Была ли «дубина войны»? Война и миф 1812 года

Многие до сих пор думают, что 200 лет назад весь народ в едином порыве встал на защиту Отечества. Между тем «дубина народной войны» не более чем исторический миф. В войне с Наполеоном партизан практически не было. Откуда возникла и куда пропала легендарная «дубина народной войны», так трепетно воспетая Львом Толстым?

Юбилейные торжества по случаю победы русского оружия в Отечественной войне 1812 года достигли апогея. Президент Путин лично посетил Бородинское поле, после чего поток исторической публицистики на телевидении начал зашкаливать. И тем не менее белых пятен в летописи той войны по-прежнему хватает.

Взять хотя бы хрестоматийную «дубину народной войны». К месту и не очень повторяемая цитата из «Войны и мира» по идее не должна оставлять сомнений в том, что тогда, два века тому назад, весь народ в едином порыве встал на защиту Отечества. Речь идет о многократно воспетом массовом партизанском движении и его главной «иконе» в лице Василисы Кожиной. Увы, но это все не более чем исторический миф.

Легенда о подвигах «лесной сестры» Василисы Кожиной не оставляет в покое агитаторов уже 200 лет. Если в 1812 году ей доверяли не больше чем косу для борьбы с басурманами, то в 2012 году героине вручили ружье. Фото репродукции лубка «Плененные французы под конвоем Василисы Кожиной» Фото: Художник Иван Теребенев (РИА Новости)

Бессмысленный и беспощадный

К началу XIX века на территории России от Балтийского моря до Тихого океана проживало почти 40 миллионов человек, 60 процентов из которых составляли крепостные крестьяне. При этом власти предержащие не испытывали никаких иллюзий по поводу готовности низшего сословия встать на пути врага. Ждали совсем иного — новой пугачевщины. Александр I прекрасно помнил, чего стоило его бабке Екатерине II навести порядок в стране, после того как «дубина народной войны» лихо прошлась по головам дворян, потому самодержец готовился воевать на два фронта.

В 1812 году для подавления крестьянских волнений император распорядился в каждой губернии помимо регулярных полицейских сил разместить армейские полубатальоны в количестве трехсот штыков. В письме к сестре царь хвастался своей стратегической прозорливостью: «Предположите, что начнется серьезный бунт и что 300 человек будет недостаточно, тогда тотчас же могут быть употреблены в дело полубатальоны соседних губерний, а так как, например, Тверская губерния окружена шестью другими, то это составит уже 2100 человек».

В высшем обществе Петербурга витали панические настроения по поводу пятой колонны: «Всякому известно, кто только имеет крепостных служителей, что род людей сих обыкновенно недоволен господами… прежде, нежели б могло последовать нашествие варваров, сии домашние люди, подстрекаемые буйными умами… в соединении с чернью все разграбят, разорят, опустошат».

Опасения властей были ненапрасны. В августе 1812-го, когда вражеская армия подходила к Москве, только на территории нынешней Белоруссии «по внушениям неприятельскими войсками необузданной вольности и независимости, не только многочисленные крестьяне вышли из повиновения своим помещикам, но, ограбив и изгнав их, достигли высочайшей степени буйства и возмущения, так, что и земские полиции не в силах их усмирить». В Минской губернии среди 28 уголовных дел, возбужденных в сентябре того же года, 25 составляли «дела о возмущении крестьян против помещиков, поджоги их имений и убийстве своих панов».

Сто лет назад нижегородский историк Андрей Кабанов пытался разгрести авгиевы конюшни ура-патриотических мифов, культивировавшихся в российской историографии той поры: «Принудительный элемент в деле сформирования ополчения заставляет нас в значительной степени разжижить ту картину общего патриотизма, которую оставили нам официальные историки-генералы». Если верить запискам одного из самых знаменитых цензоров царской России Александра Никитенко, то никакой готовности к самопожертвованию в борьбе с врагом не наблюдалось не только среди крестьян, но и в элите русского общества, находившегося вдали от мест сражений:

«Странно, что в этот момент сильных потрясений, которые переживала Россия, не только наш тесный кружок, но и все окрестное общество равнодушно относилось к судьбам отечества… Имя Наполеона вызывало скорее удивление, чем ненависть». Крамольные мысли высказывал и писатель Александр Шаховской, служивший в тверском ополчении. Он также не замечал особых переживаний дворян по поводу будущего страны: «Помещики, схватившие кое-как офицерские чины или добравшиеся по приказам даже до 9 класса и купившие на промышленные деньги «деревни», старались отлынять под разными предлогами от дальнейших беспокойств и на зиму убраться в теплые хоромы свои». В поведении правящего класса не было ничего экстраординарного.

Служба в армии считалась у высшего сословия не слишком популярна. В конце XVIII века в столбовые книги (перепись дворян) было записано порядка 224 тысяч человек мужского пола. При этом офицерский корпус тогда не превышал 14—15 тысяч. То есть в армии служил только почти каждый двадцатый дворянин. На самом деле еще меньше. В русской армии хватало иностранцев. Например, подсчитано, что каждый третий генерал, воевавший в нашей армии, носил иностранную фамилию, а девять «русских» генералов так и вовсе были принцами или герцогами из немецких монархических династий.

Неизвестная война

Основную лепту в создание мифа о народном сопротивлении французам внесли советские пропагандисты, которым было дано задание выявить параллели между двумя Отечественными войнами. Однако сухая статистика говорит о том, что ничего общего между ними не было. В отличие от Великой Отечественной для подавляющего числа населения страны война 1812 года прошла совершенно незамеченной.

Общая численность русской армии и ополчения составляла 200 лет назад около 600 тысяч человек. Это всего 1,5 процента населения. Если к этому прибавить по максимуму около миллиона мирных жителей Москвы, Смоленска, Витебска, малых городов и деревень, через которые прошли французы, то все равно выходит, что примерно 95 процентов населения империи война не затронула.

В этом смысле вторую Отечественную войну следовало бы назвать не Великой, а Величайшей. В 1941—1945 годах через службу в армии и на флоте прошел почти каждый пятый гражданин СССР: около шести миллионов военных числилось в стране к началу войны и почти 30 миллионов было мобилизовано в течение четырех лет, еще примерно три миллиона воевали в партизанских отрядах. Несопоставимы и людские утраты в двух Отечественных войнах.

По подсчетам историков XIX века, потери русской армии в войне 1812 года оцениваются в 210 тысяч солдат регулярной армии и ополченцев, следовательно, жертвами войны стало примерно полпроцента подданных Российской империи. Данные о потерях среди мирного населения, разумеется, отсутствуют, но вряд ли они были массовыми. Таким образом, в 1812 году погиб примерно только каждый 190-й житель Российской империи.

А в Великую Отечественную по максимальным оценкам (27 миллионов) — каждый шестой гражданин СССР, то есть более 15 процентов населения. Что касается партизанского движения, то здесь данные по двум войнам вообще несопоставимы. Можно сказать, что в отличие от Великой Отечественной в войне с Наполеоном партизан практически не было. Возьмем статистику награждений — самый объективный показатель в этом деле.

По итогам Великой Отечественной войны более 127 тысяч граждан СССР было награждено медалью «Партизану Отечественной войны» I и II степени; свыше 184 тысяч удостоено других медалей и орденов, а 249 народных мстителей стали Героями Советского Союза. По разным данным, всего в годы второй Отечественной в тылу врага сражались от тысячи до шести тысяч партизанских отрядов общей численностью под три миллиона человек.

Медалью для партизан в Отечественной войне 1812 года — «За Любовь к Отечеству» — были удостоены всего 27 человек, что никак не свидетельствует о значительных масштабах народного сопротивления Фото: wikipedia.org

В то же время даже о примерном количестве партизан в 1812 году науке ничего неизвестно. Мы лишь знаем, что Александр I учредил медаль специально для воинов из народа. Причем исключительно для жителей Московской губернии. Называлась награда «За любовь к Отечеству». Всего ею были удостоены двадцать семь человек, что никак не может свидетельствовать о сколько-нибудь значительных масштабах народного сопротивления оккупантам. Такими цифрами проиллюстрировать миф о «дубине народной войны», конечно, крайне затруднительно, но зато их можно игнорировать и сочинять небылицы про крестьянских полководцев.

Лесная сестра

Мифы о партизанах первой Отечественной войны впервые были остро востребованы в сталинский период и зачем-то сочиняются до сих пор. К примеру, к нынешнему 200-летнему юбилею победы над Наполеоном режиссер Дмитрий Месхиев планировал снять «социально значимый фильм» об участнице партизанского движения, крестьянке Василисе Кожиной.

По словам художника, ему стало «интересно посмотреть, как эти рабы… вдруг взялись за оружие… стали отстаивать не свою личную свободу, а свободу государства». Найти ответ на действительно любопытный исторический вопрос Месхиеву в итоге не удалось, но мир не без добрых людей. Совсем недавно на свет появился многосерийный телефильм «Василиса Кожина» режиссера Антона Сиверса (Бычкова). Вот краткое содержание проникнутого патриотизмом произведения: «Мир больше никогда не станет прежним. Теперь будет кровь и смерть, теперь будет предательство и подвиги.

Но в этом горниле для Василисы появляется возможность стать собой. Она становится во главе партизанского отряда, а Иван Рокотов (дворянин. — «Итоги»), рискуя жизнью, участвует в военных операциях регулярной армии… Победа в войне становится победой любви»… О крестьянке Сычевского уезда Смоленской губернии, жене старосты небольшого хутора Василисе Кожиной (что характерно: даты ее рождения и смерти канули в Лету) достоверно известно только то, что она несколько раз конвоировала пленных французов и однажды, возможно даже нечаянно, зарезала косой одного из них.

Этот случай получил в 1812 году некоторый общественный резонанс (женщина на войне — диковинка в то время), но вскоре был напрочь забыт ввиду незначительности происшествия. Дело в том, что убийства пленных бойцов Великой армии местными жителями не были редкостью, но к героическому сопротивлению захватчикам эти эксцессы никакого отношения не имели. По сути, это были расправы над уже совершенно беспомощными врагами.

В конце XIX века на страницах журнала «Русский архив» публиковались жутковатые воспоминания очевидцев о том, как именно дубина «гвоздила французов». «Вот, бывало, и наткнемся мы, парни, на одного (француза. — «Итоги»), — рассказывал после уже старик, крестьянин, — возьмем и приведем в деревню; так бабы-то и купят его у нас за пятак: сами хотят убить… Одна пырнет ножом, другая колотит кочергой, опять другая тычет веретеном».

Как бы там ни было, история убийства косой басурманина получила развитие в советское время. В воспитательных целях из героической мухи решено было слепить патриотического слона. В одночасье «лесной сестре» Василисе приписали трогательную историю командования целым «партизанским отрядом», состоявшим сплошь из детей и женщин. Для пущей убедительности ей вручили награду и выписали премию. Во многих вполне официальных, но позднейших источниках можно узнать, что Кожина награждена серебряной медалью «В память Отечественной войны».

Однако выясняется, что этот знак полагался исключительно «строевым чинам в армии и ополчениях всем без изъятия… Из нестроевых, Священникам и Медицинским чинам тем только, кои действительно находились во время сражений под неприятельским огнем…» Есть еще слухи о том, что от щедрот своих государство пожаловало Кожиной то ли пять, то ли целых пятьсот рублей. Но доказательств и на этот счет нет никаких.

Для сравнения отметим, что после Бородинского сражения, которое было объявлено Александром I победоносным, князь Михаил Кутузов был произведен в фельдмаршалы с пожалованием 100 тысяч рублей (это немалое состояние). В целом император отмечал людей благородного сословия по-царски. Например, золотым оружием «За храбрость» было удостоено более тысячи человек, и, кроме того, 62 генерала получили золотое оружие с бриллиантами.

Свои награды получали и офицеры, руководившие армейскими отрядами, действовавшими в тылу врага. Только по большому недоразумению этот спецназ XIX века ассоциируется с «дубиной народной войны». Никаких дубин у летучих отрядов регулярной русской армии на вооружении точно не было. На самом деле легендарный гусар Денис Давыдов командовал армейской частью (кавалерийским отрядом) в звании подполковника.

По большому недоразумению «спецназ» подполковника Дениса Давыдова (на картине) по-прежнему ассоциируется с «дубиной народной войны». Фото репродукции картины «Герой Отечественной войны 1812 года, подполковник Ахтырского гусарского полка Денис Васильевич Давыдов» Фото: художник Неизвестный (РИА Новости)

Аналогичные отряды возглавляли штабс-капитан Александр Фигнер, адъютант генерала Барклая-де-Толли капитан Александр Сеславин, полковник Николай Кудашев и другие бравые русские офицеры. По некоторым данным, потери Великой армии от действий армейских диверсантов составили более 30 тысяч человек, но мифические крестьянские «полевые командиры» к этому отношения не имеют.

Народная самооборона

О том, что значение крестьянских отрядов в войне с Наполеоном, мягко говоря, преувеличено советскими агитаторами, свидетельствует еще одно обстоятельство, на которое обратил внимание много лет тому назад известнейший исследователь истории наполеоновских войн Евгений Тарле: «О партизанах французы в своей мемуарной литературе почти ничего не говорят, тогда как о казаках говорят очень много и единодушно признают огромный вред, который подвижная, неуловимая казачья конница причиняла отступающей армии своими внезапными налетами». Но казачьи части входили в состав вооруженных сил и к партизанам тоже никак причислены быть не могут.

Историк Алексей Дживелегов в начале XX века в очерке «Народная война» в 1812 году» утверждает, что «если бы в Великой армии было больше дисциплины, нормальные отношения с крестьянами завязались бы очень скоро. Но фуражиры превращались в мародеров, от которых крестьяне естественно защищались… все они, повторяем, имели в виду исключительно самооборону». И далее: «у русского мужика не было никакой патриотической ненависти…

Были случаи зверских расправ, но «режиссерами свирепств» были люди ростопчинского (московский губернатор, организовавший по указанию Александра I поджог Москвы. — «Итоги») облика, способные пробудить и разжечь ненависть в темной массе… не было в России в 1812 году «народной» войны против французов».

Кстати, о самообороне. Историк Василий Надлер в монографии об Александре I уверяет, что крестьяне регулярно превышали ее необходимые пределы: «Сначала, когда французы попадались понемногу, с ними возились долго, убивали нередко изысканным способом: обматывали соломою и сжигали живьем, отдавали на потеху бабам и ребятишкам. Но вот отсталые и измученные французы начали чуть не сами идти в руки… Тут уже понадобилась иная расправа. Сгоняли пленных в сараи и сжигали там сотнями, топили в прорубях, зарывали живыми в землю».

В отличие от художественных произведений, в которых придается большое значение самоорганизации и жертвенности народных масс, тот же академик Тарле напрочь отказывал нашим селянам и в героизме: «Не было таких случаев, как в Испании, где бывало так, что крестьяне, без помощи испанской армии, сами окружали и принуждали к сдаче французские полки». Словом, на «дубину народной войны» все это не очень похоже. И удивляться скорее нужно не тому, что царь выявил в огромной крестьянской стране всего три десятка героев из народа, а тому, что отыскали хоть этих.

А что же Лев Николаевич? Так не зря ведь он великий писатель земли русской. Право творца на художественный вымысел еще никто не отменял. Да к тому же в самом тексте его великого романа все больше повествуется о героизме офицеров и солдат регулярной армии, а также попытках проявить оный со стороны сугубо гражданского аристократа Пьера Безухова. По поводу же патриотизма автор «Войны и мира» как-то заметил, что в России это есть чувство «грубое, вредное, стыдное и дурное, а главное — безнравственное». И, похоже, классик имел в виду именно такие метаморфозы, как та, что приключилась с фразой про «дубину народной войны», которую потомкам очень захотелось принять за чистую монету.

Автор: Денис Бабиченко,  ИТОГИ