Убийственные тайны

Вряд ли он считал, сколько преступников «упаковал» на нары. Но бывшие зэки, встретив его на улице, всегда уважительно здороваются. Генерал-лейтенант милиции Вячеслав Кириллович Панкин был сыщиком номер один — возглавлял Главное управление уголовного розыска СССР. Потом служил заместителем министра внутренних дел РФ, был представителем МВД СССР в Афганистане, стоял у истоков создания Федеральной налоговой службы. 36 правительственных наград, в том числе ордена “За личное мужество”, Красной Звезды. За громкими должностями опасная работа, заставлявшая забывать о самосохранении — главном человеческом инстинкте.

Генеральская выправка, штатский костюм. Сегодня он возглавляет Курский областной экологический фонд. Раньше охранял людей, сегодня — природу.

…Дело было на контроле в ЦК КПСС. Преступника разыскивали за совершение четырех жестоких преступлений. Как правило, жертву он насиловал, затем грабил и убивал. Трупы выбрасывал из окна поезда или прятал в багажном отсеке купе.

— Первое изнасилование Анатолий Нагиев совершил еще в 17 лет, — рассказывает Вячеслав Панкин, в ту пору начальник Курского областного управления внутренних дел. — Маленький, всего 157 сантиметров, но сильный, тренированный и дерзкий, Нагиев держал в напряжении уголовный розыск не только Курской области, но и всей страны. Раскрыли это преступление курские сыщики.

Позвонил работник ювелирной мастерской, кстати, бывший сотрудник милиции: “Приходил парень, просил распилить перстень, который не мог снять с пальца”. Потом с этим кольцом преступник засветился у магазина “Стрела”. Его задержали, но быстро отпустили: документы были в порядке. Никто не знал, что неприметный паренек — убийца, который изнасиловал, а затем ограбил женщину в поезде Харьков—Москва, присвоив ее серьги и перстень.

Разговор с ювелиром не давал сыщику покоя. Таких перстней производства Ереванского завода ювелирных изделий было мало, они даже выпускались под номерами, а похожее украшение как раз фигурировало в милицейской ориентировке. Провели обыск в Курчатове, где проживала сестра Нагиева, и нашли кулон, который принадлежал одной из жертв. Нагрянули во Льгов, к брату преступника, и в мусорном баке обнаружили записную книжку, испещренную адресами и телефонами сотни женщин. На букву “П” значилась Алла Борисовна Пугачева. Позже преступник признался, что мечтал изнасиловать звезду советской эстрады и не раз наведывался в Москву, чтобы проникнуть в квартиру певицы.

— “Где он может быть?”— брат Нагиева пожимал плечами. Потом вспомнил, что не раз слышал про женщину из Днепропетровска. Я связался с начальником тамошней милиции и уверенно сказал: “Там-то находится преступник. Вооружен и может оказать сопротивление”. Я и сам еще не верил, что мы вплотную подошли к преступнику, но по тому адресу его и взяли. Улик хватало. Помимо драгоценностей совпадал след ботинка на “манке”, оставленный убийцей на двери купе.

В орловской тюрьме Нагиев не раз предпринимал дерзкие попытки к бегству, и после смертного приговора его перевели в Курск — для надежности. Как только привезли, я сказал: “Сделайте ему наручники “царские” — кандалы”. Но и с ними Нагиев сумел ложкой проткнуть себе живот.

Смертный приговор тогда приводили в исполнение в Новочеркасской тюрьме. За Нагиевым прибыл конвой. В автозаке “царские” наручники поменяли на обычные. Зэк ухитрился тайно их разомкнуть. И, когда к станции подходил товарный состав, Нагиев бросился под движущийся поезд, проскользнул между колесами и был таков. Сначала думали, что он утонул в лимане, но осенью один крестьянин обратил внимание, что из его стога сена идет дымок. Обнаружили лаз. В этом схроне в женской одежде с обрезом прятался преступник. При задержании он пытался стрелять, но его обрез дал осечку, и выстрел милиционера свалил его с ног. Будучи тяжело раненным, Нагиев до последнего цеплялся за жизнь и мечтал о побеге. В 1981 году приговор был приведен в исполнение.

— Все поезда на юг идут через Курск. Брежнев по дороге в Крым останавливался?

— Генсек выходил, как правило, из вагона в спортивном костюме и легких ботиночках. Руководство Курской области встречало его на перроне. Он почему-то часто обращался ко мне. Интересовался селом Брежневка, откуда родом его родители: “Как там дубрава?” Кто-то опрометчиво сказал, что вырубили, и Леонид Ильич расстроился. Вспоминал, как подростком поджидал с друзьями девчат, которые несли в подолах орехи. “А мы их за сиськи тискали”. “Леонид Ильич! Леонид Ильич!” — увещевал его Черненко. А Брежнев продолжал: “У меня друг был, на гармони играл, один раз так наигрались, что остались одни меха, а лады потерялись”. Хвастался, что плавает как поплавок и сутки может продержаться на воде. Областное начальство пыталось всегда использовать момент, чтобы обратиться с просьбами, к примеру: “Дайте нам машины на уборку свеклы!” “Если бы я был царь! — улыбнулся Брежнев. — А то пока доеду до Крыма, все раздам — ничего от государства не останется”.

— На фотографии вы очень душевно с ним целуетесь!

— В то время я не понимал, что значит в щеку целоваться. Как настоящие мужчины, мы крепко обнялись. В последнюю нашу встречу он был уже болен, не мог выйти сам из поезда, охранники его поддерживали. Леонид Ильич умер в День советской милиции — 10 ноября 1982 года. Мы только сели с руководством за стол, как прибыл гонец с плохим известием. Первый секретарь встал и уехал, а председатель облисполкома все не мог поверить: “Как — умер? Не может быть!”

— Горбачев тоже бывал в Курске?

— Приезжал как секретарь ЦК по сельскому хозяйству. Он — по селам, Раиса Максимовна — на рынок, по магазинам, изучать обстановку. За столом во время обсуждения результатов поездки Раиса Максимовна встает, обращается к первому секретарю: “Все хорошо, но в центральном гастрономе молока не было”. Чтобы как-то сгладить ситуацию, я сказал, что ГАИ остановила автомолоковоз, поэтому нет молока. Первый секретарь стал выговаривать мне за слишком ретивую службу гаишников, зато потом, после отъезда гостей, одобрил мою находчивость. Заседали в здании драмтеатра. Вдруг вскакивает начальник Управления КГБ по Курской области, ему сообщили о звонке с угрозой: “Поедет охраняемое лицо через Сеймский мост — взорвем!” Я сразу понял: это хулиганство, тогда и выражения такого не было — “охраняемое лицо”. И вдруг как грохнет за сценой! Я сказал, чтобы успокоить: “Фанера упала”. Оказалось, взорвались два мощных аккумулятора, используемые для освещения сцены. Горбачева вывели на всякий случай через запасной выход. Он даже не понял, что произошло.

— В 1984-м вы возглавили Горьковское УВД. И почти сразу произошло ЧП с самолетом…

— Накануне был мороз за 30, когда потрескались трансформаторные будки, остановилось метро, пассажирский автобус попал в яму с горячей водой и перевернулся, солдат убил пятерых сослуживцев и бежал с оружием. Настроение жуткое, а тут еще звонок из КГБ: “Вячеслав Кириллович, “Набат”!” Это значит — случилось ЧП, объявлена специальная операция. В самолете Москва—Чита террорист угрожает расстрелять пассажиров и экипаж. Я как был в штатском, без оружия, поехал в аэропорт. Борт посадили на запасную полосу. Вокруг стоят комитетчики и звонят то в обком, то в Москву. Через два часа я не выдержал и пошел в самолет. Вдруг на меня прет с пистолетом в руке огромный военный — полковник в форме. Подоспел комендант и защелкнул на “террористе” наручники. Оказалось, начальник штаба дивизии проводил в Москве отпуск и “керосинил” целый месяц. Допился до белой горячки. Через пассажиров передал записку с угрозами всех убить.

— Но вы рисковали. Не страшно было?

— Работа в милиции — это всегда риск. Просто в момент опасности об этом не думаешь, страх приходит потом. Как это было, когда в курской колонии, в которой содержались 1800 человек, ночью начался бунт. Я надел форму, взял пистолет, сел в служебную “Волгу” и через считанные минуты уже был на месте. Приказал открывать ворота. Подразделение внутренних войск пыталось с помощью сирен, водомета остановить толпу. Но это только злило заключенных. Я отдавал себе отчет в том, что городу грозит страшная беда, что эта разъяренная толпа натворит дел, что потом будем годами разбираться и искать беглецов.

Зэки разгромили штрафной изолятор, освободили штрафников, подожгли цех. Появились первые жертвы разборок, часовые тоже стали стрелять в нарушителей “запретки”. Бунт начался из-за того, что “смотрящего” зоны решили перевести в другую колонию, а кто-то из оперативников продал эту информацию зэкам. Я ворвался в середину толпу, достал пистолет: “Если сейчас кто-то шаг сделает — стреляю в лоб! Обещаю разобраться! Кто убил людей — выясним. Виновные пойдут под суд. Команду применять оружия я не давал. Прошу всех вернуться в корпуса”. Уговаривал два часа, разошлись. Пришлось докладывать министру Щелокову.

— Наверное, у вас были случаи, когда старались избежать докладов на самый верх?

— Бывало, но редко. Однажды утонули восемь алкоголиков. Они находились на принудительном лечении от алкоголизма и работали на строительстве Курской атомной станции. Их перевозили через реку на понтоне. Он перевернулся, не все выбрались из воды. По рации мне сообщили, что утонули трое. Подумал, что хорошо: не надо сообщать в МВД. Если больше трех человек — не избежать разбирательства на коллегии. Однако вскоре были извлечены еще пять тел. Конечно, это было ЧП. К виновным я принял самые строгие меры.

— Говорят, вы лично задержали Сергея Мавроди? Как это было?

— Драматическая история с Мавроди и его известной “пирамидой” развивалась стремительно. Недовольство обманутых людей достигло апогея. Когда я приехал на задержание и позвонил в дверь, то Мавроди затаился и никого не стал впускать в квартиру. Пытался его уговорить: “Я гражданский человек из налоговой полиции, у меня нет оружия. Бить мы вас не будем”. Молчит. Привезли “болгарку” — навесы в двери срезать. Потом я вызвал свой спецназ, чтобы ребята с крыши спустились и вошли через балкон. Во дворе ко мне подошел человек с удостоверением: “Я из охраны Ельцина. А вы не боитесь, что ваши люди могут погибнуть?” “Тогда будем стрелять на поражение”, — ответил я. Потом я звонил Коржакову — он обещал разобраться, почему его сотрудник охраняет Мавроди. Когда мы наконец вошли в квартиру, президент “МММ” трясся от страха. Рядом находился охранник. На полу было полно пустых бутылок из-под спиртного и помповое ружье. После задержания судья, кстати, бывший работник уголовного розыска, заверил меня, что есть все основания для ареста. Но санкцию на арест не дал. Это было преступником использовано: он избрался в Государственную думу и четыре года находился на свободе. Дума тоже не дала согласия на его арест. Мавроди чувствовал себя героем. И только недавно за него взялись снова, теперь тюремная камера — его дом родной.

— Вы дружили с писателем Юлианом Семеновым. Как вы познакомились?

— Он признавал в милиции только работников уголовного розыска. Юлиан пришел ко мне в связи с изданием газеты “Совершенно секретно”. В углу моего кабинета была сложена стопка томов уголовного дела по убийству актрисы Зои Федоровой. Семенов сразу предложил: “Давай напишем роман”. Я отказался: “Ты наврешь, а мне неудобно будет”. И он начал работать над книгой “Тайна Кутузовского проспекта”. Может быть, фильм получился бы похлеще “Семнадцати мгновений весны”! Юлиан был очень простым в жизни, и я даже порой сомневался: а сам ли он пишет свои книги? Последняя наша встреча произошла в больнице. Он лежал в скромной палате после двух тяжелых инсультов. Узнал меня, заплакал. Я передал Юлиану медаль от президента Афганистана Наджибуллы. Открыл больничный холодильник — пусто. Купил продукты, бутылку вина, и мы выпили по чуть-чуть. Он сделал знак: хватит. Это была наша последняя встреча. Мне кажется, писатель Юлиан Семенов не был в достаточной степени оценен.

— Вячеслав Кириллович, в свое время вы возглавляли представительство МВД СССР в Афганистане и близко общались с президентом Наджибуллой…

— Два с лишним года я находился в служебной командировке в Афганистане. С президентом Наджибуллой я был в достаточно близких отношениях, часто доверительно беседовал с ним. Однажды он сказал: “Зачем вы бросили нас? Скажи Ельцину, если нужно, Афганистан может стать составной частью России”. Видимо, он предполагал, что я имею доступ к президенту Ельцину. Но я его не имел. Наджибулла считал, что Афганистан надо было приближать к себе не красными флагами и декретом о земле. “Земля дана Аллахом”, — говорил он.

— Говорят, что вы были награждены каким-то особенным афганским орденом?

— Особенность этого ордена заключается в том, что в дополнение к нему даются восемь гектаров афганской земли. Поэтому когда я прощался с Наджибуллой, то пошутил: “Вы смотрите, чтобы эта земля осталась за мной. Могу вернуться!”

— Вернемся к тайне Кутузовского проспекта. Она так и не была раскрыта?

— Нет. Сама Зоя Федорова была близка, возможно слишком, со Сталиным и Берией, за что и поплатилась. Сидела во Владимирском централе. Замужества с военпредом США ей не простили. Ее дочь Вика тоже вышла замуж за американца, стала жить в США. А Зоя покупала ювелирные изделия, собирала бриллианты и с помощью дочки продавала их в Америке. Оттуда привозила разноцветные нейлоновые шубы. Она дважды была в США. Беспокоилась за Вику, чья судьба складывалась не совсем удачно. Когда она решила уехать на постоянное место жительства в США, то купила за большие деньги картину известного русского художника. Считала это большой удачей. Вскоре выяснилось, что купила она подделку. Расстроенная, она стала требовать вернуть ей деньги. Вика потом приезжала в СССР, я встретился с ней — она тоже считала, что картина стала причиной смерти матери.

Она была убита выстрелом в затылок из пистолета марки “Зауэр”. У преступника был ключ от квартиры. Потом история стала обрастать легендами. В Москве приходилось слышать, что Зоя располагала какими-то секретными сведениями, потому ей не дали уехать. Это неправда. Сначала преступлением занимался КГБ, потом передали нам. Кстати, Вика пообещала мне и Юлиану Семенову не публиковать за рубежом эту историю, но слова не сдержала. А тайна гибели Зои Федоровой так и осталась неразгаданной. Потом я услышал от ветеранов, что есть преступления, которые не надо раскрывать…

— Не раскрыто и убийство протоиерея Александра Меня?

— В этой истории слишком много вопросов. Когда задержали подозреваемого, он дал признательные показания. Министр внутренних дел Баранников обрадовался: праздновать можно! Однако, кроме признательных показаний, не было никаких вещественных доказательств. И даже когда подозреваемый выдал следствию топор, которым он якобы убил священника, экспертиза не подтвердила, что это орудие убийства. Портфель с церковным облачением священника тоже исчез. Отрабатывалось очень много версий, обращали внимание на мелочи. Когда священник с рассеченной головой добрел до калитки своего дома, беспомощно повис на ней, жена его не узнала. Почему? Проверяли и брата жены, конфликтовавшего накануне убийства с Александром Менем. Но существенных доказательств добыть не удалось. Уже в Афганистане я услышал, что преступление якобы раскрыто. Об этом сообщил тогдашний начальник ГУУРа Колесников. Но работали они все с теми же подозреваемыми.

— Нераскрытым осталось и бесследное исчезновение французского мультимиллионера и коллекционера Басмаджана в 1989 году…

— Исчез, и все тут. Проведена была большая работа по розыску, но тщетно. Я принял решение обратиться к известному тогда в преступном мире авторитету Отари Квантришвили. Он предложил встретиться в одном из ресторанов Москвы, но я предпочел переговорить с ним в моей служебной автомашине. Он обещал навести справки и оказать содействие, но уже через день позвонил и заверил, что его люди непричастны.

— Многие ли из уголовных авторитетов являются милицейскими агентами?

— Агентами — нет. Они как бы выше этого. Однако некоторые из них становятся добровольными, без всякой вербовки, информаторами, когда в их планы входит сдача соперника либо другой корыстный интерес. Они “сотрудничают” в интересах самосохранения. Агенты — это другой народ. О них не расскажешь много. Но один пример приведу. У меня в одном городе был хороший платный агент по кличке Цыган. Он раскрыл около двух десятков сложных убийств. Когда его подвыпившего доставляли в дежурную часть РОВД, он громко кричал: “Я больше вас всех сделал! Вызывайте Панкина!” Существовала реальная угроза его расшифровки. Однажды он сказал: “Мне нужно сесть, иначе сгорю”. Дали ему год за хулиганство. Потом он переехал в другой город и там погиб.

— Многие связывают рост преступности с мягкостью УК. Как вы считаете, надо ли ужесточать наказания за уголовные преступления?

— По отдельным видам преступлений, связанным с серийными и особо зверскими убийствами, нужно расстреливать. Разве можно было оставить жить такого, как Чикатило? Но в целом нельзя повышать наказание. В Грузии в свое время вводили 10 лет за квартирные кражи, но эти преступления не прекратились. Сегодня ослабла работа по раскрытию. Мне даже кажется, что само словосочетание “заказное убийство” выдумано работниками милиции, чтобы иметь повод не раскрывать.

— Как вы относитесь к “телефонному праву”?

— Старался не признавать. Во время моей работы начальником УВД Курской области был случай. Сын ответственного работника в нетрезвом состоянии стал виновником ДТП, в результате которого погибли три человека. Но вину за преступление взял другой человек. Были оформлены признательные показания, а через три дня он пришел ко мне на прием и рассказал, что влиятельные родители виновного в ДТП пообещали ему деньги и гарантии скорого освобождения, если он возьмет вину на себя. Когда я задержал сына этого руководителя, а невиновного освободил, то руководство области в категоричной форме требовало “исправить ошибку”…

— Не скучаете на мирной работе без оружия?

— Вы не поверите, но я ни разу в жизни не стрелял в человека.

Елена Светлова, Курск—Москва, «Московский комсомолец»