Криминальный Петербург. Часть 1

Достопримечательности Петербурга в массовом туристическом сознании открыточны. Наши потрошители и Аль Капоне не входят в это меню. Над нами довлеет магия размера: мы загипнотизированы верой в Пушкина, который как бы и поныне знаком с семьей Лариных. А современников, без которых дух места ущербен, не замечаем.

Издание «Фонтанка» создает сценарий криминального путеводителя. 

Первую главку, безусловно о главной першпективе, мы назвали «Невский наизнанку». Определение Гоголя, назвавшего Невский проспект «всеобщей коммуникацией» Петербурга, и во времена триумфа тандема остается актуальным. Наш город спланирован неуклюже: у главного проспекта нет дублеров. Миновать его, добираясь из одного конца мегаполиса в другой, практически невозможно. Он – главная дорога, соединяющая восток и запад, Охту и Коломну. Невский отделяет север города от юга.

Двигаясь в меридиональном направлении, непременно на него натыкаешься. В Петербурге московскому «внутри Садового кольца» соответствует лаконичное «на Невском». Невский – витрина города-героя, колыбели трех революций, родины вертикали. Здесь полиция, дворники, фасады подкрашены, стекла вымыты. А домам тесно. «TimeOut» в современном понимании отсутствует. На Невском всегда есть куда зайти, на что поглазеть, чем закинуться. С утра до поздней ночи на Невском людно.

Тротуары – подиум, где дефилируют городские красотки и модники. Это променад: семейные прогулки с детьми, демонстрация достопримечательностей приезжим. Невский – клуб, здесь назначают свидания, случайно встречаются в толпе с давно пропавшими из вида приятелями, представляют и представляются. Невский – торжище.

Раньше подковерное, ныне разрешенное. На Невском кавалеры охотятся за дамами и наоборот. Невский – вече. Тут миссионерствуют, разоблачают партократию или жидо-масонский заговор. Здесь, как в Ноевом ковчеге, все представлено и перемешано: анархисты и уголовники, страстные поклонники симфонической музыки и хипстеры.Невский остается своеобразной социально-топографической зоной свободы.

Какие бы указания ни шли из Смольного, «граждане Невского проспекта» находят способы их обойти. Даже при коммунистах они щеголяли в одежде, носить которую категорически не рекомендовалось, читали запрещенные книги, нарушали монополию государства на куплю-продажу, слушали западную музыку, предавались свободной любви, верили в Бога, употребляли наркотики и дружили с иностранцами. Читатели  – из тех поколений, кто еще, так или иначе, наслышан о самобытных персонажах времен Советов, не говоря уже о героях буржуазной революции.

Мы уважаем высоту Александрийского столпа, но в душе иронично относимся к повествованию гида о точном указании места и времени, где, например, художник Крамской встретил путешественника Пржевальского. По мнению редакции, туристические путеводители застыли в гармонии паузы. Еще немного – и гость окажется перед провинциальной картиной типа «Расскажите, дети, что здесь нарисовано». Скуку изменить можно. Просто надо оглянуться и улыбнуться. Лучше всего на понятное нам прошлое, ведь большинство из нас были советскими людьми. Если убедили, тогда пройдемте, товарищ.

Березка-Free (Невский, 7/9). Основанная через три года после полета Юрия Гагарина в космос, «Березка» – первый в послевоенном Ленинграде магазин, торговавший на наличную иностранную валюту. Обладание конвертируемой каралось в СССР как злодейство, подрывающее устои власти. «Атом в руках» – называли ее центровые.  

Поэтому покупать товары в этом магазине могли только иностранцы. Продавался советский дефицит (икра, хорошие конфеты, Палех, Булгаков) и набор импорта, напоминающий ассортимент сегодняшнего Duty–Free, – алкоголь, сигареты, трикотаж, парфюмерия. Советского человека, пытавшегося проникнуть в магазин, ожидали неприятности, поэтому обладатель валюты договаривался со знакомым иностранцем, а потом расплачивался с ним за покупки рублями по цене выше официального курса. Такими посредниками становились чаще всего студенты из Африки или стран Ближнего Востока, обучавшиеся в ленинградских вузах.

Конечно же, никто там не мог отказать Эдуарду Хилю, баскетболисту Александру Белову, народным артистам БДТ да и заехавшему сыграть со СКА Валерию Харламову.

Великая кофейная революция (Невский, 7/9). Кафе, как и кофе, в советское время считались буржуазными пережитками. Тратить государственные деньги на импорт кофейных зерен – расточительство. Между тем со времен уютных василеостровских немцев именно кофе полагали в Петербурге главным утренним напитком. Так что, в отличие от Москвы – чаевницы, горьковатый вкус в Ленинграде вспоминали ностальгически.

При Никите Хрущеве кофе возвращается в бакалею и в общепит. Молодые страны третьего мира начинают обменивать кофейные бобы на советское оружие. Одновременно в СССР издается «Праздник, который всегда с тобой» Эрнеста Хемингуэя. Для русского юношества 1960-х годов эта книга стала поворотной. Из нее следовало: молодой человек и правильная барышня могут жить в Ленинграде, как в Париже. Сидеть в кафе. Встречаться там с друзьями. И писать рассказы или стихи за столиком. С чашечкой кофе и сигаретой. А тут Внешторг закупает в дружественной Венгрии выполненные по итальянской лицензии промышленные кофеварки «OMNIA», и они устанавливаются на втором этаже касс Аэрофлота.

И в Ленинграде начинается, по выражению мэтра ленинградского литературного самиздата Виктора Кривулина, «Великая кофейная революция». Именно в кассах работала когда-то мама Георгия Полтавченко. Заметная кадровая позиция в те годы – нужные билеты командировочным и отпускникам достать было мудрено.

Кстати, это были единственные кассы в СССР, где с 1980 по 1985 год на дверях отсвечивал постовой. Человек с кокардой, конечно, не охранял массивные двери в готическом стиле в духе Северной Италии и не подчеркивал порядок в дни Московской Олимпиады, как тогда решили. Об истинных причинах знало лишь жулье и местные милиционеры – весной 1980 года дважды в течение недели тут у начальника территориального отделения милиции карманники вынули портмоне. Изменение в схеме постов было вызвано его истерикой.

Левое крыло (Невский, 8). Здесь продавались авторские изделия ленинградских художников. В городе сосуществовали Академия художеств, Мухинское и Серовское училища, художественные факультеты в Театральном и Педагогическом институтах, поэтому конкуренция на артрынке была высокой. Спрос подстегивался тем, что продукция в других магазинах была массовой, тиражной, а в «Лавке художников» все предметы – уникальны.

В лавке всегда толпились те, кто хотел сделать необычный подарок на день рождения или купить своей даме оригинальное украшение. Курительная трубка ручной работы стоила 5 рублей, эстамп Каплана – 30, примерно столько же – серебряный браслет. Масло в духе «Бубнового валета» уходило за сотню. Мэтры соцреализма там не котировались; это были неплохие работы представителей «левого крыла». Если бы Церетели жил не в Тбилиси, а в Ленинграде, его работы непременно продавались бы именно здесь.

«Смерть мужьям» (Невский, 12).

Самое элитарное в Ленинграде ателье мод, специализировавшееся на изготовлении женского трикотажа. В городе было известно как «Смерть мужьям»: цена заказа – средняя зарплата рядового инженера. Шили костюмы, платья, женское бельё из вискозного и ацетатного полотна.

Модели разрабатывали мастера, закончившие Мухинское училище, знавшие тенденции мировой моды. Производственный план (50 тысяч изделий в год) чем дальше, тем больше уступал имеющемуся платежеспособному спросу. Поэтому к приемщице стояла многодневная очередь с записью. Основной контингент – торговые работники, жены профессуры, генералитета, директорского корпуса. Преимущество имели постоянные клиентки или дамы со связями. Пройдет много лет, и Валентина Матвиенко, мимо которой в ее комсомольскую юность прошуршало это великолепие, отомстит прошлому своей екатерининской коллекцией нарядов.

«Капля крови» (Невский, 15). Кафе «Дружба»: смешанная публика – научные сотрудники академических НИИ Васильевского острова, преподаватели и студенты Университета, гости города, которых кормят »организованно», мажоры с девицами и деньгами, вынутыми из папиного пиджака. Кухня ужасна, атмосфера относительно приличная. А над кафе размещался кинотеатр «Баррикада». Если в прокате не было не нуждающегося в представлении Чингачкука, зазывали прохожих лукаво.

Так, однажды у входа появился кусок ватмана. «Капля крови» – так необычно по тем нравам звучала на нем картина. После киносеанса о том, как лучший волейболист мира Вячеслав Зайцев сдает на отлично экзамены в институт, зрителям продемонстрировали фильм «Капля в море», производства Непала, 1958 год.

В этом же здании в конце ХIХ века располагалось и Благородное собрание. Содержание в нем категорически противоречило названию: танцы, белошвейки, кутеж, хитрецы. С разгула тогда была совершена одна из первых петербургских расчлененок: заехавшего пофартить заманили на Спасскую улицу, отравили фотографическим закрепителем, потом все же огрели утюгом, расчленили и в чемодане отослали домой – в Москву. Все же в Питере до 90-х плохо умели убивать. По методу это убийство явилось предвосхищением столь же неуклюжей расправы над Гришкой Распутиным.

Горчица бесплатно (Невский, 15/59). Советский аналог »Макдоналдса». В этой котлетной ели, стоя за круглыми столиками со столешницами искусственного мрамора. Огромные черного цвета круглые котлеты с пылу с жару, горчица бесплатно, бочковой кофе с молоком. Посещалась для быстрого перекуса разнообразной публикой – студентами расположенного неподалеку Ленинградского электротехнического института связи имени Бонч–Бруевича (в просторечии – Бонча), таксистами, джентльменами, совершавшими по Невскому променад. Здесь карманники заканчивали свой рейд по Невскому и пересекались за соседними столиками с операми, которые пытались их словить и порой ловили. – Гляжу, казенные калоши вам жмут. Подошвы-то до дыр сносили, пока за нами шныряете, – язвил вор, стараясь не согнуть алюминиевую вилку о котлету.

– Будешь скалиться – нахалку навяжу, – так легавый грозился засунуть будущий скинутый кошель при задержании обратно за шиворот карманнику. Перекусив, легендарный опер Витя Андреев и вор в законе Берла, похороненный в 90-е годы на Еврейском кладбище рядом с могилой родителей Ильи Клебанова, продолжают свою бесконечную игру в пятнашки. Сегодня в котлетной торгуют самыми дорогими телефонами в мире.

Фото (Классический карманник, прозвище «Морж», 60-е годы)

Брокгауз и Алиса (Невский, 16). Самый дорогой антикварно-букинистический магазин города. Старопечатные издания, французские книги из чудом сохранившихся дворянских библиотек, Брокгауз и Эфрон. Покупатели – статусные ленинградские собиратели и зажиточные москвичи. Обязательная точка ежедневного променада городского библиофила. Заходят скорее посмотреть, чем купить. Директор – Эрнст Витальевич Гросс, готическую даму-товароведа зовут Алиса.

Литературное (Невский, 18). Можно неделями рассказывать, как десятилетиями в «Литературном кафе» выступали и выступают поэты и певцы. Можно, но мы так устроены, что запоминается другое. Например, как именно здесь Петр Чайковский хватанул стакан с холерным вибрионом.

«Минутка» (Невский, 20). Вкуснейшие в СССР пирожки по 6 – 11 копеек с разными наполнителями: с мясом, с рыбой, с черникой, с морковкой, с рисом и яйцами, выпечные и жареные, яйцо в тесте, бульон в стакане, чай, кофе. Жанр пирожковой (как и пышечной) – специфически ленинградский. Пирожковые есть на улице Дзержинского (она же – Гороховая), на углу Садовой и Дзержинского, в Коломне, на площади Тургенева, на Лиговке, недалеко от Московского вокзала, на Садовой, напротив «Пассажа», на Загородном проспекте. «Минутка» – главная пирожковая города.

Также это была важная наблюдательная точка обстрела фарцовщиков. Попивая бочковой кофе, подледные дельцы украдкой всматривались в панораму Невского. Мимо окон проплывали туристы из-за бугра. В этом же здании поныне существуют и остатки от магазина «Военторг». До и сразу после революции в помещении был недурной обувной магазин. Здесь во время примерки знаменитый налетчик Ленька Пантелеев нарвался на засаду, застрелил начальника отделения, был скручен, после чего бежал из «Крестов», воспользовавшись услугой эсера-охранника. Эта новелла доходчиво представлена в советском сериале «Рожденные революцией».

«Рыба» (Невский, 21). В лучшие времена это был лучший рыбный в городе – здесь можно было купить карпа, осетра, семгу, икру красную и черную, в магазине стояли аквариумы с живой рыбой. Однако к концу семидесятых дефицит и это место не обошел стороной, аквариумы убрали, рыбу стали продавать попроще и, в основном замороженную. Окончательное решение данного рыбного вопроса произошло в майские праздники 2005 года, когда рейдеры выгнали красного директора с диссидентской фамилией Даниэль. Чуть позже за это был осужден известный сухопутный пират по прозвищу Медведь, но дарами моря с тех пор там не пахнет.

КБ подшивок (Невский, 21). «Ленинградский дом моделей одежды» – своеобразное КБ по конструированию коллекций для советской швейной промышленности, основан в 1944 году. Лучшие в городе модельеры, искусствоведы, конструкторы, швеи, вышивальщицы. Роскошная библиотека с подшивками западных модных журналов, книги по истории костюма на основных европейских языках. Здесь, вообще говоря, не шили, но было небольшое экспериментальное производство.

Образцы расходились между сотрудниками Дома моделей и избранными, среди которых была, например, Эдита Пьеха. Когда дамы, работавшие в Доме моделей, выходили в шесть вечера на Невский, это было шоу для посвященных: такого количества стильных женщин в одном месте в Ленинграде не было. Витрины Дома моделей представляли собой актуальный модный журнал, глядя на который городские модницы следили за тенденциями мирового «от кутюр».

Фабрика красоты (Невский, 22). Во дворе Петеркирхе (в то время в главном лютеранском храме города находился бассейн) располагалась самая модная женская парикмахерская. Работавшая там парикмахер Галина Гребень вспоминает: «В шестьдесят восьмом году открылся Невский, 22, – это так называемая фабрика красоты, где работали шестьдесят мастеров, по тридцать мастеров в смену, не считая маникюр и педикюр, то есть тридцать человек стояли в зале. Был огромный зал больше ста метров, и был зал для конкурсных мастеров маленький, там я стояла направо в конце зала». А еще правее был балкончик на улицу Желябова – человека, всю жизнь бросавшего бомбы.

«Лягушатник» (Невский, 22). В конце 1830-х годов швейцарский кондитер по имени Доменик решил открыть в России первое кафе. Заведений подобного рода в империи прежде не существовало, поэтому для открытия кафе в доме лютеранской церкви Петра и Павла на Невском проспекте потребовался специальный закон, подписанный Николаем I. До революции «Доменик» славился шахматными и шашечными турнирами, с мороза водочкой под кулебяку, не всегда почтенной публикой.

Там играли гении Чигорин с Алехиным. Перед Второй мировой войной здесь открыли мороженицу, меблированную ленинградским заводом «Интурист» в «большом« стиле. Зеленые плюшевые диваны, по цвету ассоциирующиеся с кожей земноводных, дали ему народное название «Лягушатник». Кафе открывалось в двенадцать часов. В «Лягушатнике» было удобно сидеть и читать, в этом кафе всегда было чисто и светло, а потому туда ходили даже люди, на дух не переносящие мороженого. Посетители – студенты, дамы, интеллигентные семьи с детьми.

«Кавказ» (Невский, 25). Пристойное и дорогое двухэтажное заведение. Строгий фейс-контроль. Знатные иностранцы, расторговавшиеся гости с Кавказа, воры в законе, банкеты новоиспеченных докторантов, юбилеи значительных лиц. Хороший выбор грузинских вин, забытое слово «Хванчкара», полный ассортимент кавказской кухни, знаменитый шашлык по-карски, подававшийся с живым огнем. За углом находился бар от этого же заведения. В подпольном мире – «Кавказ». Это уже другая история. Это даже не столько бар, сколько и территория, близкая к подходу к нему. Здесь опасно.

Вольготно чувствуют себя лишь фартовые и пиковые. Быстрая реакция, лютые взгляды, толкование цены взятки на Львовской таможне, планирование кидка польских валютчиков, спор за долю с ночного куша. С ними не пропадешь, но горя хватишь. Здесь начинал свою карьеру будущий петербургский миллиардер Сергей Васильев. Он пережил несколько покушений, в том числе последнее – от Владимира Кумарина, когда в 2007 году в кортеж Васильева на Левашовском проспекте били с двух «калашей». О тех временах лучше всего может рассказать, как ни странно, рядом стоящая фигура героя войны 1812 года. Мало кто сегодня помнит ту присказку: «Получишь долю с Барклай де Толли».

«Очки». Огромное заведение вдоль канала Грибоедова, напротив Казанского собора. Городское название, «Очки», имело два объяснения: на углу с Невским находился одноименный магазин, да и в самом баре что-то напоминало очки – двери на пружинах, огромные окна. Но были и другие топонимы: «Нью-Йорк», «Конюшня» (зал был поделен деревянными перегородками на отдельные стойла). Место привлекательное, модное, но скорее транзитное – без постоянного ядра посетителей.

Легенды Невского проспекта запечатлели здесь Гену Петрова – также нынешнего миллиардера, пострадавшего несколько лет назад от знаменитого испанского судьи Бальтасара Гарсона, инициирующего дело о «русской мафии» под условным названием «Тройка». А тогда только освободившийся из колонии Гена промышлял покровительством мелких спекулянтов и, до тех пор, пока не стал крутить наперстки на Некрасовском рынке вместе с Кумариным, не всегда мог позволить себе махнуть на такси до дома. Не исключено, что Генин успех основывается на старой доброй прибаутке мошенников с Невского: «Кто глазки пучит – ничего не получит».

«Климат». В сущности, самый оживленный перекресток на Невском — его пересечение с каналом Грибоедова. Выход из станции метро «Невский проспект» здесь прикрыт открытой аркадой. На местном арго это место называется «Климат». Безусая юность, которой не по карману кафе Невского, проводит на этом относительно теплом и защищенном от снега пятачке вечера и ночи. И здесь, конечно, встречались деловые люди ушедшей эпохи.

Так, когда-то гремевший валютчик Сергей Медведев, прозванный за свой характер Лютым, вспоминает: «В день собирались десятки тысяч долларов, отдавались пшекам, они тащили через порт контрабанду в тысячи джинсов, а мусорам платили копейки – они не понимали масштабов. Тут же можно было наткнуться на Бродского или Довлатова. У них никогда денег не было. Мы их не читали, а коньяком угощали».

Фото: Фарцовщики возле Дома Книги

Сегодня именно здесь наиболее опасно. Но лишь для кошельков: толчея в часы пик буквально создала водопой для щипачей. Шайки Монгола и Мирзы боятся лишь сыщика Максима Вайсберга. Ему осталось еще лет десять до статуса легенды карманного имперского сыска. Казань В Казанском соборе – Музей истории религии и атеизма.

Первые детские страхи у многих ленинградцев связаны с восковыми фигурами инквизиционной пыточной, разоблачающей пороки католицизма. В аркадах Казанского собора с конца 70-х годов собираются молодые люди, прежде всего студенты Финансово-экономического и Педагогического институтов. Здесь впервые в городе возникает мода на «травку», которую желающие расширить сознание привозят из Чуйской долины. Найденный в кармане гашиш стопроцентно ведет на зону, но ленинградская милиция медленно «врубалась» и долго не унюхивала запах запрещенных веществ.

Фото: Задержание валютчиков на канале Грибоедова (фото наружного наблюдения ГУВД, середина 80-х)

«Европа». Ныне наряду с «Асторией» гранд-отель «Европа» – самая роскошная городская гостиница; подавляющее большинство постояльцев – московские VIP-гости и богатые иностранцы. До революции сюда редко заглядывали вельможи, за исключением дяди Николая Второго – Сергея Александровича. Он был падок на голубизну и искал провинциальных партнеров, пока его в Москве не убил Каляев.

Там толкались так называемые биржевые зайцы – специалисты по безнадежным делам, как сейчас бы сказали – по «эйч-ару». Они зарабатывали на приезжих коммивояжерах, которым надо было подсластить чиновников, пропихнуть закупку. Редкий вечер обходился без пугающего своим пьянством автора драмы «Псковитянка» Льва Мея.

В советское время «Европейская» находилась под постоянным присмотром КГБ. Рестораны «Садко» и «Крыша», некогда излюбленные места ленинградской поэтической и художественной богемы в брежневские времена, доступны только спецконтингенту – народным артистам, генералам, заморским гостям, преступным авторитетам и путанам. Там вечно буянил дедушка русского рэкета Владимир Феоктистов; вместе с ним столовался студент Педиатрического института Михаил Мирилашвили; известный налетчик на подпольных «кореек», а ныне владелец сети столичных спортивных магазинов Юра Рэй; виртуозный картежный шулер, банкующий ныне лондонскими активами, Ося Шур. Конечно же, во времена мажорки не обидел своим посещением эту точку общепита и современный банкир Олег Тиньков.

Единственный сегмент гостиницы, доступный горожанам, – кафетерий, выходящий на площадь Искусств. В отличие от «Сайгона», это фешенебельное место, где встречаются после Русского Музея или перед филармонией. Коньячок, эспрессо, бутерброд с твердокопченой колбасой, пирожное александровское. А вокруг закручивалась нон-стоп воронка интересов и страстей – жулики всех мастей, девицы любого размера. Перед гражданином обыкновенным вставала в рост ливрея швейцара, надетая на тело отставника из органов, и шлагбаум закрывался, а господина центрового пропускали с придыханием.

Место было жирное: если начальник ГУВД Леноблгорисполкомов получал в месяц рублей так под 400, то сержант 27-го отделения милиции Куйбышевского РУВД, чей пост был возле входа в отель, за смену поднимал под сотню. За это он всегда смотрел на город по-петербургски – на пару метров выше голов прохожих. Скопом расступались лишь перед одной фигурой – Кисой – артистом Сергеем Филлиповым, ходившим по этим местам вечно в длинном темно-синем пальто и всегда подшофе.

В перестройку самым ярким, скорее всего, был Александр Невзоров. Его «рафик» с телекамерой часто был припаркован рядом, и «рафику» порой за 600-секундные репортажи о жизни фарцовщиков кололи шины. Конечно же, грех не встать прямо на углу Невского и Михайловской (бывшей улицей не самого плохого соцреалиста Исаака Бродского). Там находился газетный киоск – единственный, где продавалась тамошняя пресса. Порой в этом киоске покупал The New Yorker будущий нобелевский лауреат Иосиф Бродский и узнавал, как же все-таки сыграл «Арсенал».

Дама в убранстве «Европейской», середина 80-х

Женский туалет на Думской. Женский туалет – место, где встречались валютные проститутки, которых тогда еще не называли путанами. Здесь они продавали или выменивали полученные у иностранцев шмотки, обменивались свежими новостями о конъюнктуре рынка и делили сферы влияния, чтобы к вечеру отправиться в интуристовские рестораны. В 90-е это было единственным местом, куда не совалась братва.

(Окончание следует).