Можно, конечно, верить, а можно и не верить в наши официальные заявления про 100 тысяч уничтоженных российских оккупантов. Тем более, что там точно творится со смертностью на этапе санитарном, в передовых больницах так называемых “ЛДНР”, и как налажена эвакуация зеков из ЧВК, можно даже с данными разведки считать не то чтобы до запятой.
Поэтому нужно учитывать, что разрыв в данных может быть в обе стороны. И весьма немалый. Вопрос веры мы не обсуждаем, это больше церковные моменты. Военный аналитик Кирилл Данильченко в издании ThePage анализирует доступные факты.
Бои под Бахмутом и ЧВК Вагнер
Есть ли косвенные данные о том, что рф несет тяжелые потери, и можем ли мы их как-то увидеть?
Например, продолжаются ожесточенные и крайне кровопролитные бои за Бахмут. Позиции вокруг него часто переходят из рук в руки, противник массово использует группы пехоты для захода на сеть наблюдательных пунктов и «глаз» вокруг города. Есть фото и видео, подтверждающие десятки убитых почти в каждом эпизоде.
ВСУ провели ряд частных контратак, отбросив наступающих из частного сектора и от завода шампанских вин, и снова мелькает в сводках Курдюмовка.
Наступающим понадобилось 1,5-2 месяца, чтобы продвинуться аж на 12 километров от Зайцево к окраине Опытного, и теперь они неделями сражаются там за одни и те же поселки. Это 1,5-2 очень кровопролитных месяца.
Потери настолько велики, что та же ЧВК «Вагнер» уже особо и не прячется — подгоняет автозаки прямо к аэропортам в рф, где их встречают самолеты 224 летного отряда Минобороны россии.
HIMARS продолжают выносить склады оккупантов. Фото: Генштаб ВСУ
Продолжаются удары с помощью HIMARS и других высокоточных тяжелых РСЗО по расположениям в оперативном тылу противника гостиницам, домам отдыха и общежитиям. В каждом таком эпизоде («гостевой дом Жданова» в Кадиевке, Solemar в Железном порту, «Привал Охотника» в Мелитополе и еще с полдесятка менее известных, — прим. авт.) — десятки убитых и тяжелораненых.
Также продолжает прилетать по складам, в том числе крупным — в том же Ирмино можно было более суток подряд наблюдать впечатляющие детонации. Удары произошли неделю назад, а перед этим так же прилетало по соседству в Кадиевку.
Случаются и бесконечные взрывы то там, то там, далеко за линией боевого соприкосновения — от колонн на Чонгаре до аэродрома Мелитополя и Бердянска. Все это, несомненно, вертит цифры человеческих потерь в нужную нам сторону.
ВСУ уничтожают врага артиллерией, но нужно еще больше боеприпасов. Фото: Генштаб ВСУ
Играют огромную роль не такие медийно громкие, но наносящие больше всего потерь на огромном фронте контрбатарейная борьба, огневое артиллерийское поражение в красной зоне, сброс с дронов тактического звена кустарных бомб, минометный огонь.
Мы наконец-то наладили мелкосерийное производство 122 мм снарядов, мелькают на фронте массово как болгарские мины, так и совсем уже экзотика для наших краев, партнеры продолжают передачи 155-105 мм снарядов — это позволяет сохранять огневую активность, хотя, несомненно, нам всегда нужно больше боеприпасов.
Противоречия тут нет — мы продолжаем боевую работу, но лимиты в каждом конкретном секторе неплохо было бы и поднять, противник все еще в состоянии создавать локальное преимущество по стволам и количеству снарядов в сутки.
Из-за больших потерь российских летчиков отправляют в пехоту. Фото: Генштаб ВСУ
Как можно косвенно оценить потери оккупантов в войне, отслеживая ситуацию в рф?
Например, удачно прилетели наши дроны-камикадзе на аэродром в Дягилево. Там даже погиб прикомандированный из Шайковки пилот.
Проходит пару недель — зеваки снимают ПВО в поле возле Москвы. Задумались о новогодних подарках под бой курантов. Прикрывают не войска в Украине, а делают объектовое ПВО вокруг столицы рф — вот как по плану идет так называемая спецоперация.
Памятные посты в соцсети Вконтакте также крайне характерны. Жена погибшего офицера, подполковника Николенко, окончившего ВВА им. Гагарина и служившего на аэродроме аж в Хабаровске, заявляет, что он пал в бою под Макеевкой как комбат пехоты. Летчики, отправленные в пехоту, что-то такое припоминается у СС — как обычно, там в рф косплеят не тех дедов и не тот год войны.
Или вот например, тоже хорошее — старший техник РЭБ современных самолетов рф стал командиром БМП. С чего бы это такая узкая специализация и в механизированные части, ведь это — как забивать гвозди микроскопом?
Тем более, это же не какие то дефицитные специальности — десятки тысяч были подготовлены до войны, был опыт Чечни, Грузии, Сирии, что случилось, где они все?
Вербовка врачей и призыв женщин-заключенных
ЧВК «Вагнера» вербует в Пермском крае врачей, фельдшеров скорой, анестезиологов и медсестер для командировок в зону СВО. Вероятно, поток раненых и травмированных достаточен, чтобы структура не справлялась.
Ходят слухи, что женщины-заключенные «обратились» к Пригожину, заявив, что они тоже хотят «искупить вину кровью». Это может быть как инициатива на местах, так и попытка заполнить те же места боевых медиков, санитаров и связистов.
А если структура во время мобилизации и бесконтрольной вербовки по зонам не справляется с потоком раненых — это ой какой хороший знак для Украины.
Украинцы оставляли россиянам узкий участок для наступления. Фото: Генштаб ВСУ
Очень ясными и четкими звоночками тяжелых структурных потерь, что понесла армия рф в Украине, являются следующие вещи:
- стратегическая инициатива в полномасштабной войне отдана Украине;
- россияне могуть наступать только на одном узком участке после того, как несколько месяцев назад нападали «растопыренными пальцами» колонн;
- пирамидки «линии Пригожина» призваны хоть как-то удержать линию фронта;
- создается ТРО в Белгороде;
- летчики идут в командиры пехотных батальонов.
И эти потери, очевидно, большие, чем во всех конфликтах Холодной войны и постсоветского периода вместе взятых. Не важно, 99,5 тыс. их или 100,7 тыс. в реальности. Хотя символизм — это красиво.
Главное, что противник выдохся и почти везде становится в глухую оборону. От ударов по Авдеевке, Марьинке и штурмов Северодонецка одновременно они пришли к Первой Мировой под Бахмутом и продвижению неделями на 7 км.
Вечная память павшим в борьбе за защиту Украины и вечная слава тем, благодаря кому десятки тысяч агрессоров получили наконец-то земли, которой они так хотели. Правда, на два метра вглубь. С круглой датой, россияне. Не последней на идущей по плану так называемой СВО.
Расследователь считает, что “потери кадровой армии РФ сложно восстановить”
По подсчетам, на войне в Украине ежедневно погибают около 400-500 российских солдат. О реальных потерях в российской армии и о методах подсчета рассказал журналист-расследователь Антон Павлушко в издании “Настоящее время“.
Но оценки украинского командования об общем количестве потерь противника не совпадают с оценками, которые называют западные союзники Украины. Так, министр обороны Великобритании Бен Уоллес неделю назад заявил, что более 100 тысяч россиян убиты, ранены или стали дезертирами. Глава Объединенного комитета начальников штабов США Марк Милли месяц назад говорил, что более 100 тысяч российских военных погибли и были ранены. Генштаб ВСУ же в своих сводках использует слово “ликвидированы”. Российское командование о потерях своих военных отчитывалось в последний раз три месяца назад. В день объявления так называемой частичной мобилизации министр обороны Сергей Шойгу сказал, что с начала полномасштабного вторжения погибли 5937 человек.
– По-вашему, насколько эта цифра потерь в 100 тысяч российских солдат, которую называет Генштаб Украины и сообщает, что это именно убитые российские военные, соответствует реальности, на сколько процентов?
– В принципе, Генштаб не говорит, что это были конкретно убитые россияне. Он говорит просто про 100 тысяч потерь противника, против которого воюет украинская сторона. Сюда входит российская армия, российские добровольцы, ЧВК и мобилизованные из так называемых “ДНР” и “ЛНР”. Если все эти категории просуммировать, в принципе мы можем выйти на те же 100 тысяч.
– То есть мы не можем знать, в каких пропорциях в этих 100 тысячах граждан России, граждан Украины из Донецка, Луганска, их областей и других захваченных регионов?
– Если подходить формально, то все те, кто из так называемых “ДНР” и “ЛНР”, Россия же их к себе присоединила, значит, будем их считать россиянами. Хотя ясное дело, что это мобилизованные из все еще украинских регионов.
– В том числе насильно мобилизованные?
– Вы знаете, за восемь лет можно было уже как-то определиться. Те, кто хотел, уже уехал. Если там дошло до того, что тебя уже на фронт послали, – то это уже не проблема украинской стороны. Что касается, допустим, количества убитых конкретно россиян, мы считаем нашим способом, я бы сказал, что у российских кадровых военных потери будут, допустим, 20-40 тысяч. Сюда добавляются все мобилизованные, первый и второй армейские корпуса из так называемых “ДНР” и “ЛНР” – это тоже десятки тысяч, потому что там были большие потери.
Их слали в первые месяцы войны именно как пушечное мясо. И потом, начиная с лета, сюда начинают добавляться российские ЧВК – но там вообще непонятно, как их считать, но это, в принципе, россияне. И сюда добавляются российские непонятные добровольцы. То есть примерно в первые пять-шесть месяцев войны очень часто были такие непонятные батальоны, БАРСы, были какие-то местные российские республиканские батальоны, правовой статус которых был не совсем понятен.
Непонятно, как их считать, потому что задним числом оказывается, что часть из них – это были добровольцы. То есть им даже не выдают нормальных льгот и гарантий. И поэтому сейчас российское правительство пытается задним числом признать их военнослужащими. Если все эти категории суммировать, то спокойно можем выходить на 100 тысяч.
– А вы согласны с оценкой украинского Генштаба, что 100 тысяч – это именно убитые российские военные?
– Опять-таки, как вы правильно сказали, – это все-таки оценка. Очень может быть, что если мы будем считать всех, то будет доходить до 100 тысяч потерь противника, против которого воюет украинская армия. В принципе, на такие показатели мы выходить можем.
Плюс, допустим, если мы говорим про исследования из открытых источников, то мы говорим только о тех, кого официально закопали и есть фотография мемориальной доски или могильной плиты. Но, опять-таки, мы все-таки на войне – и надо говорить о том, что есть еще такое понятие, как “пропавшие без вести”. И обычно при такой интенсивности боев это может быть 20-30% потерь тех же россиян, о которых поименно еще не знают. Это все восстанавливаться будет только после войны.
– А как украинский Генштаб устанавливает эти цифры? Каждый день мы видим цифру в 400-500 человек, и там используются именно формулировка “ликвидированы”. Как украинский Генштаб, украинские военные фиксируют количество потерь противника?
– Рано утром собирают сводки со всех направлений. Понятное дело, что часть этих сводок более оценочна. Но в принципе, плюс-минус это все потом задним числом подтверждается. Даже если вы график потерь, известных из открытых источников, наложите на график потерь, о которых заявляет украинская сторона, то примерно можно видеть, что эти графики будут более-менее совпадать. Понятное дело, что с каким-то коэффициентом, потому что не все российские потери можно посчитать.
Но когда мы говорим про российские потери – это в том числе потери ФСБ. Все российские пограничники – это ФСБ. Информации о таких потерях вы даже в открытых источниках практически не найдете. Там была всего пара статей за все это время.
То же самое можно сказать про российских эмчеэсников, которых используют на разминировании, на тех же логистических поставках. Но если мы прекрасно знаем, что украинские HIMARS спокойно достают в российский тыл и спокойно могут обстреливать российские колонны, которыми иногда могут заниматься российские эмчеэсники, то вот вам и еще потери.
– Если я правильно понимаю, это значит, что Генштаб ВСУ оценивает эти потери не визуально? Условно, когда мы видим сообщение Генштаба ВСУ о том, что вчера на войне погибло 500 человек, это не значит, что они увидели 500 тел погибших российских военных? Это значит, что они каким-то иным образом оценивают количество военных в тех соединениях, по которым нанесены удары, верно?
– Давайте так. Визуально мы можем определить плюс-минус потери какого-то количества техники. И уже исходя из этого, исходя из каких-то коэффициентов, можно примерно определить, сколько примерно потерь может приходиться на один уничтоженный танк, на одну уничтоженную БМП, какой примерно может быть размер колонны, сколько в ней было машин и сколько примерно в этой колонне могло находиться человек.
Понятное дело, что визуально определить количество убитых тел – это просто физически не всегда возможно, потому что если это будет какая-то очень большая бомба, то от российских тел останется, как это уже было в известном украинском меме, пол-литровая баночка.
– А почему тогда союзники Украины оценивают эти 100 тысяч как количество убитых и раненых?
– Знаете, это разговоры каких-то европейских или американских чиновников, пусть даже и от военных ведомств, которые просто нам потом пересказывают то, что где-то услышали. Скорее всего, они так же, как украинские блогеры и все остальные, открывают, допустим, “Украинскую правду”, смотрят там показатель потерь, потом используют этот показатель в своих разговорах, а потом просто путают убитых с ранеными, украинских военных с российскими военными. И потом просто запускается этот мем про 100 тысяч. Потом его начинает использовать и Урсула фон дер Ляйен, которая вообще к армии не имеет никакого отношения, и какие-то европейские чиновники.
По факту мы видим, что российские потери увеличиваются, по факту мы видим, что они есть в большом количестве. Если это 100 тысяч, то хорошо, пусть это будет 80 тысяч. Понимаете, тут же тоже такое дело: 100 тысяч – это много или мало? Если взять, допустим, все российские ВДВ, пусть это будет тысяч 50. Если взять всех российских морпехов, то это будет тысяч 20. Какая-нибудь бригада спецназа из Тольятти – это будет всего три батальона.
Уберите из этих трех батальонов полтора батальона, и в принципе уже можно сказать, что вся эта бригада уничтожена. Поэтому даже пусть это будет не 100 тысяч, пусть это будет именно кадровых военных всего 40-50 тысяч, но в принципе это уже будет говорить о том, что армия потеряла свою боеспособность. Именно поэтому начинают проводиться все эти мобилизации, именно поэтому пытаются набирать как можно больше бывших военных пенсионеров из российской армии, которые когда-то ушли. Потому что именно кадровой армии нанесены были такие потери, которые очень сложно восстановить. Плюс техника.
– Вы, насколько я понимаю, даете некоторую погрешность для этих цифр. Если вы оцениваете количество убитых в 80 тысяч человек, то сколько тогда раненых? Есть ли какое-то соотношение: сколько раненых приходится на одного погибшего?
– Все наши коэффициенты по раненым – этот известный коэффициент, что на одного убитого три-пять раненых, также часто эти оценки мы берем из Первой мировой войны и из Второй мировой войны. Конечно, сейчас уже немного другая медицина. Не все ранения одинаково опасны. Иногда действительно бывают такие ранения, что больше на фронт не вернешься, а иногда бывают простые. Допустим, даже некоторые российские солдаты, как мы видим по российским сюжетам, их могут ранить за эти девять месяцев по несколько раз. В принципе, этих раненых в статистике мы будем считать несколько раз. А как убитого мы будем считать его один раз.
Что касается оценки в 80 тысяч или в 100 тысяч, понимаете, может же прекрасно быть, что всех этих убитых российских военных может быть уже и 105 тысяч. Именно реальное количество, сколько было убито, мы, скорее всего, узнаем только через несколько лет после войны. Но, опять-таки, я говорю о том, что по некоторым позициям это будет сделать очень трудно, потому что у меня есть такое ощущение, что мобилизованных из так называемых “ДНР” и “ЛНР” не особо считали.
– А сколько примерно там могли мобилизовать?
– Первый и второй армейский корпус – это где-то 20 плюс 15 тысяч человек, плюс набирали уже по несколько раз туда людей. Вот и считайте, если у них прошло уже несколько ротаций. Давайте так, весь первый состав этих двух корпусов можно уже спокойно удалять, потому что если посмотреть по некрологам, то там всех тех, кто был с первых дней, уже давно нет.