Кавказский пленник: записки из северокавказской тюрьмы. Часть 4 – обыски

На длинной и высокой эстакаде уже построились фигуры в комбинезонах цвета хаки с длинными винтовками с оптическим прицелом. Нас, построенных для проверки, начали выводить с плаца на огороженную площадку, находящуюся за вахтой. Выводили всю зону, а это тысяча человек (исключая тех, кто имеет справки от врачей, «хромоту» и «обиженных»).

 По периметру площадки встали омоновцы, собровцы с собаками. По дороге пошли работники управы, оперативники, инспекторы и какие-то люди в камуфляже, с ног до головы обвешанные оружием. Можно было подумать, что всем спецструктурам отдали приказ явиться сюда, и они приехали – кто в чем был: одни – в бронежилетах с карманами, оттопыренными бог весть чем, еле двигаясь под их тяжестью, другие – в парадной форме, а третьи – в комбинезонах, с лицами, закрытыми масками: из прорезей виднелись глаза, рот и темные дыры ноздрей.

Лагерей уже не существовало. Мужики – блат и джамаат – как будто сжались перед общим врагом – теми, кто в форме.

Мы стоим, переминаемся с ноги на ногу, разговариваем, ждем. Холодно! Самые предусмотрительные захватили с собой термосы с чаем, сидят на корточках. Кто-то вяло переругивается с бойцами оцепления:

– Эй ты, откуда приехал? Ты что, неместный? Ты боишься, да? Ты чего маску напялил? Думаешь, не узнаем тебя потом на воле?

– Как ты можешь это смотреть! – запричитали вокруг. – Она же совсем открыта! Ты лучше бы взял с собой правильную книгу об исламе. Этот журнал надо сжечь

Я сдуру взял с собой какой-то глянцевый журнал, чтобы скоротать время, но не тут-то было. Кто только ко мне не подошел:

– Что читаешь?

Я открыл наугад журнал – выпала страница рекламы с полуголой Шарлиз Терон.

– Как ты можешь это смотреть! – запричитали вокруг. – Она же совсем открыта! Ты лучше бы взял с собой правильную книгу об исламе. Этот журнал надо сжечь.

То ли шмон в лагере закончился, то ли кузов самосвала уже заполнился до предела. Вдоль дороги выставили столы, за них сели наши отрядные и начали выкрикивать наши фамилии. Один за другим мы проходили через дверцу, ведущую не на зону, а за вахту. За дверцей по обеим сторонам стояли менты, они распределяли зеков – кого в комнату досмотра, кого обыскивали на месте, а кого сразу в карцер. Путей отхода не было – плотные живые коридоры.

Обыскивали каждого – заглядывали в рот, искали там телефонные симки. Металлоискателем проводили вдоль тела – с головы до ног. Ощупывали все – от обшлагов рукавов до поясов брюк. Тщательно пропальцовывали каждое место, каждый шов, где можно спрятать симку, деньги или что-то запретное.

Под робой у меня был новый коричневый свитер, но я мерз даже в нем. Меня заставили его снять.

– Вы что делаете? – спросил я. – Он же по правилам темный!

– Ты еще рассуждаешь? На кичу хочешь?

На кичу (карцер) я не хотел и со свитером попрощался. Он ушел в гору одежды, высящуюся на большом столе.

За вахтой разгораются костры – жгут столы, одеяла и другой изъятый хлам. Только ценное не сжигается, а уходит наружу – для перепродажи по дешевке или для себя.

Позже мы узнали: в темноте прошлой ночью менты в куче тел не смогли разглядеть лиц, поэтому сейчас искали только тех, кто накануне участвовал в погроме блатной секции. Их имена еще прошлой ночью стали известны операм. Наверху уже было решено, кого забрать и наказать. Поэтому во время шмона менты особое внимание уделяли зекам из нашей секции. Заура, Данияла, Марата и Шамиля по одному выцепили из отстойника и провели по живому коридору на кичу. Шамиль дернулся в сторону, но опер перехватил его и втолкнул обратно в шеренгу ментов.

Абдусамада нашли в каптерке. Обычно каптерку при масках осматривают поверхностно, даже не во все каптерки заходят. Но в этот раз менты старались как никогда. Они обошли все – каптерки, туалеты, чердаки, крыши.

В итоге на кичу попали пятнадцать джамаатовских и пять блатных. Некоторых из них мы так больше никогда и не увидели. Кто-то начал свое восхождение по ступеням усиления режима – на кичу (ШИЗО, карцер), в БУР (блок усиленного режима), в СУС (строгие условия содержания) и на ЕПКТ (единое помещение камерного типа). А в последнем случае уже вывозят в другой лагерь.

В первый же день всех, оказавшихся на киче, подкинули хотя бы по разу – одних заводили в камеры и били дубинками по почкам, так, чтобы не оставить следов, других провели в камеры через строй омоновцев, и те били их дубинками.

А мы вернулись в лагерь. Конечно, мы ожидали, что в секции будет погром. Но то, что мы увидели, войдя в нее, намного превышало наши ожидания. Шконки, матрацы, простыни, брошенные на пол. Холодильник выворочен и перевернут. Аквариум – наша радость… Просто бессмысленное кружение рыбок в нем успокаивало нервную систему… Короче, наш аквариум был разбит, а рыбки раздавлены на мокром полу сапогами. В каптерке было и того хуже – вещи из разных сумок валялись одной общей кучей, и по ним радостно ползали тараканы.

Повезло нам лишь в одном – тарку с телефонами менты не нашли, хотя, видно было, простучали все стены, осмотрели все щели, а кое-где даже сняли ламинат и вскрыли полы.

Многое нам не разрешено: стеклянная посуда, самодельные печки-спирали, сырые продукты. Самый главный «запрет» – телефон, трубка, т-шка, кто как называет. Поймают с телефоном – радуйся, если не попадешь на кичу.

Но мент всегда найдет повод придраться. Я, например, когда попал в тюрьму, сдуру сдал свою гражданскую одежду и туфли тюремному вольному каптерщику, который выдал мне ту пресловутую робу, но обувь тюремную он пообещал выдать позже. Это позже так и не случилось, и я целый месяц проходил в тапочках, пока мне не привезли черные туфли. Во время проверок, а также во время походов в столовую, надо быть в полной форме – от кепки до черной обуви. И дежурный мент дважды загонял меня на кичу – за тапочки, не желая разбираться, почему на мне они, а не туфли.

Почему-то на киче снятся удивительно яркие, цветные сны со множеством подробностей, вплоть до запахов. Сны, в которых всплывают реальные события, но в каком-то необычном ракурсе

Кича, или карцер – это своего рода тюрьма в тюрьме. Тут держат до пятнадцати суток по распоряжению специально собираемой комиссии из ментов, обсуждающих очередное прегрешение зека. Кича – это несколько камер в отдельном блоке за столовой. В каждой – двухъярусные металлические шконки, они опускаются только в девять вечера, а поднимаются в пять утра, то есть только это время ты можешь проводить лежа. В центре камеры привинченный стол со скамейками, в конце под самым потолком зарешеченное окошко. У входа – занавешенный грязной простыней проем с туалетом и умывальником.

Обувь оставляешь у входа в камеру, по полу ходишь в носках. Камеры рассчитаны на восемь-десять человек, но обычно там всего два или три зека. Летом невыносимо жарко, зимой – так же невыносимо холодно. В первый день матрац приносить не разрешают, спишь так, на голых досках.

В киче не разрешены сигареты, чай, книги, карты. Некоторые от безделья играют в шашки, нацарапав на столе черенком ложки доску, а вместо шашек использую хлебные мякиши. Конечно, по возможности запреты обходят – затягивают во время прогулок «бондяки» – целлофановые свертки с «глюкозой», заваркой, сигаретами. Обычно в камерах бывают затарены «бульбуляторы» – самодельные кипятильники из лезвий с проводами. «Хромота» приносит еду из столовой, но обычно для страдальцев добавляют больше мяса, стараются сделать ее вкуснее.

Подъем на киче – в пять утра, в восемь – обход, можно заодно обратиться к врачу, с девяти до десяти – получасовая прогулка в маленьком дворике размером не больше камеры. Дворик огорожен стенами высотой метра в три, сверху тоже забран решетками, над двориком шастают менты-контролеры. Затянуть под крышу «бондяки» можно именно в это время, но после прогулки могут и обшмонать.

Целый день ты и один-два сокамерника. Убираемся по очереди. Разговоры все переговорены, игры все переиграны, анекдоты все рассказаны. Остается одно – спать. Стелешь молитвенный коврик, если он есть, под голову – вместо подушки – кепку, и «топишь массу». Мне повезло, что я попал туда в мае, когда уже не холодно и еще не жарко. Почему-то на киче снятся удивительно яркие, цветные сны со множеством подробностей, вплоть до запахов. Сны, в которых всплывают реальные события, но в каком-то необычном ракурсе.

Вообще, сны и воспоминания – это огромная часть жизни зека. Я буду их пересказывать по ходу моего рассказа так, как они ко мне приходят. Потихонечку, может, и мне самому станет понятно, почему все-таки я попал сюда.

Автор: Али Саидов, РР