Психбольница для осужденных – это очень невеселое место…
В Вольнянске находится единственная в стране психбольница для осуждённых. Вряд ли найдется хоть одна колония в стране, где бы не было осужденных, там побывавших. Это очень невеселое место… Об этом заведении знают заключенные всей Украины. Даже те, кто никогда не слышал о том, что на свете есть такая область как Запорожская. Но об этом заведении слышали. Или сами бывали там. Вряд ли найдется хоть одна колония в стране, где бы не было осужденных, там побывавших. Это очень невеселое место. Это — психбольница для заключенных. Единственная на всю Украину.
Многие зэки, по старой памяти, называют ее аббревиатурой «РПБ» (Республиканская психическая больница). Аббревиатура прижилась еще с советских времен, с тех времен, когда колонии для взрослых преступников назывались не просто исправительными, а исправительно-трудовыми.
В позапрошлом веке для обозначения любой психиатрической больницы бытовало мрачно-деликатное название — «Дом скорби». Как бы обозначили эту? «Двойной дом скорби»?
У лагерных ворот
Этот дом находится в Вольнянске. На территории исправительной колонии № 20, в отдельной локальной зоне. Не бросается в глаза, ничем не выделяется из других колонийских строений. Знаменитое, легендарное место, посмотреть на которое хотелось давно…
К воротам «двадцатки» мы с фотокором Александром Прилепой приехали минут на пятнадцать раньше назначенного нам времени. Знакомая пыльная дорога вдоль окантованного кольцами колючей проволоки забора зоны, безветренная жара, яркое, ослепительно яркое голубое небо, тихое спокойствие провинциального городка.
За этим забором кто-то отбывает последние дни, оставшиеся до конца срока, а у других впереди еще годы и годы, которые нужно провести здесь, в маленьком государстве под названием зона. И память об этих годах останется на всю жизнь. И возможно, когда-нибудь потом последние дни перед освобождением будут вспоминаться как самое счастливое и прекрасное время, лучшее из всего того, что было в жизни. Время, когда еще было чего ждать, когда еще живы были надежды, когда свобода казалась чем-то необъятным и радостным.
А потом, лет, допустим, через двадцать, если случится как-нибудь проездом вновь оказаться у этого забора, вдруг пронзит ясное осознание того, что жизнь-то уже прожита, ждать больше нечего, надеяться не на что, и ничего хорошего в ней так и не было. Кроме тех, последних дней перед освобождением, проведенных за этим забором…
Лица, как лица. Пижамы в полоску
Ровно в три часа дня, как и было условлено, к контрольно-пропускному пункту подъехал Виктор Суров — начальник Запорожского управления департамента по вопросам исполнения наказаний. Здесь же у КПП начальник «двадцатки» Николай Коляда и его «зам» по социально-воспитательной работе Юрий Барсук. Многократно описанное журналистами и литераторами металлическое щелканье замков многочисленных дверей, и экскурсия началась.
Длинная дорога, ведущая в зону, вдоль нее высокие стены с «колючкой». За той стеной, что справа — промышленная зона с цехами. Ну а слева — чего только нет. Вот синяя металлическая дверь с надписью «ДИЗО, ПКТ». Я знаю, что там, за этой дверью, находится одноэтажный домик, внутри которого несколько камер. Одни из них называются дисциплинарными изоляторами (ДИЗО), другие — помещениями камерного типа (ПКТ). Это то место, которое зэки именуют «ямой». Серьезное место.
Еще несколько метров пути, уже слева видны корпуса жилой зоны, но мы останавливаемся у неприметной дверцы в резном заборе. Очередной щелчок и вот она территория «психушки». А вот и сам «дом скорби». Со стороны зоны я видел это здание не раз. Почему-то оно казалось большим и мрачным. Вблизи — ничего особенного.
Двухэтажное и какое-то даже узковатое, что ли. По обеим сторонам коридора палаты. Или камеры? Нет, все-таки больше это напоминает больничные палаты, но с элементами тюремных камер. Затянутые сеткой смотровые окошки на дверях, но внешние двери тем не менее деревянные, а не металлические. Решетки на окнах, но в самой палате одноярусные койки.
Есть большие палаты, есть совсем маленькие. В больших не- многолюдно. В одной из них сидя на койках о чем-то беседуют между собой два усталых человека средних лет в полосатых пижамах (это здесь общая форма одежды). Беседуют неторопливо и вяло, очевидно, обо всем уже давно переговорено. Это вначале есть о чем поговорить: кто из какой зоны, где сидел раньше, какие где порядки, кто где и как «сидит» из общих знакомых и все такое прочее. О чем говорить потом? Да вроде как особенно и не о чем…
В следующей полупустой палате «тихий час». Забылись сном несколько пожилых высохших мужиков, еще более усталого вида. Судя по серым, изможденным лицам и дряблым телам — это рецидивисты, отсидевшие как минимум пару десятилетий. Даже сон у них какой-то нездоровый, похожий на смерть. Вряд ли их уже что-то очень заинтересует в этом мире. У некоторых старые, выцветшие, порохового цвета татуировки, выполненные в четком соответствии со старыми уголовными канонами. Наверное, они когда-то очень гордились этими татуировками. Тогда наколки еще были свежими, а их обладатели молодыми и бодрыми. Снятся ли им те далекие времена в их теперешних старческих, нездоровых снах?
Зато в «умывальнике» (это помещение выполняет несколько функций, в том числе и комнаты для курения) толпится с десяток достаточно бойких разновозрастных, но преимущественно молодых людей. Курят, бойко переговариваются, с любопытством разглядывают нашу «делегацию». Лица, как лица…
Столовая, она же комната для просмотра телепередач. Большой телевизор, добротные и крепкие столы и скамейки. Вся мебель сделана руками осужденных ИК-20, где пока еще не халтурят — никаких прессованных опилок и прочих хитростей.
Прогулочный дворик. В отличие от прогулочных двориков тюрем и СИЗО, он не огорожен глухими и массивными бетонными стенами. Ограждения, конечно, есть, но выглядят они, как игрушечные. Народ в прогулочном дворике подобрался тоже разновозрастный и разнохарактерный. Одни просто стоят, в группах и поодиночке, несколько самых энергичных попарно «гоняют тасы» — скорым шагом ходят вперед-назад. Попарно, потому что так удобней разговаривать на ходу. Если подключится хотя бы кто-то третий, собьется ритм. И здесь лица, как лица. Тем не менее, все эти люди больны. Человеческая психика — дело тонкое. Не окажись многие из них в экстремальной ситуации — в местах лишения свободы, и ничего бы не случилось…
Разочарую тех, кто ждет рассказов о серийных убийцах и маньяках, проходящих проверку на вменяемость — здесь их нет. Их проверяют в гражданских психбольницах. Здесь лишь те, кто на момент совершения преступлений признаны вменяемыми, а проблемы с психикой начались потом, в тюрьме или в колонии.
«Гонки» за заборами
Теснота, ограниченное пространство, скученность, отсутствие новых впечатлений, ощущение безысходности, однообразие, раз и навсегда заведенный режим, кажущийся нескончаемым срок — одни только эти факторы тяжелейшее испытание для психики. А есть еще и другие — преступный контингент особым дружелюбием не отличается. Не удивительно, что какой-то процент заключенных, кто со временем, кто сразу начинает, выражаясь жаргонным языком, «гнать» или «подгонять». Только одни умеют держать эти процессы под контролем, а другие… В общем, по-разному бывает. Вот лишь несколько случаев, произошедших в разные годы. Некоторых из описанных персонажей мне доводилось знать лично, и все они побывали здесь, в вольнянском «доме скорби».
Человек по имени Иван, здоровенный «бугай» с разбойничьей рожей, осужден за грабеж. Такому, казалось бы, никакая тюрьма, никакая зона не страшна. Но уже примерно через год Ваня превратился в тихого, одинокого и пришибленного человечка, которого волновала только одна тема: как выбраться из зоны. Каждому кто с ним заговаривал, он начинал монотонно бубнить: «Нужно думать каждую минуту, каждую секунду, каждый час, как отсюда вырваться»… Однако режима не нарушал, работал нормально, у зэков к нему тоже претензий не было. Но однажды в ноябре Ваня, закутавшись в одеяло и прихватив с собой пайку хлеба, залез на прожекторную вышку, стал требовать к себе «прокурора по надзору», а также немедленного освобождения…
Осужденный по имени Саша. Наркоман, рецидивист. Однажды ночью его еле успели вытащить из петли. Сам он говорит, что никаких причин для самоубийства у него не было, что после отбоя он спокойно лег спать, и больше ничего не помнит. Правда, потом он узнал, что почти в это же время на свободе повесилась его сожительница. И сделал вывод: это она пыталась забрать его с собой. Чего тут больше — необъяснимой мистики, или многолетнего наркотического влияния на мозг, судить не берусь…
Осужденный по кличке «Утюг», находясь в ПКТ, привязал к батарее свою куртку и попытался удавиться на ее рукаве. Правда, перед этим сказал сокамерникам: «Как только изо рта появится пена, и начнут дергаться ноги — зовите «ментов». «Ментов» позвали вовремя…
Осужденный по имени Славик. Не явился на вечернюю проверку. Был обнаружен сидящим со своими вещами в углу, неподалеку от «вахты». Объяснил, что ожидает поезда — ему нужно срочно поехать домой…
«Косарей» здесь не бывает
В следующем году Вольнянской психбольнице исполнится 30 лет. Много народу перевидала она за это время. Сейчас здесь лечатся 93 человека, хотя больница рассчитана на 150 мест. Я не психиатр, поэтому не стал углубляться в диагнозы, удовлетворился ответом, что все здесь, как и в «вольных» психбольницах, и методы лечения тоже ничем не отличаются. И так же, как на свободе, никого, по нынешним законам, нельзя поместить в психбольницу принудительно. И только в особо тяжелых случаях — по решению суда.
Осужденные здесь со всех областей Украины, и со всех имеющихся режимов. Недавно был даже «пожизненник», лежал в отдельной палате. Можно ли отсюда освободиться по болезни? Можно. Двое, и тоже недавно, именно так и освободились. Теперь будут лечиться дальше, но уже на свободе. Обоим до конца срока оставалось не больше двух лет. Перспектива такого досрочного освобождения, конечно, заманчивая, но есть определенный перечень заболеваний при которых эта перспектива может стать реальностью. Кроме того процедура «актировки» достаточно сложная… Можно ли «закосить», т. е. сымитировать какое-либо заболевание? Меня заверили, что нельзя, «косарей» разоблачают еще в колониях тамошние психиатры. А те, кто добирается до Вольнянска, на самом деле больные. Больше всего пациентов из колоний среднего уровня безопасности — так теперь называются колонии усиленного и строгого режимов.
Объяснение этому простое: «усилков» и «строгачей» в стране количественно больше, чем учреждений с другими режимами. Много совсем молодых людей, в том числе и из воспитательных колоний для несовершеннолетних. И у большинства из них нынешние психические заболевания — последствия наркомании и токсикомании. Зачастую уже необратимые последствия…
Медперсонал и пациенты
Срок содержания здесь от 20 до 100 дней. А потом назад, в зону. Есть осужденные, которые совершают путешествия из зоны на «дурку» и обратно по несколько раз. Например, приговор — 15 лет лишения свободы, сколько раз за это время может возникнуть обострение болезни? Бывают здесь больные и манией величия, в том числе и классические «наполеоны». Был и редкий случай, когда осужденный объявил себя пионервожатым. Откуда, из каких глубин подсознания пришел к нему этот образ? Многие больные уверяют, что «связаны с Космосом» (на свободе таких людей тоже, кстати, хватает), многие «видели Бога» и даже общались с ним. Какой он Бог? А у каждого разный…
Самому старшему из побывавших здесь за последнее время пациентов, далеко за семьдесят. Убил по пьянке односельчанина, получил за это 7 лет. До этого никогда не был судим, всю жизнь прожил в сельских просторах. На вольной воле, как говорят поэты. И тут вдруг… Пока отходил от пьяных угаров, сидя в СИЗО — еще держался. Но когда приехал со своей «семерочкой» на зону, посмотрел на все эти «локалки», «запретки», «колючки», походил строем «в шеренге по пятеро», поспал на «пальме», то есть на верхнем ярусе, и окончательно осознал где, сколько и рядом с кем ему придется жить, а, возможно, и закончить жизнь придется на зоне — вот тут-то ни разум, ни душа этого не вынесли. Не смогли смириться. Он и здесь, в больнице, все просил открыть двери и выпустить его на свободу. Ему казалось, что это очень просто: вот двери, вот люди, которые могут их открыть, нужно только хорошо попросить, объяснить, что ему нужно идти работать на огороде, что ему очень нужно вернуться в родное село, и что он больше никогда не будет никого убивать…
Был здесь и его антипод — человек практически ничего не знающий о свободе, поскольку из своих 48 лет он отсидел 32 года. Первый срок заработал в 16 лет. А после, в основном, «раскручивался» — получал все новые и новые сроки за преступления, совершенные в зонах и в тюрьмах. Один раз все-таки освободился. И пробыл на воле ровно 10 дней. И опять вернулся в родную стихию. Уж это казалось бы закаленный человек, которого если что-то и может выбить из колеи, то это как раз непонятная ему свобода. Но нет, у любой психики есть предел. Тонкое это дело — психика…
Санитары здесь тоже из осужденных — из отделения хозобслуги той же «двадцатки». Медперсонал, разумеется, вольнонаемный — 33 человека, работающих посменно. Есть медсестры, которые работают давно, чуть ли не со дня открытия заведения. Но долго здесь выдерживают далеко не все. Даже на здорового человека «давят» бесчисленные двери, решетки и своеобразные пациенты, со страшными изломанными судьбами.
Почему-то сотрудники психбольницы ожидали от меня каких-то «провокационных» вопросов. Но таких вопросов у меня не было. Для того, чтобы они появились надо самому сначала получить срок и, отсидев пару лет, полежать здесь от 20 до 100 дней, а потом опять возвратиться в колонию. А всего этого как-то не хочется.
Не дай мне Бог сойти с ума!
Нет, лучше посох и сума…
А сойти с ума в тюрьме — тем более…
