Организованная преступность как форма социальной организации жизни в России

В России только за годы реформ – с начала 90-х годов, через СИЗО, ИВС и колонии прошло более 20 миллионов человек. Можно ли вообще измерить организованную преступность РФ? Трудно в обществе, которое уже более 15 лет живет «по понятиям», а не по закону, и говорит на «фене», а не на языке Пушкина. С середины 80-х годов прошлого века, работая в системе МВД, я в практическом и научном плане начал анализировать ситуацию, связанную с организованной преступностью. При этом я всегда полагал, что для определения самой организованной преступности нет смысла заново «придумывать велосипед».

Целесообразно использовать понятийный аппарат, содержащийся в документах ООН. Как известно, там на многих конгрессах и конференциях выработано понятие организованной преступности (в разных модификациях) как сложного переплетения противоправных действий, совершаемых преступными формированиями, целью которых является достижение сверхприбылей с использованием коррупции, насилия и запугивания конкурентов и населения.

К концу 90-х годов у меня созрело полное убеждение в том что организованная преступность стала формой социальной организации жизни в России.

Базируясь на этом убеждении, я солидарен с российскими социологами в том, что организованное преступное сообщество можно рассматривать как новую особую форму социальной организации индивидов, имеющих определенные материальные цели и интересы и объединенных противоправным способом их достижения и удовлетворения.

Но организованная преступность, на мой взгляд, это не только и не столько совокупность различных организованных сообществ, это и форма жизнедеятельности отдельных индивидов, групп лиц, которые моделируют в своем индивидуальном поведении и образе жизни стереотипы поведения и образ жизни преступных сообществ.

Таким образом, в социальную ткань общества вклиниваются как высокоорганизованные преступные сообщества, так и не связанные с ними непосредственно отдельные индивиды или группы индивидов, которые действуют в парадигме этих преступных сообществ.

Такие формы социальной организации жизни в большей мере относятся к архаическим и иерархическим отношениям между членами общества. Но они далеки от отношений общества граждан или гражданского общества.

Если использовать термин «мафия» как синоним понятия «организованная преступность», то можно констатировать, что в современной России отношения между индивидом и сообществом в большей мере выстраиваются не по типу гражданского общества, а по типу общества мафиозного.

По определению философов, гражданское общество – это тип общества, где сам эпитет «гражданское» означает высшее из доселе известных истории проявление экономической культуры, политической культуры и правовой культуры.

По аналогии с этим определением мафиозное общество – тип общественных отношений, связанный с проявлением субкультуры ( «воровской культуры»), теневой экономической, политической, антиправовой контркультуры.

Можно ли измерить организованную преступность?

Если организованная преступность является формой социальной организации жизни российского общества, то возможно ли ее измерение традиционными средствами?

В начале 2007 года руководители МВД России в серии интервью рассказали, как на современном системном уровне осуществляется работа по «контролю над 450 организованными преступными формированиями, в которые входят 12 тысяч активных членов».

Что должен подумать простой гражданин, узнав об этих цифрах? Видимо то, что стоит только эти 12 тысяч членов преступных формирований привлечь к уголовной ответственности, и с мафией в России будет покончено? Но ведь это – в большей мере виртуальные игры, самообман и обман населения.

Действительно есть устойчивые, иерархически построенные, многоцелевые преступные формирования. Но в их число с таким же успехом можно зачислить не 12 тысяч, а как минимум 120 тысяч активных участников, действующих в орбите мафиозных структур. В 1997 году, когда я работал в МВД России, мы насчитывали более 80 тыс.членов организованных преступных формирований. А ведь за прошедшие годы оргпреступность только разрасталась.

А есть еще экономическая преступность, которая практически вся стала организованной, причем хорошо организованной, имеющей и коррумпированные связи, и поддержку в профессиональной преступной среде.

Есть вообще понятие «преступная среда». У нас только за годы реформ – с начала 90-х годов, через СИЗО, ИВС и колонии прошло более 20 млн.человек.

Есть подростковые и молодежные преступные группировки, которые во многих регионах тоже находятся под контролем мафиозных структур и составляют их резерв. Их членов только на учете в милиции более 50 тысяч человек.

Есть сотни тысяч беспризорников и миллионы наркоманов, которые тоже активно используются мафией.

А есть конгломераты из воров в законе, руководителей местной власти, олигархов, силовиков, имеющих крышу в федеральных структурах. Речь идет о таких мафиозно-коррумпированных образованиях, которые очень достоверно показаны в непонятно как прорвавшемся на телеэкран фильме «Гражданин начальник-3».

Есть, вообще, само общество, которое уже более 15 лет живет «по понятиям», а не по закону, которое говорит на «фене», а не на языке Пушкина.

Таким образом, даже для минимального замера распространенности организованной преступности в стране необходимо использовать самый разнообразный набор индикаторов. Нельзя идти по привычной схеме суммирования данных оперативного учета субъектов оперативно-розыскной деятельности или данных уголовной статистики.

Что такое преступное сообщество?

К сожалению, двадцатилетнее изучение феномена организованной преступности сначала в СССР (термины «организованная группа», «проявление организованности», «воровские сходки», «общаки» и т.п. первые появились в закрытых документах МВД и КГБ СССР в 1984-85 годах), а затем и в реформированной России не привело к созданию универсального юридического инструментария, пригодного для практического использования. Уголовный кодекс Российской Федерации (1996) определяет понятие «организованная группа» в довольно усеченном виде, а вводя понятие «преступная организация (сообщество)», совершенно не раскрывает его смысл. При подготовке УК не были использованы положения Рекомендательного законодательного акта «О борьбе с организованной преступностью», принятого постановлением Межпарламентской ассамблеи государств – участников СНГ в 1996 году. Между тем в этом международно-правовом документе толкуются такие понятия, как «преступная организация» и «преступное сообщество», которых так не хватает в действующем российском УК.

Такая правовая неопределенность допускает весьма широкие трактовки данных понятий в различных ситуациях. Она позволяет инкриминировать участие в тех или иных преступных сообществах, руководствуясь скорее «революционным самосознанием», нежели законом. Например, если объектом оперативной разработки или уголовного расследования является губернатор, мэр или спикер, то преступное сообщество, по версии оперативников или следователей, может включать в себя всю администрацию либо законодательное собрание области, края или города.

Подобная ситуация в июле 2007 года возникла, например, в Тверской области, где начались судебные слушания по делу о преступном сообществе из половины (!) депутатов областного законодательного собрания.

То же самое происходит в отношении предпринимательских структур. По существу, любую крупную бизнес-структуру в современной России можно воспринимать либо как потенциальную, либо как реальную преступную организацию. Для этого есть и научное обоснование.

Например, в США еще с 1970-х годов организованная преступность определяется как модель предприятия. Российские ученые пошли еще дальше. Авторы вышедшей в 2003-м монографии «Финансово-правовые особенности криминализации холдинговых корпораций» рассматривают практически все холдинговые корпорации как наиболее крупные преступные организации, доминирующие в ряде отраслей российской экономики.

Расследовав уголовные дела в отношении «МОСТа», «СИБУРа», «ЮКОСа», Генпрокуратура России, по существу, на практике реализовала научную концепцию противодействия «предприятию как форме организованной преступности», применимую к большинству крупных отечественных бизнес-структур.

Ждать изменений в уголовном законодательстве придется долго. Поэтому назрела необходимость в проведении пленума Верховного Суда РФ по вопросам борьбы с организованной преступностью. Разъяснение понятий организованного преступного сообщества и преступной организации должно быть, как минимум, в постановлении пленума Верховного Суда.

«Экономические убийцы» и организованная преступность

Сейчас все чаще сравнивают поиск В.Путиным путей выхода из кризиса после дефолта 1998 года, борьбу с мафией, олигархами и коррупцией в России с формированием Нового курса Рузвельта после Великой депрессии и банковского коллапса США в 1933 году. По мнению политолога Константина Симонова Америка 20-х и 30-х мало чем отличалась от лихих 90-х в России. К началу 30-х, – пишет он, – политическая власть в США постепенно начала переходить в руки мафиозных кланов, с которыми затем и начала борьбу Рузвельт. В России роль основных политических игроков стали брать на себя как те же криминальные структуры, так и крупные корпорации, а также региональные кланы, активно создававшие феодальные республики. Собственно, это и было гражданское общество – те же бандитские бригады формировались без всякого вмешательства государства. Наоборот, они активно заполняли пустоты, образовавшиеся после ухода «большого государства». Государство не могло выполнить ни политических, ни экономических функций. И на его месте оказывались криминальные структуры. Не могло собирать налоги – появлялся рэкет. Исчезла судебная система – появилась система авторитетных разборок «по понятиям» («Известия», 12.02.2007).

Отличие между двумя ситуациями все же есть. И весьма серьезное. В Америке, в отличие от России в 30-х годах не действовали «экономические убийцы» из вне. А в России они играли и продолжают играть свою тщательно отрежессированную роль.

Достаточно прочитать книгу Джона Перкинса «Исповедь экономического убийцы» (М., 2005). Этот профессионал цинично описывает основные способы экономических и специальных манипуляций, которые используются США и транснациональными капиталистами (корпоратократией) для достижения своих гегемонистских и глобализационных целей по всему миру, в том числе и в России.

«Экономические убийцы (ЭУ), – пишет Перкинс, – это высокооплачиваемые профессионалы, которые выманивают у разных государств по всему миру триллионы долларов. Деньги, полученные этими странами от Всемирного банка, Агентства США по международному развитию (USAID) и других оказывающих «помощь» зарубежных организаций, они перекачивают в сейфы крупнейших корпораций и карманы нескольких богатейших семей, контролирующих мировые природные ресурсы. Они используют такие средства, как мошеннические манипуляции с финансовой отчетностью, подтасовка при выборах, взятки, вымогательство, секс и убийства. Они играют в старую как мир игру, приобретающую угрожающие размеры сейчас, во времена глобализации».

Поэтому Путину, разбирающему завалы, оставленные внешними и внутренними «экономическими убийцами», выбрать Новый курс гораздо сложнее, чем Рузвельту.

Сейчас можно говорить о высшей и заключительной стадии развития ново-русского капитализма в России.

«Общество потребления» и организованная преступность

Надо ли было социальные идеалы заменять идеалами потребления?

В результате этой подмены с начала 90-х годов прошлого века произведенный ВВП на 0,3 процента отстает, а вот частное потребление – на 167 процентов превышает показатели 1989 года. Объем инвестиций в нынешнем ВВП составляет всего 35 процентов от уровня 1989 года. В то же время в Китае прямо противоположная тенденция – динамика инвестиционной составляющей ВВП обгоняет потребление. Поэтому Китай двадцать восьмой год подряд сохраняет темпы роста на уровне, близком к 10 процентам.

Никто не говорит о том, что повышение уровня потребления внутри страны это – плохо. Те же китайцы на своих последних пленумах КПК поставили вопрос о повышении внутреннего потребления.

КПСС развалилась и развалила страну, потому что не могла обеспечить элементарный уровень потребления для своего народа. Иными словами, не могла ни накормить, ни одеть, ни обеспечить духовными благами, ни дать проект развития.

Речь вновь идет не о потреблении как таковом, а о его смыслах и допустимых пределах.

Общество потребления в том патологическом виде, в котором оно представлено в России, порождает патологическую форму соревнования (заменившего соцсоревнование) – гонку за новыми личными благами, не имеющими никакого рационального смысла.

И, конечно, прав герой последнего романа Виктора Пелевина, когда пишет, что «духовность» современной русской жизни означает, что главным производным и потребляемым продуктом являются не материальные блага, а понты.

В свою очередь эта гонка, как в любых соревнованиях, увеличивает разрыв в дистанции между лидерами и аутсайдерами.

Многие ученые говорят о тенденциях социального разрыва в мире (по данным Института проблем развития ООН, в 2006 году одной десятой самых богатых людей принадлежит 85% мировых активов), но все сходятся к тому, что в наиболее уродливой форме этот социальный разрыв проявляется в России. В то время когда состояние российского губернатора Романа Абрамовича, по данным Daily Telegraph (07.12.2006), в прошлом году увеличивалось на 16 млн. долларов в день, по данным центра Левады, доля населения России, испытывающего нехватку денег на покупку еды (а это как раз и есть нищета, доходы ниже прожиточного минимума), в 2006 году составила 13%. Доля тех, кому хватает на еду, но не хватает на одежду, – 35%, а тех, кому хватает на еду и одежду, но не на простую бытовую технику, – 39%.

Такие диспропорции не могут не влиять и на показатели, характеризующие социальное и биологическое нездоровье общества: Россия занимает 1-е место в мире по коэффициенту убийств на 100 тыс. населения (21), второе место (после Украины) среди «развитых» стран по коэффициенту общей смертности на 1 тыс. жителей – 15,9 (в Канаде, например, этот показатель равен 7,3).

Видимо, есть что-то патологичное в том, что государство судорожно решает, что делать с миллионами беспризорных детей, наркоманов и алкоголиков. Задают вопрос, где взять деньги на новые ЛТП и их содержание. А в это же время миллиарды нефте-, газо-, металлоденег утекают всевозможными путями из страны на покупки новых яхт, замков, перевозку из страны в страну проституток.

Никто не призывает опять «взять все и поделить». Но ведь должны быть пределы роста маразма потребления? Если этих пределов нет, то дальше – ничто, тупик, темнота, затмение, деградация того, что называется российский капитализм.

Были надежды, что российский капитализм, пройдя через воровство и кровь, станет обретать цивилизованные формы. Такие, например, как в Швеции, Норвегии, Финляндии. Тех странах, где экономический рост сочетается с развитием производства, инвестициями и выравниванием социальных уровней.

Но при всех позитивных формальных показателях российской экономики, о которых рассказывают Западу руководители российского правительства, социальный разрыв все увеличивается.

Были надежды, что у нас появятся свои Бил Гейтсы, которые будут создавать силиконовые долины, отыскивать лучшие мозги, обеспечивать прорыв в информационной, нано- и биотехнологической революции.

Но где эти Бил Гейтсы?

Были надежды, что даже сев на нефтяные трубы, новые капиталисты будут развивать технологии добычи, переработки недров, развивать новые месторождения, обеспечивать экологическую безопасность.

Были надежды, что заживет народ, как в Эмиратах.

Но вот отрывок из выступления Генерального прокурора Юрия Чайки на декабрьском (2006 г.) совместном заседании коллегий прокуратуры и Министерства природных ресурсов по вопросу «О состоянии законности, экологической безопасности и прокурорского надзора в сфере осуществления недропользования предприятиями нефтегазодобывающего комплекса»:

«Предприятиями нефтегазодобывающего комплекса допускается превышение установленных объемов добычи полезных ископаемых, не выполняются требования закона о рекультивации земель. Теряются большие запасы попутно залегающих природных ресурсов, разработка ведется способами, нарушающими правила сохранности недр. Зачастую добыча и транспортировка углеводородного сырья сопровождается незаконной вырубкой лесов, захоронением отходов бурения. Из-за неудовлетворительного состояния и некачественного обслуживания трубопроводов, ненадлежащего контроля за ними ежегодно происходят тысячи аварий, приводящих к загрязнению огромных по площади территорий и водных акваторий.

Создается такое впечатление, что в погоне за сверхприбылью руководители предприятий забывают, что они осуществляют свою деятельность на территории нашей Родины, а не на какой-то чужой планете. Что любое негативное воздействие на окружающую среду может повлечь за собой непредсказуемые экологические изменения, которые негативно отразятся на жизни и здоровье населения, на последующих поколениях».

Были надежды, что монетизация льгот, пенсионная реформа и национальные программы смогут изменить социальную ситуацию.

Но пока воровство и коррупция в рамках этих реформ и программ перекрывают все какие-либо позитивные итоги.

Способно ли государство обуздать организованную преступность?

Были надежды, что Государство обуздает бандитский капитализм, перекроет утечку миллиардных капиталов и их распыление в офшорах. Но Государство отменило конфискацию как вид наказания, тем самым сделав невозможным возвращение в страну украденных миллиардов.

Были надежды, что в этом направлении хоть в чем-то будет наведен порядок.

Но вот что констатировал в ноябре 2006 года на заседании Правительства России глава Центробанка Сергей Игнатьев: «В результате бездействия финансовых, налоговых и таможенных органов из России ежегодно утекает около 150 млрд. рублей. Столь крупная утечка происходит в результате «очень странных процессов», связанных с налогом на добавленную стоимость (НДС). Российские юридические лица, как правило, с признаками фирм-однодневок, в массовом порядке перечисляют рублевые средства на рублевые счета компаний-нерезидентов, открытые, как правило, в иностранных банках якобы за товары, приобретенные на территории РФ, причем эти суммы, как правило, включают НДС. Фирмы эти, по данным ЦБ, в массе своей зарегистрированы в офшорных зонах – на Британских Виргинских и Сейшельских островах, в Белизе и т.д., а для проведения таких операций используются банки стран бывшего СССР. Российскими налогоплательщиками они не являются, а потому НДС, перечисляемый им, в бюджет страны никогда не поступает. Паспорт сделки по этим операциям не оформляется, поскольку товар не пересекает границу, и проверить реальность этих операций некому: ни налоговые, ни таможенные органы их не проверяют, несмотря на то, что абсолютное большинство таких сделок фиктивно.

И в 2005, и в 2006 годах таких платежей было осуществлено ежегодно на 1 трлн. руб., почти все они содержали НДС, и таким образом объем недополученных средств только по одному виду операций и только за 2005-2006 годы составил около 300 млрд. руб.

Сложившуюся ситуацию можно назвать «фантасмагорией», поскольку ЦБ вынужден лишь констатировать факт, не имея возможности его исправить. Очевидно, что в данной ситуации должны работать правоохранительные органы, однако «дырка» в налоговом, регистрационном и прочем законодательстве» не позволяет эффективно это делать.

Схемы, о которых говорилось на заседании Правительства, используют все крупные олигархические структуры. И, главное, ни ЦБ, ни Правительство не знают, что с этим делать (!?).

То же самое касается и так называемых «серых схем» обналички. На итоговой (за 2006 год) коллегии МВД России помощник Президента России Виктор Иванов, говоря о масштабах теневого финансового оборота, отметил угрожающую динамику роста обналиченных через российскую банковскую систему денежных средств, «который за год составил 28%, в абсолютном выражении – 10 трлн.руб. И это без учета социальных выплат!»

По мнению Виктора Иванова, все эти средства являются «питательным ресурсом» коррупции и организованной преступности, с другой стороны, служат финансированию «серого импорта».

Была надежда, что государство нанесет мощный удар по организованной преступности. И руководители МВД страны в начале 2007 года объявили, что они посчитали всех «воров в законе» и все мафиозные формирования, и держат ситуацию «под контролем».

Но в отличие от руководителей МВД России директор Федеральной таможенной службы Андрей Бельянинов не считает, что ситуация с «ворами в законе» находится под контролем. В интервью «Ведомостям» (25.01.2007) он говорит следующее: «Я не знаю, кого назначить на Брянскую таможню. Нам достоверно известно, что ситуацию там пока контролируют «воры в законе». Мы знаем их имена, фамилии, клички и где они живут. Безусловно, мы будем менять эту ситуацию, но пока люди не хотят на это место идти, понимая, что рискуют, и сознавая, что должны постоянно разрываться между страхом и совестью. Недавно то же самое было на Смоленской таможне. поймите, это слишком долго складывалось, чтобы можно было разом все изменить, просто сказать: вот мы пришли, сейчас приблизим к границе таможенное оформление, вложим деньги, весьма немалые. Конечно, это правильные векторы, но системы они меняют медленно».

Все приведенные примеры означают, что мы переживаем последний этап бандитского капитализма в России.

Дальше нужен новый проект развития. Нужен Новый российский курс.

Новый курс должен перекодировать основные программы развития русского капитализма. Использовать для этого лучшие примеры развития, которые есть и на Западе и на Востоке.

Новый курс должен отторгнуть из госсистемы управления внешних и внутренних «экономических убийц», продолжающих играть в социал-дарвинизм и «общество истребления» вместо мобилизации ресурсов для развития военных и гражданских био, нано и информационных технологий XXI века.

Новый курс должен создать щит как для попыток внешнего управления страной, так и для тенденций к изоляционизму, превращения России в «государство-крепость».

Новый курс предполагает переориентацию уголовной политики, изживание из нее радикал-либерализма. Если экономика может развиваться умеренно либерально, то уголовная политика должна стать умеренно антилиберальной.

Без этого превращения организованная преступность в России будет оставаться основной формой социальной организации жизни.

Владимир Овчинский, доктор юридических наук, советник Конституционного Суда РФ