Голодомор 1932/1933: как удалось скрыть правду?

Официальная пропаганда в СССР замалчивала сведения о голоде начала 30-х годов, стремилась не употреблять слова «голод». Официальная статистика использовала понятие «недоучет смертей». Тем временем только в Украине от голода умерло по крайней мере 4—4,5 миллиона человек. Как же удалось скрыть правду о масштабной трагедии, ведь голодом были охвачены огромные территории – от Украины до Казахстана? Изначальная ложь

Украина вместе с Северным Кавказом поставляла более половины зерна, производимого в СССР. Оценивая ситуацию в Украине в 1931 г., Сталин отмечал, что «ряд урожайных районов оказались в состоянии разорения и голода». Причем в Кремле считали: в Украине имеются крупные запасы зерна, что их скрывают от государства колхозы и крестьяне-единоличники. Вот почему во время хлебозаготовок власть использовала метод реквизиций. В мае 1932 г. планы заготовок были снижены для некоторых областей Урала, Средней Волги, Казахстана, но вместе с тем это снижение практически не коснулось Украины и Северного Кавказа.

В 1931 г. Украина сдала меньше хлеба, чем в 1930-м. И тогда специальным постановлением ЦК ВКП(б) январь 1932 г. объявили боевым ударным месяцем окончания хлебозаготовок. Уже в 1931 г. в Украине умерло порядка 150 тысяч человек. Но власть начала списывать проблемы на действия местного руководства. 26 апреля 1932 г. тогдашний партийный лидер УССР Станислав Косиор писал Сталину: «У нас имеются отдельные случаи и даже села, которые голодают, однако это лишь результат местного головотяпства, перегибов, особенно в отношении колхозов. Всякие разговоры о «голоде» на Украине следует категорически отбросить».

Как видим, еще весной 1932-го изобрели формулу: голод есть, но разговоры о голоде нужно «категорически отбросить». И «стена молчания» возводилась прежде всего в партийно-государственном аппарате, работников которого наказывали даже за разговоры о голоде, не говоря уж о попытках помочь крестьянам (были случаи, когда осуждали целые райкомы партии).

Наиболее опасным для сталинского режима было то, что крестьяне стремились уехать из голодных мест. В июне 1932-го в одном из писем Кагановичу Сталин высказывал недовольство по поводу того, что «несколько десятков тысяч украинских колхозников все еще разъезжают по всей европейской части СССР и разлагают нам колхозы своими жалобами и нытьем». Вскоре недовольство вождя приобрело конкретные формы. Осенью 1932 г. и зимой 1933-го действовали так называемые продуктовые блокады границ Украины, организованные с использованием внутренних войск и милиции. Они препятствовали выезду крестьян, а следовательно, и распространению информации о голоде. Невозможен был и продуктовый «реверс» — частным лицам не разрешалось ввозить продукты из России и Белоруссии в Украину (объемы ввоза ограничивались спецрешениями).

22 января 1933 г. Сталин и Молотов разослали директиву партийным и государственным органам, в которой подчеркивалось: миграционные процессы, начавшиеся вследствие голода среди крестьян, организованы «врагами советской власти, эсерами и агентами Польши с целью агитации «через крестьян» в северных районах СССР против колхозов и вообще против советской власти». Органам власти, ГПУ УССР и Северного Кавказа предписывалось не допускать массового выезда крестьян в другие районы. Соответствующие указания были даны транспортным отделам ОГПУ СССР.

Архивные документы свидетельствуют: коммунистические спецслужбы знали правду о реалиях голода, а одной из их задач было сохранить в тайне факт голода и его фатальные последствия. 16 февраля 1933-го появилась партийно-государственная директива: «Категорически запретить какой бы то ни было организации вести регистрацию случаев опухания и смерти в результате голода, кроме органов ОГПУ». Сельсоветам дали распоряжение при регистрации смерти не указывать причины. В 1934 г. поступило новое распоряжение: все книги ЗАГС о регистрации смертей за 1932—1933 гг. отправить в спецчасти. Значительную их часть уничтожили.

У Сталина, раздраженного попытками украинского руководства смягчить планы хлебозаготовок, терпение лопнуло. В конце 1932 г. он встретился с секретарем ЦК КП(б)У и Харьковского обкома Романом Тереховым, сообщавшим ему о голоде. Ответ был таков: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор, оказывается, вы хороший рассказчик — выдумали такую сказку о голоде, думали нас запугать, но не получится! Не лучше ли вам оставить должность секретаря обкома и ЦК КП(б) и пойти работать в Союз писателей; будете сказки писать, а дураки будут читать».

По решению ЦК ВКП(б) от 24 января 1933 г. должности лишился не только Терехов. Начались кадровые изменения, важнейшим из которых было назначение Павла Постышева на должность второго секретаря ЦК КП(б)У и первого секретаря Харьковского обкома КП(б)У. Постышев и «команда» (люди из его ближайшего окружения, а также партработники, прибывшие из России для кадрового «укрепления») осуществляли линию по выкачиванию зерна, параллельно «вычищая» партию и все сферы общества от «петлюровцев», «вредителей» и «украинских националистов». На них и «списали» организацию голода. Голод и лживые версии о его виновниках стали желанным поводом для изменений в национальной политике, для отказа от «украинизации», для перманентных репрессивных кампаний, со временем органично «вписавшихся» в ежовский «великий террор» 1936—1938 гг.

Таким образом, виновные были названы властями, а тема голода стала табу. Можно было говорить только лишь о «хозяйственных трудностях», о «прорыве в сельском хозяйстве». Правдивые оценки того, что происходило в украинском селе, порой звучали лишь в разговорах. В 1934 г. в своем выступлении на ХVII съезде ВКП(б) Сталин заявил о приросте населения СССР в 1933 году. После этого даже в секретной документации исчезли упоминания о голоде.

Успешно справился режим и со спасением собственной репутации за рубежом. Удалось сделать голод тайной для мира. 14 января 1933 г., отвечая на запросы из-за рубежа, нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов сделал заявление о том, что голода в стране нет. Но правда все-таки пробивалась на Запад. И по дипканалам, и посредством сообщений иностранных корреспондентов. Тогда 23 февраля 1933 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О поездках по СССР иностранных корреспондентов». Установили порядок, «в соответствии с которым они могут ездить по СССР и находиться в определенных пунктах только получив разрешение Главного управления милиции». Разрешение получили «надежные» корреспонденты. И результат поездок был соответствующий. Так, 31 марта 1933 г., после поездки по Украине, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс» Уолтер Дюранти писал, что «русские голодны, но не голодают». И добавлял при этом, что «нет настоящего голода или смертности от голода, однако распространена смертность от недоедания».

Кремль по-прежнему экспортировал хлеб за рубеж по демпинговым ценам. Когда на Западе появились протестующие против «голодного» хлеба, сталинские дипломаты умело этому противостояли. В СССР пригласили премьер-министра Франции Эдуарда Эррио, писателей Ромена Роллана, Анри Барбюса, Бернарда Шоу. Они заявляли, что голода не видели. Режим, зная, что миллионы людей голодают, даже не собирался отдавать предназначенные на экспорт продукты собственному народу.

Правда, были на Западе и те, кто понимал суть происходящего. Например, английский журналист Гаррет Джонс, таки увидевший голод в Украине и которого в СССР объявили персоной нон-грата за правдивые публикации.

Преодоление лжи

Парадоксально, но еще в 1933 г. в УССР в журнале «Червоний шлях» опубликовали рассказ японского писателя Наоши Токунаги под названием «Голод при багатому врожаї». Несмотря на то, что рассказ посвящен событиям в Японии, название и год публикации дают основания предположить, что это была попытка эзоповым языком сообщить о голоде в Украине. Сами издатели в предисловии писали, что это рассказ о том, как эксплуатируют японское крестьянство кулаки и помещики, как «бедняки, работая до седьмого пота, не имеет лишней горсти риса для собственных нужд».

Первое краткое упоминание о голоде появилось в одной из статей Михаила Шолохова в сборнике, посвященном 60-летию Сталина. Шолохов отмечал, что на Северном Кавказе под предлогом борьбы с саботажем хлебозаготовок изъяли весь хлеб, в частности и тот, который выдан на трудодни. Вследствие этого «в колхозах начался голод». В 1940 году на совещании, где обсуждали кинофильм «Закон жизни» по произведению Александра Авдеенко, Сталин признал, что «у нас, например, миллионов 25—30 в прошлом голодали, хлеба не хватало…». Однако причины и виновники не были названы.

Уже после войны они были названы представителями украинской диаспоры (прежде всего в США). Ответственность за голодомор-геноцид возлагалась на московское руководство. Важным шагом в утверждении такого подхода стала книга Виктора Кравченко «Я обираю свободу» (1946 г.). Автор, очевидец Голодомора, член советской торговой миссии, в 1944 г. остался в США, где попросил политического убежища. Книжка имела огромный резонанс, чем привлекла внимание мира к трагедии, которую пережила Украина. Отмечая 20-ю годовщину Голодомора в 1953 г., украинцы в США провели конференцию, на которой выступил Рафаэль Лемкин. Именно этот юрист, родом из Польши, был фактическим автором конвенции ООН о предотвращении геноцида. Его участие в конференции стало знаковым, дискуссии о голоде в Украине перешли в новую плоскость.

В 60-е гг. тема голода начала прорываться сквозь цензурные барьеры на страницы советских художественных произведений. Так, упоминание о трагедии начала 30-х годов можно найти в книгах Ивана Стаднюка, Михаила Стельмаха, Михаила Алексеева. Диссиденты вспоминали об этом в заявлениях и публикациях. Важное место заняла эта тема в воспоминаниях генерала Петра Григоренко, изданных в США, а также в публикациях Евгена Сверстюка, Миколы Руденко, Вячеслава Чорновила, Михаила Осадчего и других. О голоде писали Василий Гроссман, Александр Солженицын, Рой Медведев, Лев Копелев… Однако «стена молчания», возведенная в СССР в 30-е гг., все еще не была разрушена.

В 1933 г. президент США Франклин Делано Рузвельт санкционировал дипломатическое признание СССР, а спустя 50 лет еще один американский президент — Рональд Рейган назвал Советский Союз «империей зла» и положил начало деятельности Комиссии Конгресса США по изучению голода в Украине в 1932—1933 гг. Комиссия начала собирать материалы, прежде всего свидетельства людей, переживших голод. СССР контратаковал. 10 октября 1983 г. в выступлении на Генассамблее ООН в Нью-Йорке доктор исторических наук Иван Хмиль заявил, что информация о голоде 1932—1933 гг. — это вымысел украинских буржуазных националистов, служивших Гитлеру, а потом сбежавших в США. Чтобы оправдать свое присутствие там, они начали распространять фальшивые версии о голоде.

Главной задачей советской контрпропаганды было отрицание факта голода (речь шла лишь о «продовольственных трудностях»), антиукраинской направленности действий Кремля. С этой целью всячески дискредитировали тех, кто поднимал на Западе тему голода. К этой работе, в частности, был привлечен посол СССР в Канаде, будущий архитектор «перестройки» Александр Яковлев. В марте 1983 г. он в специальной записке подал предложения по «нейтрализации враждебных идеологических акций украинских буржуазных националистов». 5 июля того же года Посольство СССР выразило официальный протест в связи с планами соорудить памятник жертвам Голодомора в центре Эдмонтона. «Эта акция,.. — подчеркивалось в ноте, — преследует цель исказить историческую правду о коллективизации сельского хозяйства в СССР, разжечь вражду по отношению к советскому народу».

Заметной попыткой «опровергнуть» очевидное на международном уровне стал выход в свет в 1987 г. в Торонто книги журналиста Дагласа Тотла под названием «Обман, голод и фашизм. Миф об украинском геноциде от Гитлера до Гарварда». Хотя на обложке и стояло имя реального человека, было понятно, что книга подготовлена коллективом авторов и, без сомнения, по заказу Кремля. Замысел публикации заключался в том, чтобы поставить под сомнение источники, на которых строятся публикации о голоде начала 30-х гг. в Украине, а также убедить западного читателя, что авторами этих публикаций являются люди с сомнительной репутацией. Первый вариант рукописи под названием «Обман, голод и фашизм» был направлен для рецензирования в Киев. Директора трех киевских академических институтов, одобрив рукопись в целом, предложили снять упоминания об украинском фашизме (поскольку его не существовало), а также сократить ссылки на публикации советских контрпропагандистов.

По мнению Тотла, во многих публикациях о голоде такие факторы, как «засуха и саботаж игнорировались, отрицались, приуменьшались или искажались. Наоборот, советские перегибы и ошибки подчеркиваются, подаются с «антиукраинской» мотивацией, описываются как сознательно спланированные, и последствия преувеличены в описаниях многих миллионов, умерших от голода».

2 ноября 1987-го Михаил Горбачев выступил с докладом в связи с 70-летием Октябрьской революции. Это выступление ознаменовало новый этап в утверждении гласности. 25 декабря 1987 г. первый секретарь ЦК КПУ, консервативный и осторожный Владимир Щербицкий, в докладе, посвященном 70-летию установления советской власти в Украине, упомянул, что в начале 30-х гг. в УССР имели место «продовольственные трудности, а в сельской местности и голод».

В Украине начали появляться публикации, в которых все явственнее шла речь о голоде. Тогда московское руководство решилось на маневр. Признавая факт голода в Украине, оно опровергало наличие особых антиукраинских акцентов в действиях Сталина и его окружения. 23 мая 1988 г. профессор Джейкоб Сандберг в Брюсселе открыл первые слушания Международной комиссии по раскрытию перед мировой общественностью трагедии голода в Украине, его причин и последствий. Комиссия начала анализировать эти события с точки зрения норм международного права.

Кремль, несмотря на «перестройку», инспирировал очередной протест. 14 октября 1988 г. четыре юриста и четыре историка из Украины, работавшие в Академии наук УССР, направили в адрес профессора Сандберга протест. В нем подчеркивалось, что «проводимое комиссией расследование едва ли может быть отнесенное к чисто правовым действиям. Оно скорее носит политический характер и является соучастием в целенаправленной идеологической акции. Такие действия несовместимы с принципами объективного исследования и едва ли могут установить истину. Поэтому они не могут не вызывать недоверия и протеста».

Один из историков, который подписал этот протест, на тот момент был в Украине авторитетнейшим исследователем темы голода, а в 1990 г. вошел в авторский коллектив книги «Голод 1932—1933 років на Україні: очима істориків, мовою документів». Это было первое научно-документальное издание в СССР, в котором (по решению Политбюро ЦК КПУ!) были опубликованы убийственные по содержанию документы высших партийно-государственных инстанций СССР и УССР. Все начинало становиться на свои места: засухи не было, голод носил массовый характер, никакого особого (по сравнению с предыдущими годами) саботажа не было.

Оставалась «последняя баррикада» — вопрос о том, носили ли действия Кремля антиукраинскую направленность. Советской контрпропаганде в этом вопросе удалось достичь успеха. В частности, довольно удачным было использование оценок западных исследователей, которые не были ознакомлены со многими документами, подтверждавшими подобную направленность. Эти исследователи с готовностью раздавали оценки, которые объективно работали в пользу кремлевской контрпропаганды.

Архивные открытия последних лет внесли важные коррективы. Вместе с тем эти открытия очертили новую перспективу научной дискуссии. Ныне западные исследователи упрекают украинских в том, что последние конструируют «украинский холокост», а «память о еврейском холокосте отодвинута в тень»; что украинские авторы нечасто упоминают о том, что голод 1932—1933 гг. «зацепил также другие регионы Советского Союза»; что в учебниках по украинской истории нет упоминаний о «моральной оценке молчаливых свидетелей или того факта, что украинцы также принимали участие в сборе зерна» etc.

В этой статье я стремился подчеркнуть, что правда о Голодоморе была мастерски скрыта на долгие года, а потому и обретение ее не будет простым процессом. Так, в написании истории важнейшую роль играет время, в котором живут историки (времена, как известно, не выбирают). Но, кажется, трагедия в Украине начала 30-х была таким событием, по поводу которого вряд ли этично создавать какие-либо этнические или национальные панданы, а тем более предлагать версии о том, что украинцы сами себе (без сталинской помощи) создали голод и сами себя поедали на глазах у доброжелательного и удивленного западного мира. Впрочем, это уже тема для другого разговора.

Юрий Шаповал, доктор исторических наук, профессор, Зеркало недели