на каменном “пуфике”, как его называют сами сотрудники. Постельные принадлежности и белье не выдаются. Прогулки женщинам в ШИЗО запрещены. Ни звонков, ни посылок, ни писем. Постоянно горит свет. Возможности покупать продукты в тюремном магазине нет, а на работу не выводят. Также нельзя сидеть на полу – за это могут добавить новое взыскание. В 5 утра по радио периодически очень громко включают правила внутреннего распорядка.
ШИЗО прошла и политзаключенная Анна Вишняк: она отсидела в гомельской женской колонии два года – ее осудили за участие в протестах. Девушка на протяжении всего срока была лишена свиданий с родными, посылок и звонков родным. Письма ей также редко передавали.
“За год я поменяла 10 отрядов, каждый месяц была в ШИЗО. В первый раз меня отправили туда, потому что нашли в кармане подброшенный кем-то поломанный кипятильник. ШИЗО – это узаконенные пытки. Сначала тебе дают 10 суток, потом продлевают, все это время морят голодом и холодом. Окна там с дырками, сидеть нужно на бетоне на балке, обшитой железом, – она покрывается инеем. Я попала туда в начале месяца, просидела там 26 дней и оттуда меня отправили в санчасть (медицинский пункт при колонии). Врач в санчасти сказала, что я потеряю почку, если вернусь в ШИЗО. Тогда мне два дня прокололи уколы и отправили в отряд с самыми хорошими условиями. Там можно было даже принять душ. Баня в колонии раз в неделю, на душ дается десять минут, это вместе с тем, чтобы одеться и раздеться”, – рассказывает Анна. Девушка сразу же покинула Беларусь после освобождения. Она говорит, что ей было страшно оставаться в стране. Сейчас Анна в Польше пытается построить заново свою жизнь.
Two years on from the post-election crackdown, there are over 1,000 political prisoners in Belarus today. Фото:(c) Getty Images. All rights reserved
Политзаключенные беларуски сейчас оказались в ситуации двойного давления. С одной стороны их преследует режим, а с другой их упрекают в том, что мирных маршей недостаточно, чтобы бороться с режимом Лукашенко: с начала войны в Украине в беларускую дискуссию о потенциале мирного протеста втянулись и украинские комментаторы, по мнению которых выходить на митинги с цветами – дело бесполезное.
К тому же, в беларуском обществе бытует представление не только о том, что женщины “недостаточно” сопротивлялись, но и о том, что они “меньше” пострадали – по сравнению с мужчинами. В разговорах с oDR наши собеседницы настойчиво отмечали, что мужчинам-политзаключенным приходится хуже – якобы их больше бьют и над ними больше издеваются работники тюрьмы.
Поэтому беларуские активистки рассказывают о своем опыте неохотно: с точки зрения режима, они и так выступали слишком много, а с точки зрения оппозиции – слишком мало. И тем не менее, несмотря на мирный характер женских маршей, их бывшие участницы все равно получают годы лишения и ограничения свободы. Кроме того, на данный момент 15 беларусок признаны политзаключенными за свои антивоенные высказывания и поддержку Украины.
Автор: Евгения Долгая
Джерело: openDemocracy
