Страшнее СПИДа на зоне – только туберкулез

…Тюремная тема людям вообще неприятна, а уж про туберкулез на зонах граждане тем более не хотят слушать. Мне кажется, дай общественности волю, так туберкулезные бараки она б с удовольствием облила бензином и подожгла б с четырех сторон – исключительно из благородного желания сделать этот мир чище и лучше. И, тем не менее, уж скажу пару слов.

 Мы публикуем фрагмент из книги известного российского пистеля и журналиста Игоря Свинаренко «Русские сидят», также вышедшей на страницах журнала «Медведь».

ЧАХОТОЧНЫЕ

Я тут как-то съездил в Мордовию – в Барашево, в колонию № 21, где как раз и держат больных зеков.

Они лежат там, в тесных комнатах с затхлым убийственным воздухом, на бедных постелях, – усталые люди с бесцветными, неживыми, почти мертвыми лицами, на которых натянута кожа с синеватым или зеленоватым отсветом. Это чахоточные зеки. Многие из них скоро умрут. А кто не умрет, те выйдут к нам на волю, и будут кашлять и чихать, и харкать – да, к примеру, в самолете, на котором вы летите куда-то по своим делам – в Хабаровск или даже в Нью-Йорк. В самолете та же теснота, что и в камере, и палочка Коха легко там переходит от человека к человеку.

Что получается? Вот – плюнули на больного человека, выкинули его умирать. А он вернулся к вольным, здоровым, красивым людям, приполз к ним обратно из мертвецкой, и вот он тут со своей отвратной мокротой, полной палочек Коха…

Я не раз уже слышал от врачей, что туберкулез – страшней СПИДа. Пугают, чтоб денег выбить? Врут для красного словца? А может, правду говорят? Не хочется верить. Неохота думать, что правда может быть нет просто неприятной и суровой, но еще и такой мерзкой, отвратительной. Да?

А между тем статистика тут очень простая. Пять лет назад чахоточных зеков в Мордовии набиралось ну чуть больше двухсот, а сегодня – без малого три тыщи. То есть ходили, ходили по земле здоровые бодрые мужики, которым чего ж бояться маленькой палочки Коха – а теперь лежат вон по койкам и буднично думают про то, что не сегодня завтра запросто могут переселиться в лагерный морг… Ну, лекарств не то чтоб навалом, но и не то чтоб шаром покати, сейчас же все-таки не дефолт; есть кое-какие медикаменты. На какие деньги их покупают? На казенные, государство дает? Не угадали. Покупают их на прибыль от лагерного производства. Зеки шьют спецовки, сами с этого и кормятся, и лечатся, и охрану содержат…

Я прошел с врачами по зоновским палатам… Как много люди теряют, отказываясь бывать в таких местах, после которых даже захолустный мордовский поселок кажется замечательным райским местом!

– Есть кто с Москвы тут?

– Я, – отзывается вялый, давно уж немолодой, покойницки бледный человек с койки у окна. – Я с Каширки, с Орехово-Борисова.

Его зовут Владимир Анатольевич. Болеет давно. Еще лечить начали еще в Матросской Тишине, куда попал за кражу, причем лечили «нормально».

– Тесновато здесь?

– А сейчас везде тесновато…– он, похоже, уж со всем смирился, – и это, может, единственное, что ему может помочь. Срок ему по болезни скостили, так тут радости мало: срок маленький, четыре года всего, да и так и так в больнице лежать, при том что вольная, доступная ему по деньгам, будет едва дли лучше тюремной.

А вот вам, пожалуйста, положительный пример.

Молодой человек Федя сел за алюминиевые плиты. Воровать он стал, потому как заболел и потерял свою шоферскую работу. Заболел сильно, похудел так, что уж его знакомые не узнавали. А тут за полгода поправился! Не в смысле выздоровел, но весу прибавил заметно – с 68 до 82 кило. Теперь у него вид для чахоточного просто вызывающе, неприлично свежий…

– А отчего ж ты заболел, Федор? Может, от плохого питания?

– Не знаю… Болезнь же не только от этого, она также от переживаний возникает.

– А что ж за переживания такие у тебя были?

– У каждого из нас свои переживания, – говорит он, ставя нас на одну с собой доску, затаскивая нас в свою компанию. Нельзя сказать, что это комфортное чувство, – но по большому счету Федя таки прав, на все сто. Просто неприятно, когда про это так прямо говорят, мы ж к этому непривычные.

Федя продолжает:

– Какие переживания? Да хоть от личной жизни…

И тут Федя прав. Он в курсе современных тенденций. Сегодняшняя медицина заметила, что чахотка стала встречаться уже не только среди бомжей и зеков, но и среди даже банкиров. У них же стрессы, а это как раз то, что палочке Коха и нужно.

А вот Идрис, из Саранска. Говорит, что он – мулла, а сел «по торговой части». Чувствует себя неплохо, вид бодрый, палочка его вроде не сильно беспокоит. Он помогает тут мусульманам, у него при себе Коран, а что еще нужно? Он спокоен и доволен жизнью.

Вот пример боле затейливый. Юрий убил человека и сел. Когда садился, был здоровым человеком, и так сидел, сидел 9 лет и неплохо себя чувствовал – а потом вдруг взял и заболел. Тут вроде даже можно выйти на след справедливости: ага, убил, сам жив, ну так вот тебе болезнь, чтоб ты помучился и таки поскорей помер. Ему выходить через 4 года, дома его ждут, а теперь, выходит, запросто могут и не дождаться. Нормально? Проведи сейчас опрос общественного мнения, в результатах можно не сомневаться… Но есть вот какая тонкость: в приговоре суда про насильственное заражение болезнями ничего не сказано.

И такая подробность, как специально, для испытания, чтоб запутать ситуацию, чтоб сразу никак было невозможно понять, что к чему и за что. Юрий уж год как инвалид, ему как чахоточному дали вторую группу. И теперь ему положена пенсия! По закону! А пенсию ну никак не может он оформить, не удается ее выбить… Соблазнительно увидеть тут руку Провидения – политкорректность же у нас тут не в ходу…

Совершенно случайно – я просто его спросил, читает ли он книжки – разговор зашел про Бога:

– Книжки? Есть… Приезжали люди, которые верят в Бога, привезли своих книг нам . Дали как вдохновение, что ли.

– Вы читали?

– Да.

– Как я понимаю, вас это все не очень убедило?

– Что оно убедит… Врачи лечат, не книга!

– Ну, выздоравливайте, – говорю я дежурную фразу, на которую он дает не ожиданный мной ответ:

– Сколько Бог даст времени, столько и продержимся.

ВРАЧИ

– Тяжело тут, наверно, работать! – спрашиваю здешнего врача Наталью Сыркину, бактериолога, спеца по туберкулезу.

– Почему? Мне нравится эта работа. Интересно! Я тут сама организовала баклабораторию – говорят, это лучшая лаборатория в Мордовии. У нас комплексное обследование больных на базе компьютера.

Наталья – штатская. А вот ее коллега Татьяна Фомина имеет звание: она старший лейтенант внутренней службы. Рассказывает про работу:

– Московских, кстати, много у нас – 40 процентов. В Москве не хотят их держать, заниматься с ними, так что нам сбрасывают. А персонала не хватает: у нас штатное расписание на 50 человек, а содержится, бывает, втрое больше. Так мы санитарами осужденных берем, на ставку – у нас таких трое. Какая смертность тут? По нашему отделению за прошлый год прошло человек 6. Это те, кто прибыл в таком состоянии, что мы ничего уже не могли сделать. К нам в год 6000 человек поступает, около тысячи – с дефицитом веса, из Москвы в основном. Их к нам из следственных изоляторов доставляют на носилках.

МАРИЯ УРУСОВА

– Да много и таких больных, которые считаются бесперспективными. Их вообще никто не сможет вылечить, –включается в беседу зав. отделением Мария Петровна Урусова. У нее тут лежит 125 человек самых тяжелых, у которых так называемые деструктивные формы туберкулеза, с кавернами и распадом легких. – У них резистентность развивается к разным препаратам, и возникает устойчивость туберкулезной палочки к лекарствам. Это от неправильного лечения.

– Неправильное лечение – это как?

– А так. Процентов 30 людей, которые от нас освобождаются, не до конца излеченные. Срок закончился, мы его держать тут больше не имеем права. Здесь тоже некоторые неохотно лечатся… Конечно, насильно мы его не засунем ему лекарство в рот и роторасширителем не откроем рот, но тем не менее мы сидим здесь и тратим свои нервы, чтобы убедить его, что надо лечиться. То есть если он выявлен, то он из наших рук не вырвется. А уж мы-то выявляем, у нас два раза в год в обязательном порядке проводится флюорография во всех колониях в обязательном порядке.

А там у вас, на воле, его не заставишь лечиться, его не поймаешь, не выловишь. А если и выловишь, он все равно не пойдет. Я была на специализации в Москве. Там ведь плачут врачи: когда же, говорят, будет программа принудительного лечения туберкулеза? А то ведь ни в чем не виноватые люди рискуют заразиться в том же метро, в троллейбусе… Вот в чем беда. Вы думаете, недолеченный больной, он вышел от нас и пошел в диспансер? Нет. Он пойдет в первую же пивнушку. Такая особенность у этих больных: они неадекватно оценивают свое состояние здоровья.

Пока не прижмет, они за помощью не обращаются, чувствуют себя вполне здоровыми. –А так. Процентов 30 людей, которые от нас освобождаются, не до конца излеченные. Срок закончился, мы его держать тут больше не имеем права. Здесь тоже некоторые неохотно лечатся… Конечно, насильно мы его не засунем ему лекарство в рот и роторасширителем не откроем рот, но тем не менее мы сидим здесь и тратим свои нервы, чтобы убедить его, что надо лечиться.

То есть если он выявлен, то он из наших рук не вырвется. А уж мы-то выявляем, у нас два раза в год в обязательном порядке проводится флюорография во всех колониях в обязательном порядке. А там у вас, на воле, его не заставишь лечиться, его не поймаешь, не выловишь. А если и выловишь, он все равно не пойдет.

Я была на специализации в Москве. Там ведь плачут врачи: когда же, говорят, будет программа принудительного лечения туберкулеза? А то ведь ни в чем не виноватые люди рискуют заразиться в том же метро, в троллейбусе… Вот в чем беда. Вы думаете, недолеченный больной, он вышел от нас и пошел в диспансер? Нет. Он пойдет в первую же пивнушку. Такая особенность у этих больных: они неадекватно оценивают свое состояние здоровья. Пока не прижмет, они за помощью не обращаются, чувствуют себя вполне здоровыми.

– Ну да, это потому, что легкие не болят?

– Да. Боли не чувствуется. А кашель симптомом болезни ни один из них не считает… Ну и что, говорят, подумаешь – кашель!

– А вообще тяжело с такими больными работать?

– Да. Болезнь эта отражается на характере человека… Под действием токсина люди становятся раздражительными, нетерпимыми… И еще одно свойство у токсина есть: возрастает половое влечение.

– А сколько таким времени остается, у которых резистентность?

– Все зависит от организма, от иммунитета…

– Вы говорите – опасность, риск. А ведь сотрудники тоже рискуют, так?

– Риск большой… В прошлом году двое заболели. Из лечили полгода в Смоленской области.

– Раньше много писали про случаи, когда зеки специально заражались туберкулезом.

– Ну да, заражались или имитируют туберкулез, чтобы попасть в больницу. Чего они только ни делали. И стекло толченное вдыхали, и зубной налет вводили в вену… Получалась высокая температура, кашель, одышка – симптомы, как при туберкулезе. И на рентгенопленке затемнение. Но это, знаете, когда было? Когда был 100-процентный выход на работу в колонии. Так чтоб уклониться от физической работы, стремились в больницу. А сейчас такой необходимости у них нет. Теперь работы на всех не хватает… Не хочешь работать, заставлять не будут. Есть на что жить – не работай. Да и люди, наверное, поняли, что одно дело в колонии здоровым находиться, другое – в отделении, где больные люди, где можно подцепить заразу на всю оставшуюся жизнь.

– А настроение изменилось у ваших пациентов в последние годы?

– Изменилось – как и у всех нас. Это не зависит от того, осужденный человек или нет, больной или здоровый…

– Вы хотите сказать, изменилось – в сторону безнадежности?

– Да. И это на болезнь действует соответственно. Многие люди подлежат досрочному освобождению по болезни. Это самые бесперспективные… Освободить их просто – нужны только документы от родителей, от родственников, милиции, что пропишут… Но такой больной даже и не хочет никуда уже. Знает, что там ничего нет. А здесь накормят, крыша есть. И он остается в больнице. До конца своей жизни. У нас сейчас трое таких. Мы могли бы их выпустить, им некуда идти. Их никто нигде не ждет. Жалко таких людей… Это судьба такая. Отчего это происходит? Сбиваются с пути правильного, да еще и награждаются такой болезнью. Как человек я сострадаю им. Пытаюсь помочь.

– Да… Действительно, задумаешься: почему так?

– Эти философские проблемы меня волнуют всю жизнь. Я не могу понять, за что так. Раньше же говорили, что человек человеку – друг, брат. А сейчас – нет. Как говорили древние греки, человек человеку – волк. Сильный выживает, слабый – ломается…

– Мария Петровна, скажите, а как вы здесь вообще живете?

– Рабочий день начинается в восемь, и если какое ЧП, люди могут работать и по 18 часов, и в выходные. Поэтому получается, что большую часть времени поводим мы на рабочих местах. И на развлечения времени нет. Многие бы уехали отсюда, но… Раньше как было? Отработал человек 25 лет в ИТУ, и мог получить жилье в Саранске или даже в Подмосковье. Но в 1998 году это прекратили. И сегодня у нас уже насчитывается 2800 пенсионеров, которые осели здесь.

Люди работали здесь 30 лет, и остаются здесь же. Конечно неплохо, если бы они переезжали хотя бы в Саранск, дабы в конце своей жизни кто-то посетил театр, ресторан и так далее, как-то компенсировал ту молодость, которая прошла вот здесь. Мы живем надеждой на отпуск. У меня 60 суток отпуск. Я обычно еду к теплому морю. Люблю Крым. Сейчас опять поеду по путевке на Черноморское побережье. А вторую половину отпуска провожу на даче. А развлечения тут какие? Телевизор. Есть Дом культуры, в который иногда приезжают из центра. К осужденным приезжают различные группы, выступают. И мы ходим на концерты. На стадионе различные мероприятия…

– А сколько платят тут?

– Зависит от выслуги лет. Я давно работаю, и получаю больше других, с доплатами за вредность и выслугой – 5 000 рублей. А медсестра – около полутора тысяч.

– Да… А вам-то за что такое наказание, вот тут и так провести жизнь?

– Вы знаете, я с туберкулезом работаю не за страх, меня никто здесь не заставлял работать. У меня красный диплом, но я сюда поехала, добровольно. Я лечу этих людей, я хочу их вылечить. На это есть личная объективные причины.

– Вы можете сказать, какая у вас была причина?

– Моя мама умерла от туберкулеза. Ей было 24 года. Это случилось в послевоенные годы, организм у нее был ослабленный. Это было в Оренбурге… Тогда еще только появился стрептомицин. Ей предлагали сделать операцию, но она отказалась. Из-за интоксикации отказалась, она не понимала, что происходит, считала себя здоровой. Просто так человек не мог бы отказаться от последней ниточки! Потому я этих больных очень понимаю, почему у них такая агрессия, нежелание. Пытаюсь убедить, что надо лечиться, но многие – не хотят…

ТУБЕРКУЛЕЗ. Письма касательно палочки Коха

«Даю вам слово, что все затраты возмещу по выходе на свободу, но помогите мне, пожалуйста, сейчас, не дайте помереть за колючим забором. Мне необходимы таблетки и что-то из калорийных продуктов питания.»

«Когда начальник лагеря в ШИЗО отправляет, он прямо так перед строем и говорит: «Непокорным – туберкулез. Вы – мое биологическое оружие».

«Я хочу спросить, почему осужденным, больным туберкулезом, не разрешается передавать сахар и сок? Им же нужна глюкоза. Лечат у нас безобразно, умирают очень много людей. Прошу вашей помощи». Из письма матери заключенного в Центр «Содействие»

«Существование на этой зоне ШИЗО (!) абсурдно само по себе! Если в ШИЗО допускается низкая, до 16 градусов, температура, и при этом заключенные находятся в тоненьком х/б – это страшно, ведь это больные туберкулезом. Или если речь идет о снижении норм питания, то для таких больных это тоже совершенно недопустимая мера наказания. По-моему, это преступление, что существуют такие правила. В то же время начальник колонии говорит: «А как мне добиться дисциплины, поддержания порядка с обреченными людьми, которым уже нечего терять?» Каринна Москаленко

«…Мне, например, туберкулез привили за 4 месяца пребывания в зоне… Плановая флюорография выявила туберкулез правого легкого и меня из ПКТ перевели в санчасть, а вечером того же дня по приказу начальника отдела безопасности меня вновь из санчасти перевели в ПТК, мотивируя это тем, что я злостный нарушитель, а у меня еще полтора месяца ПКТ недосиженных…

Я болен туберкулезом, а меня в холодную не отапливаемую одиночку без горячей воды, без крана, без раковины. Холод, влажность, пыль, мыши. Вот вам и ответ на вопрос, почему так сильно распространяется туберкулез в пенитенциарных учреждениях. Крылов А.В. Кировская обл., г. Кирово-Чепецк, ОР-216/12.

Источник:  Полит.ua