Подлинная история знаменитой операции «Трест». Ошибка «короля шпионов»

В летопись подвигов чекистов первого призыва операция «Трест» вписана золотыми буквами как несомненный и сокрушительный успех советской контрразведки. Однако неясного в этой, казалось бы, много раз рассказанной истории по-прежнему хватает. Чем на самом деле занимался в Советской России агент Сидней Рейли?  

Лубянка. 1920-е годы
Сидней Рейли и одна из его многочисленных жён Пепита Чамберс
Министр иностранных дел Великобритании лорд Керзон был активно вовлечён в сложную шпионско-дипломатическую интригу
Ещё один участник интриги, Уинстон Черчилль. Рядом с ним: его сын Рэндольф и Коко Шанель. Франция, январь 1928 года
Британский дипломат сэр Роберт Брюс Локкарт (фото 1955 года). За участие в заговоре, вошедшем в историю под его именем, Сидней Рейли лишился жизни
Премьер-министр Великобритании Гарольд Ллойд-Джордж также внимательно следил за ходом операции
Организаторы и жертвы знаменитой спецоперации. Сверху вниз: террорист Эдуард Опперпут, чекисты Артур Артузов и Владимир Стырне, Борис Савинков, который стал первой «крупной рыбой», попавшей в сети к чекистам

Не там, где раны страшны,

Где нации смерти ждут,

В честной игре войны, –

Место шпиона не тут.

Редьярд Киплинг Марш шпионов

В летопись подвигов чекистов первого призыва операция «Трест» вписана золотыми буквами как несомненный и сокрушительный успех советской контрразведки. Однако неясного в этой, казалось бы, много раз рассказанной истории по-прежнему хватает. Ведь Дзержинский и его коллеги имели дело не с дилетантами – как же им удавалось годами морочить голову осторожному и изощрённому противнику, выдавая «легендированный» «Трест» за реальное антибольшевистское подполье?

Да и в чём успех, спросим мы: в том, что «заманили» в ловушку сначала Бориса Савинкова, а потом Сиднея Рейли только затем, чтобы убить (первый, по официальной лубянской версии, покончил самоубийством, но и эта версия не спорит с тем, что причиной рокового прыжка в окно стало вынужденное «раскаяние»)? Но ведь убить их можно было и за границей. Какой прок извлекли драматурги и режиссёры этого спектакля из казни Рейли, который, останься он в живых, мог способствовать выходу Советской России из международной изоляции?

Большая игра

Специалист по истории русской революции профессор университета штата Айдахо Ричард Спенс, автор биографии Бориса Савинкова, опубликовал новую биографию Сиднея Рейли, описав жизнь «аса шпионажа» едва ли не по часам. Книга называется Trust No One – «Не верь никому». Так доктор Спенс перевёл латинский девиз, который Рейли поместил на своей именной почтовой бумаге: Mundo nulla fides.

К концу Первой мировой войны Сидней Рейли был преуспевающим бизнесменом. Ему удалось удачно конвертировать свой главный капитал – деловые связи в Европе и Америке. Он был вхож в кабинеты министров и глав правительств; ещё с довоенных времён сохранил прекрасные отношения с русским бизнесом, к тому же бегло говорил на нескольких языках. Всё это делало его незаменимым посредником при заключении многосторонних международных сделок. Он занимался пароходным фрахтом и фармацевтикой, нефтедобычей и табаком; значатся в его послужном списке и оружейные контракты.

Был ли он шпионом, да ещё нескольких разведок, как гласит расхожее мнение? В период своего пребывания в России в 1918 году он, бесспорно, был сотрудником британской разведки – Secret Intelligence Service, она же MI-6. Впоследствии он время от времени направлял SIS свои доклады, но жалованья не получал. Британская разведка относилась к нему с величайшим подозрением, справедливо полагая, что он не столько информирует её, сколько использует доступ к секретной информации в интересах своего бизнеса.

В 1922 году он был формально уволен из разведки. Это не мешало ему поддерживать приватные дружеские отношения с директором SIS Мэнсфилдом Смит-Каммингом, руководителем русского отдела Полом Дьюксом и многими другими лицами из шпионского ведомства Его Величества. Неизменным покровителем и личным другом Рейли был Уинстон Черчилль, в то время – военный министр в кабинете Дэвида Ллойд Джорджа.

Одной из главных проблем мировой политики начала 20-х годов был русский вопрос. Развалив Восточный фронт и заключив сепаратный мир с Германией, Россия лишила себя права на участие в послевоенном урегулировании в Европе. Объявленный большевиками дефолт по долгам царского и Временного правительств, национализация частной собственности, в том числе иностранной, и ленинский «Декрет о мире» оставили Россию с пустыми руками, на положении, которое лучше всего определяется современным термином «государство-изгой». То есть не признанное мировым сообществом, безответственное и пребывающее в глубокой изоляции.

Между тем страна голодала. Ей нужно было как-то подниматься из руин. «Энтузиазм масс», на который уповали Ленин и его соратники, угасал перед лицом нескончаемых испытаний, да и не мог энтузиазм заменить технологии, опыт и деньги. Расчёт на «мировую революцию» не оправдывался. Советская Россия отчаянно нуждалась в иностранных инвестициях. Большой международный бизнес равнодушен к идеологии.

Он будет иметь дело с любым режимом, если получит страховку от политических рисков. Западные предприниматели, будучи свидетелями и участниками небывалого экономического подъёма России первых 13 лет ХХ века, жаждали вернуться в Россию. Они прекрасно понимали, что большевики не в состоянии выплатить долги. Речь шла – в точности как в первые годы России ельцинской – об их реструктуризации в инвестиционные проекты и концессии. Но для этого долги следовало признать.

Бывшие владельцы национализированных компаний сами оказались в тяжёлом положении: их никто не освобождал от ответственности, акционеры и кредиторы брали их за горло, требуя свои деньги назад. Русские промышленники-эмигранты во главе с Алексеем Путиловым объединились в группу Societe Commerciale, Industrielle et Financiere pour la Russie, известную под русской аббревиатурой «Торгпром».

Они стремились не допустить сговора большевиков с западными правительствами за свой счёт. Сидней Рейли был уникальной фигурой в этой большой игре с огромными ставками. Волею судьбы и благодаря своей неисчерпаемой энергии он был знаком решительно со всеми игроками, включая непримиримых оппонентов – лидеров монархических эмигрантских организаций и высокопоставленных большевиков, таких как первый Народный комиссар внешней торговли Леонид Красин, прибывший в 1920 году в Лондон в качестве торгового представителя Советской России.

Из этих ключевых игроков никто всерьёз не верил в возможность насильственного свержения большевиков. Иное дело – естественная трансформация режима в результате экономического взаимодействия с Западом. Сегодня концепцией «вовлечения» (engagement) никого не удивишь. Но в начале 20-х годов это была свежая идея.

Некоторые исследователи полагают, что её автор не кто иной, как Борис Викторович Савинков, близкий друг Сиднея Рейли, лидер «Народного союза защиты Родины и свободы», знаменитый террорист и заклятый враг большевиков. Пыл Савинкова отнюдь не угас, просто он трезво оценивал положение вещей. Он искал применения своим силам и своей любви к России. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что его методы борьбы меркнут перед «красным террором». Понимали это и в европейских столицах – Савинков уже не мог рассчитывать на финансирование своего Союза в прежнем объёме.

Идею бескровной трансформации советского строя всецело разделял Рейли. В августе 1921 года он написал для британского правительства меморандум, в котором излагал сценарий ненасильственного переворота в России. Он интерпретировал провозглашённую Лениным в марте на Х съезде РКП(б) «новую экономическую политику» как признание провала прежнего курса. Вместе с тем, писал Рейли, на падение режима большевиков рассчитывать не приходится.

Однако нуждающиеся в западной экономической помощи большевики могут пойти на определённую либерализацию режима. Запад должен потребовать упразднения ВЧК; исполнительная власть должна перейти в руки «умеренных» типа Алексея Рыкова и Леонида Красина. Ленину, Троцкому, Зиновьеву, Каменеву и другим сторонникам жёсткой линии должно быть «запрещено прямое участие» в управлении страной, однако гарантирован «личный иммунитет». По достижении этих первоначальных целей правительство следует расширить включением в его состав представителей других политических партий. При этом золотовалютные резервы страны должны поступить под контроль международного траст-фонда.

Премьер-министр Ллойд Джордж прочёл меморандум Рейли ровно в тот день, когда он принимал на Даунинг-стрит, 10, советского торгпреда Красина и обсуждал с ним проблему русского долга.

Кто вы, мистер Якушев?

Жизнь внесла коррективы в заманчивые проекты «короля шпионов». В ноябре 1921 года руководство русского отдела британской разведки пришло в необыкновенное возбуждение. Пол Дьюкс и Сидней Рейли принялись колесить по Европе, встречаясь с представителями различных эмигрантских организаций и с разбросанными по европейским столицам сотрудниками SIS, знакомыми с российскими делами. Причиной ажиотажа стал скромный чиновник Народного комиссариата путей сообщения Александр Александрович Якушев.

До большевистского переворота действительный статский советник Якушев служил в том же самом ведомстве, которое тогда называлось министерством. Оставшись не у дел, он вступил в Петрограде в подпольную организацию, впоследствии провалившуюся. Провал, впрочем, не затронул лично Якушева. Он переехал в Москву и поступил на службу в Наркомпуть.

Есть основания полагать, что Рейли и Якушев были старыми знакомыми и питали общую страсть к хорошеньким актрисам: в конце 1917 года их видели оживлённо болтающими за кулисами московского Театра миниатюр в обществе примадонны Милочки Юрьевой. Авторы телесериала «Операция «Трест» прекрасно воспроизвели внешний вид Александра Александровича – пенсне, котелок, бородка клинышком. Они, однако, умолчали, что до Наркомпути Якушев работал советником у Троцкого.

Осенью 1921 года Якушев отправился в командировку в Швецию, Норвегию, Швейцарию и Германию. На обратном пути в Россию заехал в Эстонию, где встретился со старым другом, бывшим царским офицером с обширными связями в кругах русской эмиграции Юрием Александровичем Артамоновым. Якушев признался ему, что остаётся монархистом и что в Москве и Петрограде таких, как он, много. Якушев искал связи с единомышленниками на Западе. Бессмысленно пытаться сокрушить большевистский режим извне, убеждал он Артамонова; это дело внутренней оппозиции. Артамонов сообщил о встрече в Берлин в письме члену Высшего монархического совета князю Ширинскому-Шихматову. Будучи связан с английской разведкой, поставил в известность и её. SIS немедленно начала выяснять подробности.

В декабре от подпольщиков пришла новая весть. В Эстонии объявился человек по имени Виктор Колесников, отрекомендовавшийся Артамонову представителем организации, о которой говорил Якушев. Он впервые назвал её Монархической организацией Центральной России (МОЦР). Артамонов свёл Колесникова, на самом деле бывшего агентом ЧК, с Виктором Кияковским (Стецкевичем), с сотрудниками русского отдела SIS. Информация Якушева – Колесникова имела все признаки провокации. Это было ясно опытным сотрудникам SIS и в первую очередь Сиднею Рейли.

Советские авторы, многократно описавшие «операцию «Трест», свято убеждены, что её изучают «в разведшколах всего мира». Вероятно, они видели учебники этих разведшкол. Западные исследователи, лишённые такой возможности, но зато изучившие все возможные источники, по сей день разгадывают загадку «Треста». Прежде всего, непонятна метаморфоза Якушева. Каким образом он превратился из Савла в Павла – из убеждённого монархиста в правоверного большевика? Разочаровался в монархизме? Но между разочарованием и участием в масштабной провокации ЧК «дистанция огромного размера».

Ясно, что работал он по доброй воле: если бы его заставили, то, будучи «выездным», он при первой возможности остался бы на Западе и разоблачил коварные козни Дзержинского. Русский патриот, осознавший великое благо большевизма? Или один из здравомыслящих людей своей эпохи, веривших в постепенную, вынужденную демократизацию режима как единственную стратегию выживания? Но какая же связь между идеей эволюции режима и главной ролью в чекистской «операции «Трест»? В свою очередь, подозревая провокацию, Сидней Рейли чувствовал: заговор из мнимого может стать реальным. У него, как и у Якушева, были основания так считать.

Неудачная охота

В декабре, невзирая на протесты министра иностранных дел лорда Кёрзона, Рейли привёз в Лондон Савинкова. 10 декабря Рейли и Савинков обедали у Красина в советской миссии в Лондоне. После обеда Савинков и Красин уединились. Вскоре Савинков рассказал Черчиллю, ссылаясь на Красина, что в России его ждёт высокий и ответственный пост.

Однако он согласен принять предложение лишь по выполнении трёх условий, как то: упразднение ВЧК, восстановление частной собственности и проведение свободных выборов. Красин якобы обещал довести эти условия до сведения Москвы. Версия Лубянки не очень расходится с версией Савинкова; она гласит: советский нарком сказал Савинкову, что «при условии прекращения подрывной деятельности он мог бы поступить на службу в представительство НКИД за границей, после чего должен был использовать своё влияние и связи на благо Родины».

После Красина и Черчилля Савинкова принял Ллойд Джордж. Уже 2 февраля 1922 года одно из пожеланий Савинкова паче чаяния исполнилось: Политбюро решило ликвидировать ВЧК. На её месте, правда, сразу выросло ГПУ.

Между тем в Москве и европейских столицах усиленно готовились к Генуэзской конференции (10 апреля–19 мая 1922 года). Рейли принимал деятельное участие в разработке масштабного проекта реструктуризации российских долгов. Параллельно он вёл в Париже конфиденциальные переговоры с Торгпромом. Русские промышленники опасались, что Запад в конечном счёте наплюёт на их интересы (в этом они нисколько не ошибались).

Рейли убедил Путилова и бывших нефтяных магнатов Густава Нобеля и Степана Лианозова финансировать организацию Савинкова. На эти деньги Савинкову предстояло организовать покушение на жизнь членов советской делегации в Генуе. Из этих планов, однако, ничего не вышло. Террористы вели свою охоту в Берлине, но ни Радек, ни Бухарин, ни Раковский не появились там, где их ждали. В конце марта потерявший терпение Рейли примчался в Берлин выяснить, в чём дело.

Савинков жаловался на неточную информацию. Рейли заявил ему, что теперь мишенью должен стать глава делегации Чичерин. Но и наркому удалось проследовать через Берлин 2–5 апреля неуязвимым. Савинков решил ехать в Италию. 13 апреля, через три дня после открытия конференции, итальянская полиция арестовала его и членов его группы. Благодаря вмешательству Бенито Муссолини арестованных депортировали во Францию.

Генуэзская конференция завершилась 19 мая провалом. На решительном отказе признать ответственность по долгам настоял Ленин. Незадолго до этого вождь мирового пролетариата перенёс операцию по извлечению из тела пули Фанни Каплан. 25 мая 1922 года его хватил удар. Это было начало конца. В Москве начиналась схватка за наследство. В начале 1923 года, после случившегося у Ленина второго удара, власть переходит к триумвирату Зиновьев–Каменев–Сталин.

Ленин покинул Кремль и переселился в Горки. 11 февраля 1923 года Рейли встречается с Красиным, который собирается возвращаться в Москву и полон пессимистических предчувствий. 8 мая 1923 года британский министр иностранных дел лорд Кёрзон предъявляет Советской России свой знаменитый ультиматум. 10 мая молодой эмигрант Мориц Конради убивает в Лозанне Вацлава Воровского, который должен был заменить Красина. В январе 1924 года состояние Ленина ухудшилось. Мир с тревогой ожидал кончины вождя.

В начале 1924 года выборы в Великобритании впервые выиграли лейбористы во главе с Рамсеем Макдональдом. Демаршам Кёрзона пришёл конец. 1 февраля Макдональд признал советское правительство. За Лондоном последовал Париж.

Схватка с Железным Феликсом

Александр Александрович Якушев продолжал наезжать то в Берлин, то в Париж и соблазнять вождей эмиграции рассказами об инфильтрации членов «Треста» во все государственные структуры вплоть до самых вершин власти. Сведения эти, разумеется, нуждались в проверке. С этой целью ещё в середине 1923 года Савинков направил в Россию своё доверенное лицо – полковника Павловского. Тот был немедленно схвачен ГПУ и вскоре начал слать в Париж оптимистические донесения, из которых явствовало, что дела большевиков столь плохи, что антибольшевистскому подполью не хватает лишь вождя, чтобы взять власть в свои руки.

Роль вождя, натурально, отводилась Савинкову – для этого он должен был приехать в Россию. 21 января умер Ленин. Каменев и Зиновьев немедленно начали атаку против Троцкого. До Рейли дошли слухи, что Троцкий будто бы готовил военный переворот. Звезда Дзержинского взошла: уже 2 февраля, помимо ОГПУ, он стал председателем Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). Трудно было подобрать на этот пост более неудачную кандидатуру. Железный Феликс ничего не понимал и не желал понимать в экономике. Его заместителем по ВСНХ стал, в дополнение к посту заместителя председателя ОГПУ, Генрих Ягода.

В феврале 1924 года Рейли сообщил Савинкову, что у него через бывших коллег в SIS появились интересные материалы о России. Материалы эти говорили о том, что Дзержинский и Зиновьев считают воззрения «экономистов» во главе с Красиным опасной ересью и полны решимости искоренить её, однако проблема в том, что в группе этой состоят видные чекисты. Дабы упрочить свои позиции, Дзержинский намерен интенсифицировать «красный террор».

Рейли и Савинков никогда не были вполне откровенны друг с другом. Оба питали серьёзнейшие подозрения в отношении «Треста». И оба делали вид, что принимают байки Якушева за чистую монету.

В марте Савинков сообщил Рейли о желании поехать в Россию. Эта новость вкупе с обещанием Рейли содействовать возвращению могла стать неожиданным подарком для ОГПУ; как свидетельствуют документы, на такую удачу Лубянка вовсе не рассчитывала.

15 марта Рейли сообщил Савинкову, что по неотложным делам должен ехать в Нью-Йорк. Однако в Нью-Йорке он не появился. Он словно провалился сквозь землю примерно на два месяца. В 1927 году бывший сотрудник советской миссии в Лондоне заявил в своих показаниях Скотленд-Ярду, что собственными глазами видел Рейли в 1924 году в Москве возле Большого театра.

Дзержинскому всюду мерещилась угроза. «Операция «Трест» сильно беспокоила его. Организация разрослась, её становилось всё труднее контролировать, Якушев и его «правая рука» Опперпут не были настоящими чекистами и всякую минуту могли переметнуться на сторону врага. В 1924 году петроградская ячейка МОЦР и впрямь временно вышла из-под контроля ОГПУ. Аресты и казни бывших офицеров и предпринимателей были поставлены на конвейер.

Летом того же года Савинков наконец принял роковое решение. 10 августа он выехал из Парижа через Берлин в Варшаву, откуда через «окно» перешёл советскую границу, после чего был арестован в Минске. Уже 27 августа начался открытый судебный процесс, который 29-го закончился вынесением смертного приговора.

3 сентября Рейли направил длинное письмо в одну из британских газет в ответ на редакционный комментарий к процессу Савинкова. Называя себя одним из «самых близких друзей и преданных последователей» Савинкова, он настаивал на своём праве защитить честь московского пленника.

По мнению Рейли, суд над Савинковым был актом «колоссальной клеветы» и «гнуснейшей из большевистских «уток». Все савинковское дело, утверждал Рейли, – не что иное, как фальсификация. Все свидетельства и здравый смысл, писал он, говорят, что «Савинков был убит при попытке перейти русскую границу, и ЧК инсценировала ложный процесс с одним из своих агентов в главной роли».

Рейли описал именно то, что впоследствии произошло с ним самим. Обдумывал возможный сценарий?

15 сентября британская газета опубликовала новое письмо Рейли, в котором он полностью пересмотрел свой взгляд на московский процесс. «Показания надёжного и беспристрастного очевидца», писал он, убедили его в том, что его бывший товарищ совершил «нравственное самоубийство» и «предательство», и сомневаться в этом Рейли теперь не имеет ни малейших оснований. Почему он не остановил своего друга? Принёс его в жертву? Использовал в качестве пробного камня? Или просто «сдал» Савинкова?

Кабинет Макдональда находился у власти всего десять месяцев. После скандала с письмом Зиновьева (глава Коминтерна призывал в нем английских коммунистов к насильственному захвату власти), опубликованным в английских газетах за четыре дня до всеобщих выборов в октябре 1924 года, на смену лейбористам пришли консерваторы во главе с Болдуином. Правительство Болдуина отказалось представлять на ратификацию договоры, подписанные с Россией лейбористами, а в 1927 году разорвало с Москвой дипломатические отношения. Здесь не место обсуждать вопрос о подлинности письма Зиновьева; в любом случае Рейли, всего вероятнее, имел отношение к этой публикации.

Дзержинский был так доволен поимкой Савинкова и в особенности тем, что ему удалось «переубедить» арестанта в результате нескольких продолжительных бесед с ним, что немедленно санкционировал новую операцию. На сей раз – по заманиванию в Советскую Россию Сиднея Рейли. 31 августа 1924 года Дзержинский вызвал начальника контрразведывательного отдела (КРО) Артура Артузова и поручил ему начать оперативную игру с Рейли. Куратором операции был назначен Ягода.

Если Рейли действительно побывал в Москве в 1924 году, то все дороги должны были привести его к Ягоде. Ягода не только курировал «операцию «Трест», но и был в некотором роде бизнесменом. Ричард Спенс пишет, ссылаясь на собственную беседу с не названным по имени родственником Ягоды, что примерно в это время у Ягоды появился личный секретный счёт в швейцарском банке.

В начале октября Савинков написал из Москвы родным и друзьям письма, в которых предстал новым, полностью пересмотревшим свои убеждения человеком. Самое длинное послание получил Рейли. Савинков взахлёб описывал советскую столицу, полную «магазинов, кинотеатров, автомобилей и электрических огней», и восхвалял гуманную тюремную систему. Савинков сидел во внутренней лубянской тюрьме, в исключительно комфортабельных условиях, посещал кабаре, бега и рестораны и даже не испытывал недостатка в дамском обществе. Он писал, что в рядах ОГПУ он встретил человека, который ему «духовно ближе», нежели кто бы то ни было в эмиграции.

Рейли клюёт

Глава Русского общевоинского союза генерал Александр Павлович Кутепов, человек проницательный и осторожный, живо интересовался «Трестом», однако прислушивался к мнению своего советника, полковника Николая Чебышева, который не верил Якушеву. Как бы то ни было, осенью 1923 года Кутепов направил в Россию группу из пяти человек. Среди них была супружеская пара – Георгий (Юрий) Радкевич и Мария Захарченко-Радкевич.

Группу принимал член «Треста» Эдуард Опперпут, который носил теперь имя Эдуард Оттович фон Стауниц и выдавал себя за балтийского немца. На самом деле он был латышом, его настоящая фамилия была Упениньш. Судя по всему, он стал агентом-провокатором ЧК ещё в конце 1917 года, когда был арестован в Петрограде как член контрреволюционной латышской военной организации, однако освобождён по личному распоряжению Владимира Бонч-Бруевича.

При чём здесь управделами Совнаркома? Сегодня уже забылось, что именно Бонч-Бруевич сразу же после прихода к власти большевиков был членом Комитета революционной обороны Петрограда. В начале 1918 года возглавил Комитет по борьбе с саботажем и контрреволюцией. А затем организация, дабы отличаться от ведомства Дзержинского, переименовалась в Следственную комиссию.

Именно в эту комиссию и был зачислен на службу вчерашний контрреволюционер Опперпут. Бонч-Бруевич был первым высокопоставленным большевиком, с которым встретился в 1918 году только что прибывший в Москву Сидней Рейли; вполне вероятно, что тогда же он познакомился и с Опперпутом. Впоследствии, всякий раз меняя имена, Опперпут служил в Крыму в штабе Врангеля, затем в Польше вступил в савинковский Союз.

Отправившись с заданием в Россию, он пропал, а ячейки Савинкова в России подверглись беспощадному разгрому. В октябре 1921 года Опперпут неожиданно появился в Варшаве и рассказал, что был освобождён по амнистии, при этом намекая на неких влиятельных покровителей в антибольшевистском подполье. Затем он снова исчез в России – как теперь известно, он участвовал в «операции «Трест», а в 1927 году стал на Западе её первым разоблачителем.

Однако вернёмся к Радкевичам. В январе 1925 года Радкевичи, которые теперь назывались Шульцами, появились в Хельсинки и через представителя Савинкова Николая Бунакова стали искать встречи с Рейли. Бунаков представил их Эрнесту Бойзу, резиденту SIS в Финляндии и Эстонии и старому другу Рейли. 26 января Бойз послал Сиднею Рейли письмо, которое было двойным: внутри одного конверта находился другой, содержавший послание, написанное эвфемизмами. Автор этого шифрованного письма сообщал Рейли о предстоящем визите «Красноштановых» (под этим именем Радкевичи были в России), которые представляют «большой концерн» (то есть «Трест»); они привезли интересные новости из «Калифорнии» (России) и рассчитывают на помощь Рейли в установлении контактов с «европейскими и американскими рынками». Отправитель выражал надежду, что встреча с «Красноштановыми» станет для Рейли компенсацией за провал его последней «большой схемы» (надо полагать, арест Савинкова).

Автором письма был Джордж Хилл – родившийся в Казани сын английского коммерсанта, офицер, сотрудник британской военной разведки, участник «заговора послов» и, как явствует из документов, агент ОГПУ. Именно он, а не латышские стрелки Берзин и Буйкис, толком ничего не знавшие, сдал ЧК в 1918 году участников «заговора послов». Впрочем, агентом того же ведомства был и Бойз.

В своём ответе Хиллу Рейли пишет, что, к сожалению, разминулся с «калифорнийской парой». Тем не менее, будучи в Нью-Йорке, он поддерживает «постоянное сообщение с различными промышленными группами в разных странах». Он писал также, что предложение имеет перспективы, «особенно в свете недавней схватки за контрольный пакет акций, которая имеет место в совете директоров» (речь идёт, разумеется, о борьбе за власть на вершине советского Олимпа).

«В конечном счёте, – продолжает Рейли, – я убедил себя, что инициатива должна исходить от тех, кто представляет интересы миноритарных акционеров», и что это обстоятельство должно заставить их «пожертвовать значительной частью своих первоначальных идей таким образом, который будет приемлем как для внутреннего, так и для международного рынка».

Но на Лубянке тоже умели втирать очки начальству. В итоге у Дзержинского создалось впечатление, что Рейли жаждет приехать в Россию. В течение последующих недель Рейли написал несколько писем Бунакову, Бойзу и, возможно, Хиллу. Он выражал интерес к деятельности «Треста», однако не проявлял ни малейшего желания заняться его пропагандой на Западе, а тем более поисками финансовой поддержки.

Он теперь был убеждён, что большевистский режим сам собою не развалится. «Трест» должен дать миру знать о своём существовании, писал он. «Только действия» способны пробудить настоящий интерес и получить поддержку: «Если я увижу… перспективу реальных действий, я готов бросить всё и всецело посвятить себя интересам Синдиката». «Мне исполнился 51 год, – писал он, – и я хочу сделать что-нибудь стoящее, пока ещё способен».

Спустя ещё несколько дней Рейли пишет, что он «болен и устал от продолжающегося теоретизирования», а потому посылает «совету директоров» конкретные предложения. Если «Трест» их не примет, он не сможет рассчитывать на помощь Рейли. Организация должна отказаться от контактов с монархистами-эмигрантами, такими как Кутепов. Он, Рейли, не имеет ничего против Кутепова или монархизма как такового при определённых обстоятельствах, но в настоящее время такие контакты могут сыграть «абсолютно фатальную» роль при решении вопроса об иностранной поддержке.

27 марта Рейли пишет Бунакову письмо, больше похожее на приказ. Он указывает на террор как на ключевой момент, способный разрушить «ауру непобедимости», которой окружены большевики. Один крупный теракт, пишет он, внесёт большее смятение в ряды большевиков и привлечёт больше внимания на Западе, чем горы пустопорожних разговоров и предложений. 4 апреля он пишет, что лучшее, что он может сделать, – это «приехать и лично проинспектировать фабрику».

Между тем генерал Кутепов, против контактов с которым столь решительно возражал Рейли, согласился принять в Париже Радкевичей и Якушева. Встреча была назначена на первые числа июля. В её организации живейшее участие принимал Эрнест Бойз, усиленно приглашавший и Рейли. Письма Бойза шли в Нью-Йорк, но Рейли там не было – в конце апреля он вернулся в Европу, но ни с Бойзом, ни с «трестовцами» встречаться не спешил.

Через Париж и Вену он направился в Рим, где советская делегация во главе с Красиным вела торговые переговоры с правительством Муссолини. 7 мая 1925 года в Москве было опубликовано сообщение о самоубийстве Савинкова. Дзержинский уже заждался и потерял терпение, когда 20 августа Артузов наконец доложил ему: 26-го Рейли отправляется из Нью-Йорка в Гавр, а затем прибудет в Хельсинки.

Окончание следует

Автор: Владимир АБАРИНОВ, СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО