Бывший «хозяин» «Бутырки» раскрыл ее тайны

На месте знаменитых тюрем – московской Бутырки и питерских «Крестов» – в ближайшем будущем могут появиться гостиницы и офисы. Пока высшее тюремное начальство решает, кому продать легендарные СИЗО, местные сидельцы волнуются. По слухам, заключенные СИЗО №2 даже грозят объявить голодовку под лозунгом: «Не отдадим родную Бутырку!». Любовь зэков к этой тюрьме объяснить трудно, но можно. Так считает бывший начальник Бутырки Геннадий Орешкин. Тайны самой знаменитой московской тюрьмы он согласился приоткрыть журналисту.

— Скажите, а лично вы любите Бутырку?

— Вы еще спрашиваете! Видите, каждый день на нее любуюсь (показывает на висящую в гостиной картину, на которой СИЗО). Зэки нарисовали и подарили мне к 50-летию. Я ведь начинал с Бутырки. Пришел туда сразу после армии лейтенантом. А до этого консерваторию окончил, оркестровый факультет. Играл на фаготе в симфонических оркестрах. Мог бы отличный музыкант из меня получиться. А потом — бац! — и стал инструктором политчасти Бутырки. Читал политинформацию сотрудникам. Да и заключенным тоже. Тогда за каждым офицером были закреплены несколько камер. Он должен был посещать их, разговаривать с сидельцами, решать проблемы.

— И какое было первое впечатление от Бутырки?

— После консерватории Бутырка — это что-то! Казематы, они и есть казематы. Тогда ведь заключенных кормили в основном щами из кислой капусты, и вот этот запах… Я до сих пор из-за него не могу есть капусту. Но через пару месяцев освоился и даже влюбился в Бутырку. Там ведь веет стариной, тайной. Здания — музейной красоты!

В СИЗО я проработал тогда три года. В спецчасти, в оперчасти, в режимной службе… Но почувствовал, что знаний не хватает, и поступил в Высшую школу МВД. Потом работал в главке, в отделе СИЗО и тюрем Советского Союза. Курировал Украину и Среднюю Азию. Когда в 1991-м предложили стать начальником Бутырки, я ни секунды не сомневался. Будто домой возвращался.

— В каком состоянии была тогда Бутырка?

— В катастрофическом. 8 тысяч зэков на 3 тысячи мест. Спали в три очереди. Одних только психбольных, которые дожидались экспертизы, — 700 человек. Питания не было, финансирования тоже. Котельная так износилась, что закрывать надо было на ремонт. А на дворе — ноябрьские морозы. Ни прачечная не работает, ни пищеблок. Я в главк: дайте заключенным сухпаек. Мне так и сказали: забудь. Какой, дескать, сухой паек? Зэка мы кормим на 42 рубля, а банка тушенки стоит 80. Я собрал бандитов, вызвал к себе в кабинет и сказал: “Здесь сидят ваши люди, давайте выходить из положения”.

— Они согласились?

— Согласились. Я им дал сутки, и за это время они решили вопрос. Все привезли — тушенку, овощи. Для детишек (а в Бутырке тогда девочки несовершеннолетние сидели) — сахар, сгущенку, сыр.

— Идея обратиться к их помощи у вас у самого родилась или кто сверху подсказал?

— Ну кто мне подскажет? Сам. Зэков-то надо кормить! Я за счет “гуманитарной помощи” котельную строил, ремонт в казематах сделал. Начальник СИЗО должен крутиться. Помню, на Пасху позвонил одному бизнесмену из числа бывших авторитетов. Говорю, надо 8 тысяч зэков чем-то порадовать к празднику. И он мне здоровую фуру загнал окорочков. Каждому зэку тогда бульончик куриный и по “ножке Буша”.

— Начальству небось не нравилось, что вы дружбу водите с такими людьми? Грозили уволить?

— А как же! Кто только не кричал, что я связан с ворами в законе. Я сказал: “Докажите, что я взял хотя бы банку тушенки себе лично, тогда возбуждайте дело и сажайте в тюрьму”. Помню, случай был. В те времена еще тетка жива была во Владимирской области, заказала мне сахар на варенье, и приятель привез аж 5 мешков. В тот же день приходят ко мне из женского корпуса, говорят, дескать, сахара нет. Ну я и велел раздать все 5 мешков. А потом проверяющие написали, что Орешкин раздал 5 мешков сахара прямо по камерам и не оформил его через склад. Я говорю: “Вы че гоните-то? Это мой личный сахар”. Так что были наезды. Один генерал все бегал и прыгал: “Я Орешкина в тюрьму посажу!” Бог его потом наказал.

Крепкий орешек

— Правда, что вы отменили множество запретов для заключенных?

— Да, все отменил. Тогда у заключенных изымали шнурки, ремни, часы. Я спрашиваю: “Зачем вы это делаете?” “Он повеситься может”. Говорю: “Да он простынь разорвет или майку”. Я разрешил тогда и одноразовые станки для бритья. Раньше давали им электробритвы. Ну что там, один побрился, другому дал — у всех рожи разнесло, грибок пошел. А мне как раз Армия спасения привезла 8 или 10 больших ящиков одноразовых станков. Я их по камерам раздал. Теперь это вообще повсеместно узаконили. Я разрешил телевизоры. Передачи сделал вместо 5 кило 15. А когда отменил запреты на ассортимент, разрешил зэкам письма написать домой (хотя по закону переписка только с разрешения следователя). Но предупредил, что все письма лично читать буду. Неделю все ночи сидел и читал.

— Все 8 тысяч прочитали?

— Да. Причем пацаны молодые, которые по первой судимости, писали письма такие (я сказал писать только на полстраницы, не больше): “Мам, пришел новый начальник, снял все запреты, в передаче теперь можно приносить все что угодно. Пришли мне красной и черной икорки, рыбки хорошей”. Ну пацаны, что говорить! А ранее судимые писали так: “Передачи разрешили, но, мама, я знаю твое тяжелое положение, пришли мне побольше чеснока, лука, селедочки”.

— Баловали вы их…

— Однажды из Норильска позвонили, сказали: мол, ты голодовку в нашей тюрьме устроил. “Как это?” — “Сюда твои пришли и стали всех учить, дескать, вы чего так живете, ребята, у нас в Бутырке все давно есть — телевизоры, передачи”.

— Щи из кислой капусты отменили?

— А то! Я связался с международными благотворительными организациями. Мне прислали сорокапудовые контейнеры сублимированных овощных супов. Заключенным они так понравились, что они просили: пусть еще пришлют.

— А голодовки были?

— Однажды 3 тысячи зэков 12 дней голодали. Мотивировали в основном тем, что несправедливо арестовали, долго следствие идет. Но никогда не было разговоров, что в Бутырке плохо. Помню, из Америки приехал директор тюрьмы. Мы с ним в камеру зашли, причем в блатную. Он стал рассказывать, как в Америке сидят люди — чем кормят, какие условия. Зэки в ответ: “Скажите, на хрен нужна его тюрьма, мы лучше у себя посидим”.

— Неужто ни разу конфликтов с ними не было?

— Ну почему же, были. Но нет таких ситуаций, которые нельзя разрулить. Выход всегда находится. Зэкам ведь тоже нужно, чтобы в СИЗО было спокойно. Если явный наглеж с их стороны, я объявлял сборку. А что такое сборка — это матрас, подушка, все вещи собрать и под дубинку, и полный обыск. Забирали и деньги, и карты — все-все. А потом в наказание изымал телевизор на две недели.

— А были побеги при вас?

— Да, был побег. Мы ремонт тогда делали и сняли заграждения. Наледь была на крыше и оттуда уже не уйдешь. А тут как на грех солнце засветило, все растаяло, и по крыше ушли тогда двое.

— Поймали?

— Один азербайджанец был, хороший такой мальчишка. Я через своих узнал, что его переправили в Азербайджан. Позвонил друзьям (тогда не было у нас договора об экстрадиции), попросил помочь вернуть парня. “Геннадий Николаевич, под ваше честное слово, чтобы его там не били”. Я послал туда опера, они его посадили в самолет и отправили. Посадили его в хорошую камеру в “Матросской Тишине”, и я начальника попросил не трогать пацана. И все, он там сидел нормально.

— А второй?

— Второй погиб в Узбекистане.

— Заключенные, говорят, вас любили…

— Да нет, просто нормальные были отношения. Начальник СИЗО не должен быть добрым. Я ведь и в карцер сажал. Был там один авторитет Руслан. В общей сложности 90 суток в карцере просидел. Он говорил: “Когда выйду, все семью Орешкина вырежу”.

— А за что вы его в карцер?

— За нарушение режима. Он должен жить в тюрьме нормально, как все. А он хотел по своим правилам. Я ему говорил: “Запомни: вор в законе сегодня — это я. Потому что от меня зависят ваши судьбы”. Потом, уже будучи на пенсии, его встретил. Вижу, “БМВ” подлетает и выходит парень. Я и не узнал сначала. “Геннадий Николаевич, милый мой”. Я говорю: “Ты, что ли, Руслан?” — “Я”. — “А ты же в тюрьме должен сидеть”. — “А я вот уже освободился”. — “Ты же меня зарезать хотел”. — “Да дурак был”. Помощь любую предлагал, благодарил. Я вообще, когда из СИЗО ушел, свободно ездил и никогда ни от кого не прятался. Ко мне на улице часто подходили, спрашивали: “Помните меня? Я у вас сидел”. Мне приятно, что они меня человеком считали. Уважали. А для меня все равны были. Я чуть ли не каждый день в камеры ходил, к себе в кабинет их вызывал.

— Из Бутырки неохотно уходили?

— Да. Вынудили. Сказали, что пора. Понимаете, все начальники тюрем московских выросли с низов. Пришли в тюрьму сначала рядовыми сотрудниками, потом дослужились до руководящих должностей. Они ничего, кроме своего учреждения, не видели и ничего не знают. Я же проехал Советский Союз вдоль и поперек. Как это в фильме “Белое солнце пустыни”: “И бросало меня, Петруха…” Поэтому все я тюрьмы знал от и до. И за рубежом бывал. То есть мне было с чем сравнивать. Поэтому я не особо и считался с чем-то и с кем-то. Делал все, что я хотел и что считал нужным. Естественно, это не нравилось.

Бутырская аура

— Бутырка сильно изменилась за последние годы? Порядки там совсем другие?

— Я давно там не был. В СИЗО теперь начальники меняются каждый год. И каждый что-то свое вносит. Одно время меня даже запретили пускать туда.

— А вы за то, чтобы Бутырку закрыть и выселить оттуда заключенных?

— В принципе людям, чьи дома рядом, нет житья. Слышны переклички заключенных, контингент вокруг шатается еще тот. Ведь туда вся шпана приезжает на передачи. Самый близкий сосед — бывший магазин “Молодость”, это как раз на пересечении улиц Новослободская и Лесная, угловой дом. Считают, что это гадюшное место.

— А вы так считаете?

— По-моему, нормальное место. Но многие со мной не согласятся. Вот хотя бы мой хороший товарищ, директор мебельной фабрики, стоящей рядом с Бутыркой, Анатолий Григорьевич. Я однажды пригласил его в гости, отметить одно событие. Посидели мы где-то минут 40 в кабинете. Потом он мне на другой день звонит и говорит: “Гена, я к тебе больше не пойду. Я всю ночь не спал, у меня и сейчас голова больная. Аура у тебя там плохая”. И другие говорили, что как только во двор войдут, плохо себя чувствуют.

— А у вас, выходит, иммунитет?

— Тюрьма — это дом родной. Я до сих пор переживаю за Бутырку. Если там что-то случается, у меня душа болит. А при виде ее аж немножко руки подрагивают.

— Скажите честно, обидно будет, если Бутырку продадут?

— Эти разговоры шли еще при мне: и частную тюрьму сделать, и гостиницу, и офисные здания. Какая гостиница? Там три этажа всего. Единственное, что могут сделать, — ликвидировать прогулочные дворы и закрыть это плоской крышей. Внутри перегородки убрать. Вот и все. Понятно, что это огромная территория, центр Москвы, но сюда надо столько денег вложить. Какой дурак возьмет Бутырку? Тем более что для того, чтобы ее взять, надо построить новое СИЗО. Ну, может быть, найдется кто-нибудь типа Абрамовича, кто захочет похвастать на тусовке, что Бутырку купил. Яхты, замки, острова — это ведь банально. А Бутырская тюрьма — круто.

— А в каком состоянии сегодня Бутырка?

— Ремонт там сделали грандиозный. Но стены кирпичные грибком поросли. За 200 лет они впитали столько влаги и человеческого пота! Вот эти соли и разъедают кирпич.

— По-вашему, лучше если СИЗО переведут за черту города, как это планируют сделать?

— Вопрос очень серьезный, я не знаю, насколько руководство ФСИН его продумало. Ежедневно заключенных вывозят в суды. А что будет, если мы сейчас за кольцевой дорогой построим СИЗО? Пойдут караваны автозаков, а дороги все забиты. Представьте: два часа везут заключенных в железной коробке, а на улице 35 градусов мороза или жары. Выдержат они? Ведь кондиционером и отоплением автозаки не оснащены. Кроме того, вот сидит следователь в следственном управлении, у него 20 дел в производстве. Он время выкроил — какой-то час — в СИЗО нырнул. А вы представьте, что он должен мотаться за город… Но придет время, и все равно СИЗО надо из черты города убирать. Обязательно.

Сейчас там страшнее другая проблема — личный состав. Не идут люди в тюрьму работать. И при мне был некомплект, но как-то изворачивались. А тут дошло до того, что вахту откуда-то привозят: каждый месяц разные группы. То есть нет постоянного состава. Героев не находят, которые на 4 тысячи рублей согласились бы пойти работать. Тем более здесь ответственность колоссальная. Потом сама обстановка — 24 часа ты в каземате. Мне в свое время зэки говорили: “Начальник, еще неизвестно, кто из нас в тюрьме. Мы-то выйдем, а ты здесь останешься”.

— А вы им в ответ что?

— Говорил: ребята, мы вместе сидим. Правда, вы по одну сторону двери, а я — по другую. А тем, кто работает сегодня на зоне, всегда говорил и говорю: вы пришли сюда сознательно, здесь сидят наши — бандиты, не бандиты, — какая разница? Мы же не привезли их из Америки или с Луны. Они отсидят свой свой срок, выйдут на улицу и будут среди нас. Так чего их гноить за решеткой? Хорошо, допустим, мы его тут кормить и лечить не будем, прессовать станем. Но ведь потом нам же с ним, больным и озлобленным, в одном троллейбусе ехать придется. Вот о чем надо думать!

Невероятно, но факт

•Когда в изоляторе в начале 90-х не хватало мест, явных шизофреников приходилось размещать в церкви.

•На питание для заключенных уголовники, находившиеся на свободе, скидывались из “общака”.

•Квартиры в ближайшем к Бутырке доме до сих пор отказываются покупать даже по баснословно низкой цене.

Ева Меркачева, «Московский комсомолец»