День донора

Почему наша тюрьма никого не исправила?.. Этим вопросом задаются сотни теоретиков – юристов, педагогов, психологов, других мудрых мужей и жен с хорошо подвешенными языками – и всякий раз они уверенно находят ответ: убедительный, точный, емкий… Вот только рецепт дать не могут. Конкретный – как сделать так, чтобы попавший в тюрьму «конченый» мерзавец вышел из нее чистым, добрым и светлым. «Не смертельны нынешние лагеря. Много хуже, чем был ранее, выходит из них заключенный…

Скука, тоска и омерзение…»

(Игорь Губерман. «Прогулки вокруг барака»)

Тысячи практиков, работающие в тюрьме и ежедневно соприкасающиеся с заключенными, такой вопрос вообще не задают, относятся к бессмысленности тюремного исправления как к данности и, слыша рассуждения теоретиков, лишь пожимают плечами и крутят пальцем у виска.

Миллионы прошедших «университеты» советской и постсоветской тюрьмы, в ответ на этот вопрос только кривят рот и говорят обычно что-то нецензурное.

Рецепта «педагогического чуда», конечно же, не существует. Но есть одно условие, о котором непонятно почему не говорят теоретики, и понятно почему не говорят вслух практики, и которое напрочь перечеркивает смысл воспитательного воздействия на любого человека, будь то зэчара-рецидюга или ребенок в ясельной группе детсада… Это – ложь… Ложь системы, которая как будто предназначена для воспитания «оступившихся» членов общества, и ложь людей, систему эту удерживающих. Причем ложь настолько привычная и традиционная, настолько «пропитавшая» все содержание тюрьмы, что уже ставшая от этого правдой… Правдой, в которую нужно верить и за которую хочется глотку порвать…

Утром на разводе замполит перед строем объявил сотрудникам, что сегодня в колонии проводится день донора. Приедет станция переливания крови, и желающие зэки будут сдавать кровь. Так и сказал – «сдавать», впрочем, как говорят все, не задумываясь, что кровь можно только дать, а не сдать. Это гуманная акция, пояснил он, как будто у кого-то могли возникнуть сомнения на этот счет. «Движение» на зоне будет отличаться от обычного. Зэки за сданную кровь сегодня и завтра освобождаются от работы и получат обед. Настоящий обед, не зоновский, подчеркнул замполит. Борщ, котлета с картошкой, компот… Настоящий обед. Донорский пункт будет в спортзале, если кто-нибудь из сотрудников тоже желает сдать кровь, то – пожалуйста… Кто-то из строя привычно-дебильно пошутил: «А сто пятьдесят нальют?», кто-то также привычно рассмеялся, ответа не последовало, и тема себя исчерпала…

Часа через два, проходя по жилой зоне, я увидел возле дежурки УАЗик-«скорую помощь» без водителя в кабине. Я недоуменно стал рассматривать машину (к кому?.. почему без водителя?..), а потом вспомнил утреннее обращение замполита и догадался – станция переливания крови. Возле машины стоял сэпэпэшник [1] с повязкой на рукаве.

– Сторожишь?

– Сторожу.

– А доктора где? В спортзале?.. Доноров много?

– Да, уже в спортзале. И доноров хватает.

Я собирался пройти мимо по своим делам, подобные гуманные мероприятия меня, в общем-то, не касались, должность у меня была другая – начальник оперативно-режимного отдела, моя работа – «искать, хватать, пытать и вешать», но решил зайти посмотреть, как обеспечен порядок.

В зале повсюду были расставлены топчаны, возле них сидели и крутились несколько женщин в белых халатах, они записывали, делали анализ, меняли бутылочки с темной кровью. На топчанах лежали доноры, сжимали-разжимали кулаки. Возле стен стояли и прохаживались человек десять начальников отрядов или как они теперь назывались – отделений социально-психологической и воспитательной работы, а перед входом ждали своей очереди десятка полтора зэков. Все они были характерного вида – мужики, работяги – худые, землисто-бледные, с потухшими голодными глазами.

Стараниями таких как я, и моими лично в зоне был обеспечен жесткий режим. Осужденные получали передачи только раз в два месяца и только весом до восьми килограмм, такая уж тогда была норма. Да и привозили «дачки» далеко не всем. «Левые» передачи, конечно же, проскакивали, но только избранным, и это никак не могло повлиять на общую картину «изобилия» продуктов питания.

Стараниями же других сотрудников, уже не таких как я, в столовой зэков кормили отвратительно. Каждый день тетки в интендантском отделе тщательно выписывали в четырех экземплярах огромную простыню – «накладную на отпуск продуктов для столовой спецконтингента», с бухгалтерской скрупулезностью высчитывали до граммов мясо, жиры растительные и животные, но писанина их резко обрывалась на графе «подлежит отпуску». Следующая графа «фактически отпущено» всегда оставалась девственно чиста. До завтрашнего дня, когда сегодняшний день зона уже проживет. Вот тогда заполнялась и последняя графа, причем всегда получалось, что фактически отпускалось все то, что и должно было отпускаться.

На самом деле зэков кормили только хлебом и кабачками, которые в тот год уродили «немерено», иногда в котел попадало немного картошки и капусты, коровьи аборты, челюсти и завонявшееся вымя. Дистрофия, о которой в советских лагерях забыли после 53-го года, в Украине стала реальностью. И это в промышленной колонии с мощным производством, расположенной в центре богатого миллионного города.

Добродушный толстяк начальник санчасти, протирая очки и близоруко «лупая» глазами, сказал как-то с горькой иронией: «Вот есть гепатит – болезнь Боткина, а я хочу ввести в медицинскую терминологию «болезнь Белкина». Белкин был заместителем начальника колонии по интендантскому обеспечению, прохвост и барыга в погонах, примитивно и жадно ворующий под «крышей» «хозяина» и других таких же жадных и бессовестных вышесидящих барыг.

На одном из топчанов лежал без сознания зэчок, видимо, уже выполнивший свою гуманную миссию, но еще не попробовавший «настоящего обеда», его приводили в чувство суетящаяся молоденькая медсестра и наш местный зэк-санитар, по «вольной» профессии зоотехник. Они тыкали ему в нос ватку с нашатырем и вяло хлопали по щекам.

– Демон! – окликнул я санитара (фамилия его была Дема, ну, а погремуха уже напросилась сама собой, когда он еще сидел в СИЗО) и цинично-заботливо добавил: – Это не корова, ноги ему подними повыше, так он быстрей раскумарится [2].

Эта картина: голодные зэки, «желающие» отдать кровь за относительно человеческую жратву и сытые скучающие «воспитатели»,- подтолкнула меня к неожиданному решению. Я подошел к очереди зэков:

– Урки! Пропустите нуждающегося. У вас все равно срок тянется, а у меня еще дел полно… Лапти вам плести надо [3].

Зэки заулыбались, всем подчиненным а, тем более, бесправным и обездоленным людям нравится, когда их начальники разговаривают с ними шутливо-неофициально и обращаются с просьбами, как будто на равных… Я повесил на стоящую рядом вешалку фуражку, китель и галстук, пощупал карманы рубашки, убедившись, что удостоверение и агентурные сообщения при мне, закатал рукав и пошел давать кровь.

Быстро управившись и улыбнувшись шутливому предложению замполитовского шныря [4], помогавшего медикам, получить талон на обед («Ты мне лучше отгул предоставь»), я забрал с вешалки свои вещи и вышел из спортзала. Увидев открытую дверь «тренерской», зашел туда.

В колонии был настоящий спортивный зал с разборным рингом, полной волейбольной и почти полной баскетбольной площадкой. Каждые вторник и четверг мы вместе с еще несколькими любителями из числа сотрудников играли с зэками в баскетбол. Против зэков играть было не интересно, они играли лучше нас, но всегда ненавязчиво поддавались, а вот вперемешку игра получалась азартная. Были в спортзале душ, раздевалка и «тренерская». Были и зэки-спортсмены, работающие в зале и с помощью своих родственников и друзей на свободе полностью обеспечивающие его всем необходимым: снарядами, инвентарем, краской…

В тренерской сидели два качка – Витя Кошель и Саша Лялюк – оба весом в центнер, бывшие спортсмены, представители преступности «новой волны» 90-х – тренированные, умные, вежливые, беспощадные… Такие ребята в столовую, или как говорят в зоне – «на помазанку», вообще никогда не ходили, вот им-то как раз хватало домашней снеди. Увидев меня, они поднялись и поздоровались, я кивнул «сидите» и стал неуклюже одеваться – одна рука была согнута в локте.

– А вы что же, мужчины, кровь уже дали? – поинтересовался я. – Долг перед человечеством выполнили?

Спортсмены переглянулись, такого вопроса они не ожидали.

– Да нет, мы не собирались, – неуверенно ответил Кошель, – А разве это обязательно?

– Ну, не обязательно, – согласился я, – это как кому совесть шепчет.

– Я плохо вид крови переношу, – сказал Кошель.

– А я однажды в армии сдавал кровь, – добавил Лялюк, – и вообще потерял сознание.

Я расхохотался. Надо было слышать, с какой робкой искренностью были произнесены эти слова… Надо было видеть эти две тренированные «машины», которые ломом не добьешь – он согнется о загривок. А еще надо было знать, что один сидел, кроме прочих «красот и чудес», за убийство такого же бандита, а второй – за причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего.

– А мальчики кровавые вам не снятся? – весело спросил я. – А под себя вы не мочитесь?.. А подельника когда в Ленинграде с пятого этажа в свободный полет отправлял, дурно не было? – обратился я к Кошелю, напоминая подробности его вольной жизни. – А когда антикварным ножичком его добивал, не тошнило?..

Зэки, опустив глаза, поморщились.

– Весело с вами, – я надел фуражку и пошел к выходу.

– А вечером вы играть придете? – поинтересовался Кошель.

– Ну, конечно, приду, – ответил я, – я ж от крови в обморок не падаю, в постель не писаюсь и вечером по улицам ходить не боюсь… Пока вас на улицах нет, – я снова рассмеялся и вышел из «тренерской».

Во второй половине дня, когда станция переливания крови уже уехала, проходя возле спортзала я встретил шныря замполита, который шел с какими-то бумажками.

– Андреич, а можно у вас спросить? – обратился он.

– Ну…

– А что вы сказали Кошелю и Лялюку, что они ломанулись кровь сдавать?.. Всех растолкали и сдали.

– В обморок не попадали?

– Нет.

– Я им сказал, что у пидарастов кровь не принимают, они – группа риска. Станция переливания крови делает анализ на пидарастию, поэтому кто кровь дал – точно не пидар, а кто не дал – под сомнением… Ты, кстати, кровь дал?

– Нет, – растерянно протянул он и замолчал.

– А голодных много за котлетами пришло?

Шнырь посмотрел в свои записи:

– Двести двадцать три человека.

– Ого, – я удивился, – много… А сотрудников?

– Двое.

– Сколько? – переспросил я.

– Двое… вы и еще отрядный молодой… с восемнадцатого отряда… лейтенант… не помню его фамилию.

– А остальным что, кровь отдать – в падлу?.. Или жаба душит?

Я плюнул на асфальт и повернулся:

– Воспитатели х..вы!..

– Воспитатели, – ответил мне в спину зэк.

Примечания:

[1] Сэпэпэшник – от СПП – секция профилактики правонарушений – марионеточная «самодеятельная» организация осужденных в колониях, условный аналог ДНД на свободе.

[2] Кумар – недомогание, плохое самочувствие; раскумариться – прийти в себя, восстановиться.

[3] Лапти плести – в узком смысле – готовить обвинение, в широком – вообще готовить наказание.

[4] Шнырь – в широком смысле – заключенный, выполняющий грязную непрестижную работу, как вариант – прислужник, в данном случае – писарь, помощник.

Владимир АЖИППО, специально для «УК»