О жизни зеков на территории «ДНР». Рассказ бывшего заключенного ИК-27

Освободившийся в марте 2015 года Андрей  рассказал о жизни заключенных на территории «ДНР». «Русские войска заезжали. Бээмэпшки зеков заставляют ремонтировать — все это делается в зоне. Зеки не виноваты, им приказывают — они выполняют. Откажешься, тебя застрелят. Каждый выживает, как может. Голимые военнопленные! Мы не зеки там, мы — военнопленные. Они сказали: «Нам ***** [без разницы], вы для нас масса. Мы за вас воюем». За кого за нас? Непонятно. »

Калининская исправительная колония управления Государственной пенитенциарной службы Украины в Донецкой области (ИК-27 строго режима) расположена на окраине Горловки. Освободившийся в марте 2015 года Андрей (имя собеседника  изменено по его просьбе) рассказал Антону Наумлюку о жизни заключенных на территории самопровозглашенной ДНР.

16 сентября 2014 года без двадцати двенадцать зашли дээнэровцы, поставили весь лагерь на колени. Стреляли, были раненые и убитые. У нас такая «религия» — не мной придуманная, а сколько лет лагерю, столько и «религия»: постоянно выключают свет сразу после отбоя в 22:00. Но когда футбол, особенно чемпионат, зеки собираются, покричат возле «локалок» (локальных участков вокруг барака — МЗ), и всё. Всё это рассыпается, мусора включают свет. На это был «зеленый свет» взят: блатные ходили, была определенная сумма отнесена, понял? 

,

Иллюстрация: Аня Леонова

Но был ненавистный начальник части Сергей Барабаш, который был в это время в предзоннике. И когда были крики, он — не знаю, из-за чего — выстрелил из мелкашки (мелкокалиберного оружия — МЗ) пару раз. Ну, это было специально, мне кажется, сделано. А дээнэровцы только приехали с передовой. Ну и звонят ему, что там такое? А он говорит: «Бунт в колонии». Они приехали, всех положили: и мусоров, контролеров. Прикладом позабивали, обстреливали. Ты лежишь, а он стоит над тобой, дура бухая, и возле головы твоей стреляет. У меня три рожка выстрелил, все зубы повыбивал прикладом. Убивали страшно. 

По данным уполномоченного Верховной Рады Украины по правам человека, на территории самопровозглашенных Донецкой и Луганской народных республик находится 28 учреждений пенитенциарной системы, в которых к началу вооруженного противостояния сепаратистов и сил АТО год назад содержались 17 тысяч человек. Еще три тысячи осужденных к лишению свободы и арестованных граждан Украины оставались в Крыму на момент оккупации полуострова Россией.

Что происходит в местах лишения свободы, оказавшихся в зоне боевых действий

Во время обстрелов несколько снарядов залетело в лагерь. Один упал между локалок, слава Богу, что никто в столовую не шел, и плац был пустой. Второй упал между гаражами – баня сгорела, «длительная свиданка» сгорела, в бараках стекла повылетали. Но когда были обстрелы, никто не погиб, и даже никого не ранило. Именно когда они зашли в лагерь — были жертвы. 

Иллюстрация: Аня Леонова

Я сидел в это время на 10-м отделении, пятый сектор. Одного убили, двоих ранили. Одному отрезали руку, потому что с автомата сильно прошило, только отрезать надо было. На шестом секторе у «тубиков» (больных туберкулезом — МЗ) тоже и бочины простреливали, и плечи. Ставили к забору и забивали прикладами, выпытывали, где наши телефоны или еще что-то. Потому что сами половина сидевшие. И такая сучня, или пидарасы — ну, такие обозленные на жизнь. Потому что те, которые нормальные, они подъехали к зоне, посмотрели, что нема никакого бунта, и не стали даже в лагерь заходить. А зашла нечисть, которой ***** [все равно], кого убивать — ребенка или еще кого. Если они бабушек 70-летних грабят, что им мы.

Это делал Дима Ляшенко. Не Саша Ляшенко — это хозяин (начальник колонии — МЗ), а Дима — первый зам сейчас. Те, кто ему не подчинились, поуезжали в Украину, а так все полностью под них легли. Пользуясь тем, что в зону в любой момент могут зайти дээнэровцы, и зеки напуганы, продается гуманитарка. Чтобы иметь телефон, нужно платить, хотя это уже даже их законом разрешено.

За все надо платить, просто вымораживаются бабки. На отработки должны выгонять на два часа, и то не каждый день, а сейчас выгоняют каждый день на сколько захотят. Если где-то снес забор, закусился, ******* [надоело] все и ***** [ударил] мусора, потому что позволяет много себе лишака, сводят в штаб, надевают каску на голову и битами забивают по голове.

Или надевают на тебя бронежилет, они бухают, а ты стоишь возле стены, и они в тебя стреляют не холостыми. Или как пацанов глушили, не буду имена называть: заламывают руки, один держит, а второй спицу, которой автомат чистят, в ключицу загоняет. Током бьет так, что второй не может сдержать. Вот такое обращение. Никто с тобой не разговаривает.  

После того, что произошло, никому даже в голову не идет бунтовать. Все видели лица и знают, чем это закончилось. Тогда дээнэровцы половину оружия, что получше, себе забрали, а остальное мусорам оставили.

57-ю колонию очень сильно побило, очень. 33-ю в Кировске тоже сильно побило. 124-ку тоже, там вообще через день падало. Оно и понятно. Когда Дебальцево брали, поустанавливали у нас «Грады», в колонию заезжали какие-то машины. Не стреляли, а с какой-то ****** [непонятной штуковиной] для радио. Ну да, заглушки или что-то такое. Мы видели, как над лагерем летает ракета. Красные вспышки. Грады ******* [интенсивно работали] где-то недели две-три, и так в сутки часов по пять, то с одной стороны, то с другой. Нацикам тоже ***** [все равно], куда ******* [лупить]. Когда Дебальцево брали, а перед этим Гольму, то получается, что самое нормальное через нас ******* [вести обстрел]. Со всех сторон долетало. Прятаться было некуда, все подвалы затопленные. Если бы что-то серьезное залетело, не выжил бы никто. 

Иллюстрация: Аня Леонова

Приезжали какие-то эксперты. Кажется, ОБСЕ – я так и не понял, кто. Они тоже беспонтовые: там говорят, как тем надо, здесь — как этим. Ну и вроде бы определили, что 120-миллиметровые снаряды залетели.

Русские войска заезжали. Бээмэпшки зеков заставляют ремонтировать — все это делается в зоне. Зеки не виноваты, им приказывают — они выполняют. Откажешься, тебя застрелят. Каждый выживает, как может. Голимые военнопленные! Мы не зеки там, мы — военнопленные. Они сказали: «Нам ***** [без разницы], вы для нас масса. Мы за вас воюем». За кого за нас? Непонятно. Видишь их глаза, когда они базарят, и понимаешь, что не о чем с ними вообще разговаривать. Есть и нормальные ребята, но их там мало очень.

Из России идет гуманитарка хорошая. Тоннажи завозятся огромные, но этого в зоне нет — она вся продается. Не только в зоне, но и в магазинах. Я когда освобождался, Ляшенко сам хотел стать мэром Горловки, а младший — хозяином зоны. Ну у них поджата вся Калиновка точно, Калиновский район под ними полностью. И в зоне продается: макароны — 30 рублей килограмм, гречка-рис — 50 было при мне, лук — 65, сигареты LD — 30. Ну, мне пятихатку мама сделает — три дня, и ее нет.

Мы сами (бывшие заключенные — МЗ) на свободе оформляем туда переводы, из Артемовска ищем, как ехать в колонию, где пропускают блокпосты и те, и эти. Гоняемся, заправляем машины, возим туда — так и выживаем.

Горловка она сама вся ******** [в состоянии шока]. Война эта ** *** [решительно] никому не нужна. Сюда (в подконтрольный Киеву Краматорск — МЗ) приехал — здесь все живое. А там все мертвое. Бегает немного детей лет по десять и бабы беременные, что ни идет — то с пузом. На вокзале водилы еще, а так — нема людей вообще.

В девять часов город вообще умирает. Расстрелы были, смертная казнь. Мирного населения. В зоне им вообще ** *** [все равно], кого убивать – был бы человек и причина. Ну, например, был у меня знакомый. Освободился только, дней десять был на свободе. Идет, эти стоят. Он подошел и говорит: «Хлопцы, дайте прикурить». Ну просто за одно хохляцкое слово «хлопцы» ребра поломали, убили.

Сейчас (отношение вооруженных формирований ДНР к мирному населению — МЗ) вроде бы налаживается. Когда Дебальцево брали, их тоже посылали, и им приходилось выживать как-то. Они там восемь тысяч положили. Их гнали на убой, знали, что они не вернутся просто.

Из тех, кто там остается после освобождения, все практически идут воевать. Особенно те, у кого есть семьи, и некуда уезжать. Работы и здесь нет, а там все подводят к тому, что заработать можешь, только если воюешь. Зарабатывают немного — восемь тысяч рублей русскими деньгами. Если выезды на передовую, то немного больше. А так в городе ничего не заработаешь. 

Когда пошли заварухи, то половина зеков была за ДНР, половина — за Украину, а после расстрела в нашем лагере — а больше ни в какой лагерь они так не заходили, так, чтобы расстреливать — у зеков все поменялось. Во всяком случае, все разумные понимают, что с Украиной нам гораздо лучше. Когда есть куда писать, мусоров можно ставить — бунтанули, написали, кучу выгнали, и все: режим попустил, мусора не борзеют. А сейчас они без задней, жаловаться нам некуда. ДНР никто не поддерживает. Понятно, что местные за них: много у кого близких убило — у кого мамку, у кого бабушку, старика, которому 70 лет. Поэтому люди злые просто. 

Жалко только одно, что с той и другой стороны пацаны нормальные гибнут непонятно за что. Просто судьба подвела так, и *** [черта с два] ты куда денешься. 

Я сидел с 2013 года, в 2015-м освободился. В марте приехал сюда. Я не знаю, как оформляли: дали справку об освобождении, я и пошел. Здесь встретили нормально. И на блокпостах дээнэровских тоже. Спрашивали, есть ли деньги на проезд: «Давайте дадим». Я говорю: «Не надо ничего, я сам доберусь». Я через Артемовск добирался, на последнем блокпосту немного задержали, вопросы позадавали, сбушники проверяли, воевал или нет. Единственно, предупредили: «Мужики, когда приедете, регистрируйтесь сразу, нигде не бегайте. Для вашего же блага». 

В английском переводе рассказ бывшего заключенного ИК-27 опубликован в понедельник партнером «Медиазоны» — порталом VICE. 

Автор: Антон Наумлюк (Краматорск — Саратов), МЕДИАЗОНА