Фашистский концерн смерти

На концлагерь Биркенау фюрер возложил глобальную задачу уничтожения евреев всей оккупированной Европы. По оценке заключенных, находившихся в контакте с прибывающими транспортами смертников и занимавшихся их учетом, в Биркенау было уничтожено 3,5 млн человек, 90% из них были евреи.

 «Война – это занавес, за которым люди и народы предаются  таким грехам, которых мир не потерпел бы иначе»
Л. Н. Толстой, «Об истине, жизни и поведении»

Я уже знакомил читателей с творчеством Евгения Захарина, бывшего ленинградца, посвятившего всю свою иммигрантскую жизнь литературным переводам с немецкого языка, в том числе и публицистики, имеющей непосредственное отношение к истории еврейского народа. Не так давно в «МЗ» была опубликована моя статья, написанная по материалам его перевода юдофобской брошюры «Еврейство в музыке» немецкого композитора Рихарда Вагнера, безмерно почитаемого верхушкой Третьего рейха.

Название новой книги в переводе Евг. Захарина «Фабрика смерти Аушвиц» – не просто риторика, а абсолютно точное определение сети фашистских концлагерей, которую авторы книги Ота Краус и Эрих Кулька, бывшие узники Аушвица-Биркенау, вполне доказательно назвали концерном смерти. Оба автора, чешские граждане, были арестованы соответственно в 1940 и 1939 годах за активное участие в сопротивлении нацистским оккупантам. Они вместе прошли все муки ада фашистской неволи в концлагерях Дахау, Заксенхаузен, Нойенгамм, Аушвиц-Биркенау и даже татуировки их учетных лагерных номеров (73043 и 73046) были практически рядом.

В первые два года пребывания в фашистских застенках они подвергались изуверским допросам в гестапо, истязаниям в тюрьмах и штрафных командах Дахау, Заксенхаузен и Нойенгамма. Но это, по их утверждению, «были лишь начальные ступени чистилища, из которого нас опустили в ад».

Cлучилось это 4 ноября 1942 года, когда началась их новая жизнь (если это можно было назвать жизнью) в Аушвице–Биркенау, где их прежние скитания по нацистским лагерям казались прекрасным прошлым.

В книге приводится ужасающая статистика: в результате беспощадного террора против населения оккупированных стран и, в первую очередь, против евреев, в гитлеровских лагерях было уничтожено 8 млн. человек, причем больше половины из них стали жертвами фабрики смерти Аушвиц и других нацистских лагерей, вошедших в этот концерн.

Структурная система концерна состояла из 39 концлагерей, разделенных по «производственным» признакам на основные группы:

Аушвиц-1 – главное подразделение, куда входило центральное управление, центр гестапо и предприятия, работавшие по оснащению немецкой армии. Центральное управление было образовано сразу после начала Второй мировой войны, а уже 20 мая 1940 года на место прибыла первая группа руководства, которая спустя месяц приняла первый транспорт с политическими заключенными.
Аушвиц-2 – так официально назывался концлагерь Биркенау.

Его главной задачей было уничтожение людей в газовых камерах. Кроме крематориев с газовыми камерами, в это же подразделение входили сельскохозяйственный лагерь Буди, ферма домашней птицы Гармезе, садоводческое хозяйство Райско и сеть химических лабораторий.

Аушвиц-3 или, как его иначе называли, концлагерь Буна был специально организован для строительства гигантского комплекса по изготовлению синтетического каучука в Мановице. Сюда же входили и более мелкие лагеря-предприятия по разработке угля Фюрстенгрубе, Кенигсхютте, Явисцовисе, Яворцно, Бобрек, Янина, цементные фабрики в Голесцове.

Концерн, главной задачей которого было решение «еврейского вопроса», с немецкой педантичной предприимчивостью продолжал разрастаться и даже осенью 1944 года, когда уже явно замаячил крах Третьего Рейха, руководство концерна не прекращало своей деятельности: состав концерна Аушвиц пополнился концлагерями Гливиц, Гинденбург, Блехгаммер, Хейдебрек.

Одним из непременных условий существования концерна смерти было строгое соблюдение тайны его истинного предназначения. Особенно это касалось подразделения Аушвиц-2 (Биркенау): комендатура стремилась любой ценой скрыть структурную взаимосвязь между Аушвицем и Биркенау. И хотя Биркенау находился всего в двух километрах западнее Аушвица, нацисты во всех документах и в письмах заключенных указывали «Рабочий лагерь Биркенау под Новым Беруном» или иногда использовали название «Вальдзее». Евреев заставляли писать письма на специально заготовленных почтовых открытках, где был указан обратный адрес, который скрывал истинное местонахождение отправителя.

В отличие от других заключенных, евреям категорически запрещалось указывать свой учетный номер, вытатуированный на предплечьи: вместо него добавлялась буква Б, что шифровало название концлагерей смерти Биркенау и Буна. Этими открытками нацисты пытались создать иллюзию, что мировая пропаганда об уничтожении евреев лжива (мертвые писать не могут). Лагерная администрация даже пыталась публиковать еврейские открытки в прессе или выставлять их для публичного обозрения.

Всеми правдами и неправдами нацисты пытались скрыть от мировой общественности, что на концлагерь Биркенау фюрер возложил глобальную задачу уничтожения евреев всей оккупированной Европы. По оценке заключенных, находившихся в контакте с прибывающими транспортами смертников и занимавшихся их учетом, в Биркенау было уничтожено 3,5 млн человек, 90% из них были евреи.

Аушвиц-3 был основан на базе концлагеря Буна, который являлся составной частью крупнейшей немецкой фирмы ИГ Фарбен. Этот концерн с главной базой во Франкфурте-на-Майне был первой нацистской монополией, получившей непосредственно от Геринга разрешение построить вблизи Аушвица химический комбинат. В апреле 1941 года в километре от Аушвица силами специально подобранных заключенных, началось сооружение этого колоссального комплекса.

Со слов очевидца весь комплекс зданий Буны имел форму эллипса и был разделен восемью длинными дорогами, по которым пролегали разветвленные железнодорожные колеи. Этот лагерь заключенных был самым большим и состоял из 54 блоков, где размещались 15 тысяч рабов. Буна-1 ИГ Фарбен являлась центральным комбинатом в химическом концерне, где нацисты сосредоточили изготовление синтетических продуктов и, главным образом, бензина. Ежедневно изготавливалось четыре цистерны бензина, большое количество карбида и медикаментов.

К лету 1944 года в Буне функционировало 63 химические лаборатории, в которых проводились исследования и испытания различных лечебных средств. ИГ Фарбен покупал у администрации лагеря заключенных, в основном евреек, чтобы эсэсовские врачи могли проводить над ними исследования с изготовленными в их лабораториях медикаментами и лекарственным сырьем. Так называемая научная работа, как и вся деятельность нацистских врачей в концлагерях, была впоследствии определена трибуналом как военные преступления.

В одной из глав под названием «Финская баня» авторы подробно описывают бесчинства эсэсовского врача-садиста в Биркенау, который устраивал массовую парилку для заключенных. Их насильно загоняли в помещение, где до белого каления нагревалась печь и гора камней. Когда подопытные «пациенты» начинали терять сознание, их насильно выгоняли в душевую с ледяной водой. О результатах этих изуверств, которые всегда заканчивались массовыми заболеваниями с летальным исходом, в центр регулярно шли подробные донесения.

О гигантских объемах «исследовательских» работ медицинского направления свидетельствуют обнаруженные в Аушвице-Биркенау колоссальные склады, где хранились тысячи специальных термометров, измерителей плотности, аптекарских весов и всевозможных лабораторных пробирок, которые поставлялись вагонами. Вся эта бесчеловечная преступная деятельность исследовательских лабораторий концлагеря Буны нисколько не смущала членов комиссий и представителей ИГ Фарбен из Франкфуртского центра, регулярно разыгрывавших иллюзию инспекторских проверок.

Концерн смерти Аушвиц не мог обойтись без своей службы безопасности, нечто вроде лагерного гестапо, которое официально называлось «Политический отдел». Его центр находился в Аушвице-2, в концлагере Биркенау, где в газовых камерах четырех крематориев решалась главная задача нацистских отморозков – уничтожение евреев.

Как и всякая иквизиторская организация, «Политический отдел» имел свою сеть провокаторов и стукачей среди заключенных, гражданских служащих и даже эсэсовцев. Аушвиц–Биркенау был последней станцией для обреченных – в первую очередь, для евреев и политических заключенных, получивших в своем округе отметку «возвращение нежелательно». Лагерное гестапо осуществляло неусыпный контроль за политически опасными заключенными и за вновь прибывающими транспортами с евреями, отправка которых напрямую в газовые камеры по каким-то причинам откладывалась.

В принципе, приемы и методы работы лагерных гестаповцев ничем не отличались от мюллеровских бандитов, орудовавших по всей Германии и на оккупированных территориях. Агенты «Политического отдела» тщательно хранили тайну Биркенау: распространяться о том, что происходило в концлагере, было запрещено под угрозой смерти.

О трагедии евреев, приговоренных нацистами к смерти только за то, что они были евреями, на примере трагической судьбы еврея, потомственного гражданина Германии, пережившего все ужасы Аушвица, рассказывает Вернер Якоб из Ленхаузена в беседе с немецким журналистом Норбертом Отто. Эта беседа опубликована отдельной брошюрой «Я ношу номер 104953», а отличный перевод Евгения Захарина сделал её доступной русскоязычному читателю.

Типично еврейская, глубоко религиозная семья Якоб глубоко срослась с жизнью германского местечка Ленхаузен (округ Ольпе) и имела свою многовековую историю. Поэтому, когда родители Вернера на вокзале Ленхаузена начали свой последний путь в концлагерь, а оттуда – к смерти, его мама выразила боль словами немецкой песни: «Теперь прощай, моя родная сторона». А когда самого Вернера Якоба, после потрясшего школьников рассказа о своей борьбе за выживание в концлагере Аушвиц, спросили, почему он, убежав от смерти, решил вернуться в Ленхаузен, он, ни минуты не задумываясь, ответил: « Это же был мой дом!».

Вернер вспоминает, как все это начиналось. В 1936–37 годы евреев лишили права пользоваться радио и телефоном, даже запретили содержать любых животных: ни канарейки, ни кошки, ни собаки. А после ужасной ноябрьской «Хрустальной ночи» еврей не мог владеть автомобилем и был вынужден сдать властям свои права. Как и все другие еврейские семьи, семья Якоб была вынуждена продать мясное дело, чем они довольно успешно занимались многие годы.

Брат Вернера Эрих был задержан полицейскими во время беседы с дочерью немца, местного пекаря и, инкриминировав ему попытку «осквернения расы», забрали в гестапо и жестоко избили. Затем его увезли в город Зиген, где он отсидел в следственном изоляторе девять месяцев, а потом приговорили к году с четвертью каторжной тюрьмы. По истечении срока заключения он был отправлен в концлагерь Бухенвальд, где, по официальному сообщению, был убит «при попытке к бегству».

Позже, уже находясь в Аушвице, Вернер случайно узнал всю правду: его брат Эрих был расстрелян тоже в Аушвице в произвольно набранной группе из 21 еврея, как месть за покушение на Гитлера, которое состоялось в городском пивном баре Мюнхена 8 ноября 1939 года. Тогда же Вернер случайно узнал, что буквально в двух шагах от его блока и тоже в Аушвице умер от истощения их зять, муж сестры Хенни.

Вернер вспоминает, как 3 марта 1942 года железнодорожный состав, до отказа загруженный евреями, прибыл к платформе Биркенау, где их встречал «знаменитый врач» Менгеле в окружении наряда СС. Началась селекция, в результате которой значительная часть прибывших была отправлена в газовые камеры, осталось всего 680 человек. Как бывший хозяин мясного дела Вернер почувствовал неприятый запах сгоревшего мяса и на вопрос к сопровождавшим их эсэсовцам получил ответ, что этот запах из пекарни. Так Вернер познакомился с запахом крематориев Аушвица-Биркенау, который преследовал его еще более двух лет.

Объясняя, почему мировая общественность так мало знала о геноциде евреев в немецких концлагерях, Вернер рассказывал, что было множество людей, в том числе и начальников поездов, машинистов, кондукторов, кочегаров, которые везли евреев в концлагерь и знали об этом. Их отговорка , что они ничего не знали – ложь, а слова «не хотели знать» были, к сожалению, горькой правдой. Многое действительно держалось в тайне, поэтому и лагеря смерти создавались вне Германии, чтобы о них как можно меньше знало население.

Одержимые страхом, люди боялись и не хотели об этом знать, тем более, что им настоятельно рекомендовали закрыть глаза и заткнуть уши. К слову сказать, «вождь народов» тоже старался не замечать и обходил стороной нацистские концерны смерти: за всю войну не было ни одной воздушной операции, которая могла бы хоть на время приостановить разбой нацистского юдофоба. В решении «еврейского вопроса» (и не только) эти тираны были безусловными единомышленниками.

По прибытии в Аушвиц Вернеру Якобу пришлось выдержать 100 ударов палкой и шесть месяцев штрафной роты за то, что помог соседу по койке, заядлому курильщику, приобрести немного табака. В штрафной роте получали наполовину меньше еды, чем полагалось обычно, учитывая, что еда в Биркенау и без того была очень плохая. Все заключенные штрафной роты находились за стенами высотой в четыре метра. Не дав Вернеру возможности трудиться, нацисты перевели его в больничный барак, где ему вскрыли опухоли на ушах и ягодицах, но именно там он получил воспаление легких и мокрый плеврит. Вернеру повезло: жизнь ему спас доктор Штерн из Берлина, который раздавал больным таблетки.

Еще раз Вернеру повезло, когда ранней весной 1945 года в составе специальной команды обслуживания он был неожиданно переведен в Бухенвальд. В это время настроение администрации концлагерей и эсэсовцев напрямую зависело от продвижения американских войск: ими руководило только одно – стремление спасти свою шкуру. Все это создавало обстановку, наиболее благоприятную для побега. Вернер на всю жизнь запомнил первый день православной страстной недели 1945 года, когда он решился возглавить побег группы заключенных численностью приблизительно 150 человек, из которых до американцев удалось добраться немногим больше 100.

Непросто складывалась послевоенная жизнь Вернера Якоба. Из всей их большой семьи чудом остались в живых только он и его сестры Хенни и Ильза, которые еще до войны уехали в Англию, а затем перебрались на постоянное место жительства в США. Вернер Якоб остался жить в дорогом его сердцу и памяти Ленхаузене и не упускал возможности рассказывать молодежи, до каких непоправимых бед может привести нравственное падение нации. Примечательно, что Вернер Якоб умер в 54-ю годовщину «Хрустальной ночи», 9 ноября 1992 года.

Когда работа над этим материалом подходила к концу, я получил от приятеля любопытное видео, выложенное в YouTube под заголовком I will survive Auschwitz (http://www.netzulim.org/FilmDay/IWillSurvive.html). Прямо перед воротами Аушвица с железной надписью «Работа делает свободным», вблизи печей крематория, еврейский дедушка в окружении своих взрослых внуков лихо отплясывал под музыку песни Глории Гейнор «I will survive».

Таким экстравагантным трагикомедийным способом («смех сквозь слёзы»), присущим многострадальному нашему народу бывший узник этого концлагеря Адолек Корман решил отметить свой 90-й день рождения. На его белой майке красовалась надпись «Я выжил». Этот танец запечатлела на видео его дочь – австралийская художница Джейн Корман. Бросается в глаза, как внуки бережно поддерживают своего деда, как они гордятся его силой, смелостью и жизнелюбием. Приглядевшись, я заметил, что Адолек Корман смеется и плачет одновременно. Невольно вспомнил признание М. Горького в письме Шолом-Алейхему по поводу повести «Мальчик Мотл»: «Читал вашу книгу – смеялся и плакал». Не смог сдержать слез и я.

Автор: Михаил Марголин, Нью-Джерси, newswe.com