Как в России сдают и берут людей напрокат — и почему полиция ничего не может сделать

В южных регионах России, экономика которых завязана на сельское хозяйство, в последние годы из-за кризиса и падения курса рубля обнаружилась нехватка рабочей силы. В результате многие фермеры теперь используют фактически трудовых рабов — нанимают людей через посредников, которые держат рабочих в плохих условиях, не отпускают домой, бьют и зачастую оставляют без денег. Специальная корреспондентка издания «Холод» Виктория Ли съездила в Ростовскую область, чтобы узнать, как устроен рынок «аренды» рабочих.

«Относились к нам, как к собакам»

В 2018 году приятель познакомил 43-летнюю Ирину (она просила не указывать свою фамилию), жительницу краснодарской станицы Атаманской, с человеком, который называл себя Папой или Бароном. Тот предложил ей работу — убирать морковь на полях в соседнем районе Краснодарского края, получая за это тысячу рублей в день.

Эта работа была очень нужна Ирине. В 1990-х она несколько лет жила в Казахстане и вернулась в Россию еще с советским паспортом. Когда она хотела поменять его на российский, сумку с документами украли. В краснодарском паспортном столе посоветовали обратиться в Казахстан. «Начались заморочки, ну и затянулось», — вспоминает она. Так Ирина стала апатридом — уже 20 лет она живет без паспорта и не может устроиться на официальную работу. Некоторое время она была штукатуром, потом перебивалась мелкими заработками — собирала яблоки для соседей по 50 рублей за ведро, зимой чистила снег за деньги; этого хватало на еду и сигареты.

С 2007 года Ирина работает на полях: живет у фермеров в построенных в лесополосе балаганах (так называют временное жилище, обычно представляющее собой обитый утеплителем деревянный каркас с нарами внутри) и обрабатывает землю с ягодами, овощами и фруктами. Чаще всего это сезонная работа с весны по конец лета — это вообще распространенный способ заработка в южных регионах, где много сельскохозяйственных угодий. От ежегодного тяжелого многомесячного труда на открытом воздухе у Ирины остались борозды на ладонях и плотный загар.

Около десяти лет Ирина сотрудничала с одной и той же корейской семьей: летом работала в полях, зимой резала овощи для корейских салатов. Но семья разорилась и уехала; Ирине нужно было искать другой источник дохода –— и поэтому она уцепилась за предложение Папы, согласившись поработать на него в течение месяца. «Дура, — говорит Ирина теперь. — Думала, я знала этого знакомого, [посоветовавшего работу], от беды когда-то спасла, скрыла у себя, когда ему светила тюрьма. А он меня так подставил. Два дня было нормально, а потом началось мучение».

По словам Ирины, Барон, хромой 60-летний мужчина, использовавший при ходьбе палочку, жил в доме, а нанятых работников — полтора десятка человек — расселил по балаганам на арендованном участке земли в Усть-Лабинском районе Краснодарского края. В четыре часа утра их будили, сажали в один УАЗик и вывозили к фермерам-заказчикам на поле, где люди работали до ночи. И так — каждый день без выходных. На перекус привозили овощи и воду; к ужину выдавали пять картофелин на всех. Еще каждый день рабочим наливали по двести граммов разбавленной водки. «Пили все, — вспоминает Ирина. — Там без этого не выживешь».

По ее словам, к рабочим Барон относился «наплевательски», деспотично. Когда его не было, всем заправлял его сын Роман: «Он жалостливый, но слушался отца. Еще была младшая дочка. Ей тогда было 12, но уже было видно, что растет баронша. Ей людей было не жалко, относилась к нам, как к собакам: «На! Хочешь, доедай»».

Ирина быстро поняла, что обещанную тысячу рублей в день ей за каторжный труд никто не заплатит, но оказалось, что она фактически попала в рабство. Рабочих охраняли «смотрящие» — приближенные Барона, одним из которых был тот самый знакомый женщины, который посоветовал ей эту работу. Смотрящим выдавали деньги, они могли ходить в магазин и жили отдельно с собственной печкой (остальные могли согреться, только разведя костер).

Рабочих, которые пытались сбежать, охранники ловили и жестоко избивали на глазах у всех. «Избивали в жару солдатским ремнем так, что сгоревшая на солнце кожа лопалась, — рассказывает Ирина. — Это было ужасно. Говорили: мол, соберешь 20 мешков морковки, иди домой. А это нереально, в день не собрать больше пяти». В какой-то момент к рабочим приехала полиция, но никто не стал ничего говорить, потому что все боялись. Полицейские оставили свои визитки, но, как только они уехали, Барон, по словам Ирины, забрал карточки и пригрозил «закопать на месте», если кто-то пойдет жаловаться.

От изнурительной работы, голода и жары Ирина сильно похудела и осунулась: «Я думала, я там умру». Лекарств ей не давали, поэтому она лечилась народным средством — сыпала в водку черный перец, который ей давала невестка Барона. Телефон у нее отобрали, и связаться с семьей она в конце концов смогла только через рабочего, которого собирались отпустить. «Он проработал на них пять лет и заболел туберкулезом, — объясняет Ирина. — Его поместили в сарай, чтобы ни с кем не общался, дали тысячу рублей и вывезли на трассу».

Забирать Ирину приехали ее сын Андрей, его друг и дядя. «Я два раза прошел мимо нее, вообще не узнал, глаза впали», — рассказывает Андрей. Мужчины готовились к драке, водитель боялся, что ему «разнесут» машину — но дома были одни женщины, смотрящие не выходили, и Ирина смогла уехать. «Я взяла ведро морковки и ведро бурака (борщевой свеклы — прим. “Холода”), — вспоминает Ирина. — Вся моя зарплата. А таксисту заплатили три тысячи, чтобы меня забрать».

От работы на Барона Ирина отходит до сих пор. «Я мясо не могу нарастить, 30 килограмм вешу, внучку поднять не могу, — рассказывает она. — Дома банки закручиваю, мама кое-как ходит, выращивает огурцы, а я не могу помочь, задыхаюсь. Хожу по шабашкам, разношу хлеб, где-то подмету. Плюс у мамы пенсия, на сигареты хватает». Ирина пыталась снова устроиться в теплицы к знакомому фермеру, но через месяц вернулась домой из-за проблем со здоровьем — вместо нее теперь помидоры и огурцы обрабатывает сын.

«У меня есть семья, а другие бедолаги остаются у таких, как Барон. Подбирают таких, кому негде жить, кто будет работать за тарелку супа, — заключает Ирина. — Кому некуда деваться, — наверное, в рабстве пожизненно».

«Мы от них зависим»

Сельское хозяйство — основа экономики многих южных регионов России. По данным последней сельскохозяйственной переписи, в 2016 году в Южном федеральном округе было 29 тысяч официальных фермерских и более трех миллионов небольших личных подсобных хозяйств. Сезонных рабочих нанимают и те, и другие — каждый год на аграрных предприятиях работают тысячи людей.

65-летний потомственный фермер Анатолий Ким (имя собеседника изменено по его просьбе) выращивает овощи и фрукты всю жизнь, никогда нигде не учился и не работал и даже не оформлял пенсию. У Кима есть свой участок в 50 соток, на котором он построил 11 теплиц для помидоров, огурцов и болгарского перца, и арендованный гектар земли для выращивания дынь.

На работу Ким и его жена Екатерина (имя собеседницы изменено по ее просьбе) выходят к четырем утра — и работают до самого вечера с перерывом на то время, когда солнце палит слишком нещадно: пропалывают сорняки, собирают спелые овощи, перебирают их и готовят к продаже на рынках в соседних райцентрах. Там продукты покупают оптом и везут в другие регионы России. «Работать очень тяжело, но мы делаем это, чтобы выжить, помочь детям и побаловать внучек, — объясняет Ким. — Пока шевелюсь, буду этим заниматься, а что делать? Мне уже 65, кто меня возьмет на работу?».

Сезон у семьи Ким длится с января по август. В 2020 году они за это время заработали примерно 400 тысяч рублей. «На жизнь хватает, но на новый сезон нужна пленка, семена, — объясняет свою экономику Анатолий. – Под это закладываешь 200 тысяч, а весной залазишь в долг под проценты. Иначе никак не получается».

Сейчас стало еще тяжелее: «На днях жена продала тонну дыни по пять рублей за килограмм, можешь себе представить? — удивляется Ким. — По 100-200 тысяч тратишь на гектар, а отдаешь по пять рублей. Огурец отдаешь по пять-десять рублей за килограмм, а в магазинах продают дороже 50». По словам фермера, многие его коллеги даже бывают вынуждены выкидывать свою продукцию: с учетом дороги, бензина и удобрений бизнес оказывается попросту убыточным, некоторым приходится продавать участки и искать другую работу.

Вдвоем Анатолий и Екатерина Ким со всем объемом работы на своих участках не справляются — приходится нанимать сезонных рабочих. Раньше Кимы набирали их из жителей окрестных деревень и граждан Украины и Узбекистана, которым они оформляли разрешение на работу. Теперь с рабочей силой проблемы. Деревни пустеют: «Люди уезжают в город, годами продают дома, потому что они никому не нужны». А иностранцы стали слишком дорого стоить: «Раньше патент и дорога обходились в 15 тысяч рублей, сейчас нужно пройти кучу инстанций, и только патент стоит 50 тысяч, — рассказывает Анатолий. — И то могут депортировать или не пропустить. Почему — вопрос к ФМС. Теперь узбеки едут через Белоруссию, но подняли цену из-за курса доллара. Получается дороже, чем местные работяги».

Сейчас у семьи Ким работают трое местных мужчин, которым они платят 15 тысяч рублей в месяц — а еще дают еду, воду и сигареты. Однако фермеры не исключают, что им придется обратиться к посредникам, которые предлагают услуги рабочих посуточно, — по словам Кимов, такие появились в Ростовской области около четырех лет назад. «Начинается уборка, работяг мало, и, конечно, нужны люди на день-два, чтобы убрать аврал, — объясняет Екатерина Ким. — А все люди у цыган. Мы от них зависим, понимаешь?».

«Могут и убить»

45-летний Юрий Чмелев из ростовского хутора Кирпичный вырос в детском доме, в юности работал в колхозе, а в 1994-м ушел по призыву в армию — и попал в Чечню.  «Через три года вернулся, а в колхозе развал, — вспоминает мужчина. — Все разворовали и продали, а я ничего не приватизировал. 12 километров до ближайшего магазина, работы нет».

Чмелев несколько лет ловил и продавал рыбу, чтобы свести концы с концами, но лицензии у него не было — и в начале 2000-х его задержали за незаконное рыболовство. Суд дал мужчине два года условно, но с судимостью он не мог устроиться даже асфальтоукладчиком — а военной пенсии в две тысячи рублей не хватало даже на хлеб. Из-за этого Чмелев начал работать на полях у корейцев, турков, дагестанцев, да и вообще у кого угодно: «А куда еще деваться? Только идти воровать да в тюрьму садиться».

23 мая 2020 года он выпивал на дне рождения друга. Когда пошли за добавкой, встретили знакомого и начали распивать уже с ним — а дальше Чмелев ничего не помнит. «Очнулся уже у цыган — без телефона, — рассказывает он. — Скорее всего, мне что-то подмешали». Его привезли в Семикаракорский район Ростовский области и подселили в сарай к двум другим мужчинам, которые попали туда примерно таким же образом за неделю до того. По словам Чмелева, похитители — ими были три брата — говорили: «Отработаешь неделю за бензин, отвезем домой». В итоге Юрий пробыл у них около года.

Рабочие должны были ухаживать за коровами, лошадьми и баранами — за это им давали еду, алкоголь и сигареты. Днем братья-похитители охраняли людей, а на ночь запирали на замок. «Нас не били, но следили, — вспоминает Чмелев. — Я наслышан от знакомых, что могут и убить, поэтому не рисковал, ждал удачного момента, чтобы сбежать». Всем троим удалось уйти в ночь некоего «цыганского праздника», когда самый старший брат, Анатолий, напился и уснул в машине. «Один из нас подошел попросить курить, возвращается и говорит: «Все, он спит», — рассказывает Чмелев. — И мы по посадкам, по посадкам до трассы».

Когда мужчина вернулся домой, он попытался найти знакомого, с которым они выпивали в роковой вечер, но так и не смог. Чмелев переночевал у друзей, позвонил знакомому фермеру — и с тех пор работает у него. По его словам, раньше многие в регионе нанимались на работу, когда потенциальный наниматель просто останавливал их на трассе и предлагал поехать к нему на поля, но теперь все иначе: «Звонят знакомым фермерам, и за ними приезжают. Сейчас, наверное, [работу на трассе ищут] только те, кто, как я, сбежал».

«Фермеры — такое же зло»

По словам Олега Мельникова, лидера волонтерской организации «Альтернатива», занимающейся борьбой с современными формами рабства, модели недобровольного труда, которые описывают собеседники «Холода», начали появляться в разных регионах России примерно с 2011 года. Массовым явлением они стали с 2014-го, когда курс рубля упал, а иностранцы стали отказываться от работы на полях из-за слишком низкой оплаты. Эксперт Антидискриминационного центра «Мемориал» Ольга Абраменко считает, что главная причина, по которой люди попадают в рабство, — безработица и маргинализация социально уязвимого населения. «Таким людям недоступна государственная система соцзащиты, и они становятся легкой добычей преступников», — рассуждает эксперт.

На юге России, как утверждают собеседники «Холода», торговлей людьми чаще всего занимаются цыгане. Стереотип о том, что представители этой нации связаны с криминалом, пришел из Средневековья, но и в современной России они маргинализированы. «Цыгане в нашей стране часто не могут вырваться из замкнутого круга: плохое образование — безработица — бедность и так далее, — объясняет Абраменко. — Понятно, что есть большой риск попасть в криминал».

В 1956 году в СССР вышел указ «О приобщении к труду цыган, занимающихся бродяжничеством», согласно которому цыгане должны были осесть там, где они в тот момент находились , а за кочевничество могли посадить на срок до пяти  лет. Советская власть выделила цыганам землю, но права на землю и строения документально не оформила. В цыганских поселениях не проведены коммуникации, по современным нормам это самострой, который могут снести. «Из таких довольно бедных условий иноязыкие, инокультурные дети идут в школу, — продолжает Абраменко. — Учителя к этому не готовы, и во многих регионах нашей страны их отсаживают отдельно в так называемые цыганские классы, где нередко дети даже не разделены по возрасту».

Из-за низкого качества такого образования цыганам трудно продвинуться дальше начальной школы, и они вынуждены заниматься традиционным неквалифицированным трудом — их фактически вытесняют в нелегальное поле. Олег Мельников утверждает, что в южных регионах России цыгане действительно часто торгуют людьми, однако Абраменко уверена, что на такую точку зрения влияют стереотипы. «Цыгане визуально более  заметны, их легко узнать и обвинить: “Ага, а мы про них-то и раньше слышали, но вот теперь-то мы видим и точно знаем, что это они”», — поясняет она.

«Холод» связался с двумя предполагаемыми рабовладельцами под видом потенциальных заказчиков. Владимир из Багаевского района Ростовской области сказал, что берет 1300 рублей в день за человека. Позже в разговоре с корреспонденткой «Холода» он подтвердил свое имя, но на вопросы отвечать отказался и бросил трубку. Артем из Семикаракорского района сказал, что один рабочий стоит 1100 рублей и он может привезти людей сам. Когда корреспондентка «Холода» попыталась взять у него комментарий для публикации, номер был заблокирован.

По словам Олега Мельникова, эксплуатацией рабочих занимаются представители разных народов и в разных регионах — кроме Ростовской области «Альтернативе» известны похожие случаи в Калмыкии, Ставропольском крае, Дагестане. «Но такое же зло — фермеры, которые пользуются этими услугами, — добавляет основатель “Альтернативы”. — Им так же нужно задавать вопросы».

«Всем не поможешь»

В 2017 году 45-летний Константин Югай (имя изменено по его просьбе), выращивавший под Тулой огурцы на продажу, переехал с семьей в Ростовскую область — поближе к матери. Как и Анатолий Ким, Югай из корейской семьи, которая в нескольких поколениях занималась сельским хозяйством. «Корейцы испокон веков работали на полях. Когда их репрессировали, выкинули с Дальнего Востока в Казахстан, Узбекистан, выращивали рис в голой степи, — рассказывает фермер. — Потом они разбрелись в Таджикистан, на Кавказ. Такова история наших дедов. Многие и сейчас так живут, только основной промысел теперь — болгарский перец, баклажаны, помидоры, огурцы. На юге России на 80% полей работают корейцы».

В 2019 году семья Югай взяла в аренду поле на 30 гектаров, чтобы высадить там огурцы. Для обработки своего хозяйства фермер нанял 12 рабочих у людей, которых он называет цыганами. Константин построил для рабочих балаган — так удалось чуть снизить цену: не 120 рублей в час, а 100. Посредники жили в отдельном балагане и охраняли сотрудников. Из денег, которые Югай платил цыганам, рабочие получали не больше 500 рублей в день, причем из них вычитались расходы на сигареты и алкоголь. Чаще всего деньги на руки и вовсе не выдавали.

Фермеры тратили на оплату рабочих большую часть своих денег. «Допустим, сдали огурцы [на рынок] за 70 тысяч рублей, — поясняет свою экономику Югай. — На время уборки я брал всех 30 человек — каждый день должен был за них 30 тысяч. Мне остается 40. А на следующий день пойдет дождь. Будет не уборка, а побочная работа, но все равно надо отдавать за людей деньги. В итоге в тот год заработали только цыгане».

«Один из рабочих пытался сбежать. Нормальный адекватный человек, кажется, из Воронежа. Ехал с вахты и оказался у них, у него отобрали документы и телефон, — рассказывает жена Югая Эльвира (имя изменено по ее просьбе). — Его поймали, избили и заставили на коленях просить прощения у всех 30 рабочих». По ее словам, вызволить этого человека помог полицейский, друг семьи Югай. Цыган «прижучили», документы и телефон мужчине вернули, а потом Эльвира помогла ему сбежать. «Вечером, видимо, охранники потеряли бдительность, — говорит Константин Югай. — Он сбежал и спрятался в кустах на углу, а она его забрала и вывезла. Его искали, но не смогли найти. Он потом звонил и благодарил за помощь. А что еще мы могли сделать? Всем же не поможешь».

После этого случая, по словам Югая, к нему приезжал человек, представившийся бароном: «Спрашивал, зачем мы лезем в их дела. Заподозрил, что мы помогли. Я сказал, что он не может это доказать и послал его на три буквы. С тех пор мы с ними не работаем».

Фермер говорит, что «был вынужден» нанимать рабочих таким образом. «Цыгане забрали у нас рабочих, — утверждает он. — У нас есть “биржа труда”, вокзалы и трасса, где мы обычно искали людей на работу, но цыгане там днем и ночью, забирают людей, обещая, что будут платить больше, 500 рублей в день. А на самом деле ничего не платят».

В этом году семья Югай отказалась от аренды земли — они выращивают помидоры в теплицах и сотрудничают только с местными. «Не хочу уже [иметь дело с цыганами], — говорит Константин. — Помимо прочего они привозят мертвых рабочих, которые больные, косые с похмелья, еле двигаются. Работать толком не могут, надо над ними стоять весь день».

«А как их держать, чтобы слушались?»

Когда человек не может уволиться, находится в зависимом положении и не получает деньги за свою работу, это можно считать рабством, даже если он нанимался по своей воле, объясняет Олег Мельников. И добавляет: «В нашем трудовом законодательстве нет понятия “работать за еду”».

Действия людей, которые сдают рабочих «в аренду», можно квалифицировать как использование рабского труда. Для этого существует отдельная статья Уголовного кодекса, но дел по ней крайне мало: с 2009 по 2020 год за такие преступления осудили всего 65 человек.

Например, в Воронежской области в 2014 году суд приговорил к четырем годам колонии фермера-скотовода Сурика Брояна. Вместе с тремя сообщниками, у которых он забрал паспорта и которые работали на его ферме за еду и крышу над головой, Броян похитил четырех человек. 20 декабря 2011 года он и его сообщники избили одного из потерпевших, Броян снимал все на телефон. Затем похищенного отвели в хлев, заставили раздеться, посадили на пол коровника и обмазали навозом, запихивая ему в рот солому. После этого случая мужчина проработал на ферме еще полтора месяца.

Одна из причин небольшого числа уголовных дел — то, что люди, которые попадают в рабство и потом сбегают, редко обращаются в полицию, чтобы заявить о преступлении. Полиция, в свою очередь, обычно в курсе происходящего, но не вмешивается. «Это и нежелание работать, и коррупция», — говорит Мельников. Ведущий научный сотрудник Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Дмитрий Полетаев считает, что у полицейских на местах нет инструментов для борьбы с такими преступлениями: «Нужно правильно снять показания, собрать сложную доказательную базу. У меня даже не возникает к ним претензий, потому что они зачастую не знают, как это делать. А если дело не завершено, портится статистика».

Собеседник «Холода» в полиции Ростовской области рассказал о том, что в его районе действительно иногда происходят случаи предположительной работорговли, но заканчиваются они, как правило, ничем. «Мы уже пытались наказать цыган по закону, но они говорят: «Да они работают за еду». Мы привозим людей в отделение, говорим: «Что ты тут делаешь?» — «Я работаю там». — «Ты хочешь уйти?» — «А куда я пойду?». И что с ними делать? — рассуждает полицейский. — Мы же не можем заставить писать заявление. Отпустили. Через неделю едем, а они опять там. «А куда нам идти? Тут хотя бы кормят-поят». Ситуацию, по его словам, усугубляет то, что у большинства рабов нет документов и есть алкозависимость.

«Не кормить людей, не платить, бить их в какой-то мере незаконно, — признает полицейский. — Но а как их держать, чтобы слушались? Я не говорю, что это правильно. Может быть, если они обратятся, мы сможем что-то сделать. Но когда мы приезжаем, они ничего не хотят».

Автор:  Виктория Ли; ХОЛОД

Иллюстрации: Виктория Ли