Российские войска подошли к Чернигову в первый день вторжения. Уже 25 февраля оккупанты заявили, что блокировали город. Месяц они обстреливали Чернигов ракетами и бомбили с самолетов, в том числе запрещенными осколочно-фугасными-зажигательными бомбами. Под удар попали жилые дома, гостиница, больницы и даже кладбище.
23 марта оккупанты разбомбили автомобильный мост через Десну — единственную дорогу, которая соединяла город с Киевом. Но взять областной центр им не удалось — 2 апреля они отступили, а через два дня покинули область. Фотограф издания «Ґраты» Стас Юрченко одним из первых журналистов побывал в Чернигове после его деблокады. Он переночевал в одном из сохранившихся домов и пообщался с местными жителями.
Самолет
В частном секторе на северо-восточной окраине Чернигове почти не осталось целых домов. Прямо во дворе одного из них огромная воронка.
— Это была наверное 500-та бомба вакуумная. Потому что все поразбивало, крыши поднимало, окна разбитые, — начинает разговор Сергей, мужчина лет 50-ти в дутой черной куртке и черной шапке. — Тетя Лена до сих пор прячется. Вот на улице уже тепло, а она не может вылезти.
— Шифер упал, а ты дергаешься — присоединяется к разговору мужчина постарше, представившийся Федором Ивановичем. — Я не знаю, я внуков накрыл и больше ничего не помню, крики и все.
Он вспоминает, что российский самолет бомбил микрорайон три ночи подряд в одно и тоже время.
«В полночь и около четырех утра по времени, плюс-минус 10 минут. Уже люди спят в это время. Ты лежишь, а они бомбят. Я и сам тоже напуган, спать не мог, — вспоминает Федор Иванович и добавляет. — Солдаты наши стояли, хотели их задеть видать. А там еще самолет лежит, видели?».
Сергей предлагает пойти посмотреть место, где упал сбитый российский самолет.
Федор Михайлович отправляется с нами за компанию. По дороге он комментирует разрушения: по этой стороне улице он бежал в подвал под минометным обстрелом. Справа от нас — полностью сгоревший дом, соседний сгорел наполовину.
«Тут мы тушили, спасибо пожарным, что не дали дальше, — комментирует Сергей и сразу переключается на следующий дом. — А тут трубу газовую побило, газ шел, не было ни света ни газа».
Федор Иванович вспоминает, что сначала две его дочки с внуками не хотели уезжать. Во время обстрелов вся семья пряталась в небольшом подвале.
«Как начало здесь гореть все они собрались и уехали. Сначала под Винницу, потом дальше. А потом и старшая дочка», — говорит пенсионер и вспоминает взрыв авиационной бомбы, возле воронки от которой мы познакомились.
— Мы в хате сидели в погребе. Я не знаю как это передать, дом вот так вот подняло и поставило на место…
— Вместе с подвалом — добавляет Сергей.
— Вместе с подвалом, — соглашается Федор Иванович.
Сергей показывает на покореженные кованные ворота еще одного дома.
«Вот видите здесь стояло четыре машины. Две уже забрали. Люк канализационный вытаскивали из машины. С окон со всего. Дома еще ребенок, меньше двух лет. Ходил шесть дней за уши держался. Это не передать просто. Это я уже отошел. Ну нету слов, зачем это все. То, что повреждено, оно восстановиться, но моральный шок пережить… Я не могу без слез это говорить», — замолкает мужчина.
Федор Иванович резко меняет тему: «Воронку от мины посмотреть хотите?». Мы с коллегами киваем. Наши новые знакомые заходят во двор еще одного разрушенного дома.
«Вася!» — кричит Федор Иванович.
Из-за угла дома выходит пожилая женщина в фиолетовой кофте и сером пуховом берете.
— Здравствуй, Ольга. Хлопцы пришли снять достопримечательности, — говорит Федор Иванович.
— Достопримечательности? Видите как у нас тут красиво, — невесело улыбается Ольга. Потом отводит нас немного в сторону и показывает воронку, которую уже немного забросали мусором.
— 12 марта в полтретьего ночи упала бомба. Мы были в подвале, мы и сейчас в подвале живем. В хату я боюсь идти. Я хочу в хату. Но я не могу…, — запинается Ольга и начинает плакать. Потом глубоко вдыхает и продолжает. — Так я любила свой дом, свой уют. Мне казалось, что лучше всего в своем доме. Богатства не было у нас. Но я рассчитывала, что мне хватит. Мне достаточно, не нужно мне ничего. На пенсии мы остались, доживали… Хочете проведу в дом покажу?
Мы киваем, Ольга ведет нас к перекошенным входным дверям, но открыть их не решается и вместо этого приглашает в подвал. Он состоит из двух помещений, в первом, которое Ольга называет «основным», она с мужем обустроила столовую. Женщина кивает на небольшой столик, где стоит банка молока.
«Это зять молочка купил, привез. Зять выручает, помогает, — Затем проводит нас в котельную дома и включает свет. — А здесь мы спим».
В подвал спускается Василий Михайлович, муж Ольги: «Пора кашу варить. Вот так мы на старости живем. В хату нельзя зайти, там все протекло».
Он не унывает, говорит, что на его улице за все время погиб только один человек, хотя бомбили так, что в подвале тряслись стены.
«Газ пустили раньше, потом свет и воду. Периодически воду давали, раз в три дня. А так — из колодца. По воде нормально было. Еда своя была, холодильник разморозили, трохи в банки закрыли, уже два раза муку раздавали», — рассказывает хозяин дома. Мы выходим из подвала и прощаемся с семейной парой.
Сергей и Федор Иванович больше не отвлекаются и ведут нас к месту падения российского самолета Су-34. Его украинские военные сбили 5 марта. Наши новые знакомые хорошо помнят тот день.
«Горели дома, но не было паники, была радость того, что его сбили. Уже никто не смотрел на свои дома. Просто радость от того, что он упал, да, и он бомбить не будет, — вспоминает Сергей, и добавляет. — Чувство удовлетворенности, скажем так».
Мы подходим к месту крушения самолета — в куче металла можно легко опознать один двигатель, крыло, кусок хвоста. При падении один пилот погиб, второго — майора Александра Красноярцева — украинские военные взяли в плен.
«У нас столько зла и ненависти было [к пилоту], но никто же его не трогал. Потом пришли военные и его связал», — говорит Федор Иванович.
Потом вдруг берет меня за руку: «Пожалуйста принимайте все меры, чтобы наказали. Мы на вас, на прессу надеемся, потому что иначе ничего не будет».
Центр
Искореженный попаданием ракеты верхний угол новой шестнадцатиэтажки в центре города видно издалека.Дом все-таки устоял, в неповрежденной его части до сих пор живут люди. Девятиэтажки по соседству выглядят куда хуже — верхние этажи и лестничные пролеты обрушены. Внизу среди кусков бетона застряли вещи жильцов — ковер, одежда, остатки книжной полки, холодильник.
«Не подходи!» — окрикивает меня сзади мужской голос.
Краснолицый, усатый мужчина в черной шапке и старой армейской куртке «дубок» представляется Виктором Ивановичем и объясняет, что дом может обрушиться.
«Я живу тут недалека, — с белорусским акцентом говорит он. — Смотрю в окно, а тут такое делается — с самолета стреляли, туда ракета полетела».
Виктор Иванович работает в соседнем ЖЭКе. Говорит, что в окрестных домах до сих пор нет света, воды и тепла.
«Как справляться? Шапку надеваешь, спортивный костюм и ложишься спать», — грустно улыбается мужчина.
Вспоминает, что во время блокады ходил в соседний район, там в католической церкви священник раздавал воду. После деблокады воду начали развозить по районам цистернами.
«Уже говорят, что свет будет появляться. В этих домах включали даже в разрушенных. Там где есть возможность, там включали», — говорит Виктор Иванович.
К нам подходит его коллега, женщина средних лет, она тоже одета в старую армейскую куртку и просит не фотографировать ее, так как переживает, что не очень аккуратно выглядит.
«Когда это случилось, мы с мужем находились в предбаннике дома напротив. Я слышала, как летели бомбы. Такой звук — «вжууух», и потом взрыв. Было такое ощущение как будто попали в наш дом», — вспоминает Алеся. — Полетели стекла, мы на 14-м этаже живем, дом аж затрясло. Мне муж говорит: «Побежали вниз». А у меня такое ощущение, что нет лестницы. Я не знаю, как бежать, свет моментально пропал. Когда мы вышли — ничего не было видно. Один дым, черный дым, пламя, ну, короче, ужас. Ужас».
По ее словам, в обрушенном девятиэтажном доме погибло 47 людей. В открытую металлическую дверь одного из подъездов дома кто-то воткнул букетик искусственных цветов. Алеся показывает рукой вверх, на уровень третьего этажа. Там, в одной из квартир, видна сломанная детская кроватка. Виктор Иванович и Алеся рассказывают, что во время блокады жильцы пострадавших домов готовили еду на кострах.
«Конечно некомфортно, непривычно, потому что ни тебе нормально помыться, ни помыть посуду, но мы верим в нашу армию и справляемся. Им там хуже, чем нам здесь. Им гораздо хуже. Молимся за них, поддерживаем их мысленно. Они молодцы, они выстоят, всех прогонят и освободят нас», — говорит Алеся.
Храм
Церковь Святого Феодосия расположена в северо-восточной части города. Храм сильно пострадал не только от обстрелов. Здесь расположились российские военные. Настоятель храма — протоиерей Петр Казновецкий — рассказывает, что оккупанты заняли подвал церкви. Там до сих пор остались их следы, упаковки от сухпайков, горы окурков и пустых бутылок.
Казновецкий рассказывает, что россияне оставили после себя не только это, но и снаряды.
«Тут уже были соответствующие службы. Проверяли, разминировали, чтобы никто из мирных людей не попал в беду», — говорит священник и добавляет, что за время блокады погибло двое прихожан. Осматривая разбитые окна и покореженный иконостас, он вспоминает, как вместе с прихожанами строил храм.
«Строили по принципу «с миру по нитке». Это ж были такие годы — 1996-й. Кто-то помог бетонным перекрытием, кто-то железом на крышу, -— священник замолкает, затем продолжает. — Это так больно, когда такое случилось. Это тяжело объяснить. Можно только самому побывать в такой ситуации. Это как, когда человек теряет жилье, мы понимаем, сочувствуем, но не так как он переживает это у себя в душе».
Протоиерей вспоминает, что незадолго до обстрела он отправился в другой храм — Всех Святых Черниговских, расположенный ближе к центру города. Он поднимает глаза на разрушенную колокольню.
«С миномета прилетело и уничтожило колокольню», — вздыхает священник.
В Храме Всех Святых Черниговских он каждый день блокады проводил богослужение. Молился, в том числе, за украинскую армию. В начале апреля, после того как украинские солдаты заняли российские позиции, священник вернулся в храм. Он увидел, что россияне разрушили не только церковь, но и кладбище неподалеку. Там до сих пор лежат разбитые гранитные памятники и плиты.
«Больше всего пугает, что вот видите, воинам интернационалистам. Они же должны были видеть, что тут, так сказать, их коллеги похоронены. Это же офицеры, герои», — вздыхает священник и ведет меня на аллею, где похоронены украинские солдаты, погибшие на Донбассе.
Украинские флаги над могилами все также развиваются, хоть и посечены осколками.
Авторы: Стас Юрченко, Максим Каменев; Ґрати