Битва за Саур-Могилу глазами бойца ВСУ

На вертолет мы грузились утром, а на мемориале Саур-Могила, на площадке сбоку от стеллы мы были ближе к вечеру. Только успели выгрузиться, грузовики уехали, как нам сказали уйти с площадки и не отсвечивать толпой на открытой местности. Тут же на площадке стоял на ободах, слегка посеченный осколками «Урал», как ответ на вопрос, почему на самом мемориале нельзя держать технику. В ста метрах возле дороги стояла брошенная, то ли поломанная, то ли подбитая БМП.

В пятидесяти метрах от нее сгоревший остов еще одной бэхи. Были там и остатки легковых машин. Под ногами валялись осколки разного размера. От некоторых мин остались хвостовые части, похожие на шестопер, этакая гетманская булава… Над нами, возвышалась стелла, побитая взрывами.

Она продувалась насквозь. Через дыры было видно небо. Памятник войне, пострадавший от войны. Сильное зрелище, слегка пафосное. И земля на которой он стоял, щедро политая кровью – эта высота известна тем, что на ней пало много солдат, из разных армий. Все это наводило на серьезный лад, и мы быстро покинули площадку и разошлись по территории. Надо было выбрать места и окопаться.

На Саур-Могиле нас ждали наши товарищи из 4-й разведроты: Береза и Рой. Не хватало Шмеля – он был ранен за день до этого и его увезли с горы вниз. Еще Иса и бойцы батальона Крым, Марат и луганские добровольцы. Их мы должны сменить, чтоб они могли поехать в Петровское отдохнуть, поесть нормальной приготовленной еды, помыться. Полковник Гордейчук Сумрак) и Темур Юлдашев (Тренер) были там в то время безвылазно. Сами мы должны были там пробыть два-три дня, пока не придет серьезное подкрепление из частей ВСУ. По крайней мере, так казалось…

Вместе с нами прибыли десантники, бойцы Херсонского ТРО, саперы со своим оборудованием. И, самое главное, корректировщики артиллерийского огня. Их мы должны были беречь и защищать. А они наводить артиллерию на военную технику – с высоты было видно вокруг на десятки километров.

Ребята рассказывали про вчерашний бой, ближний и жесткий, про то как они два раза вызывали огонь на себя. Женя, молодой сапер из крымчан, с радостным лицом показывал грудную бронеплиту со следами осколка – одна мина разорвалась рядом с ним. Осколок попал в грудь – в броню, а его контузило и он слышал одним ухом.

Мне показали место где зарываться. Вокруг стеллы полукругом шла стена, часть мемориальной композиции – каменная кладка высотой 130-150 см. В том месте из стены был вывален кусок и рядом были зачатки ямы. Позиция была стремная. Чуть позже нашли другое место рядом, похожее на остатки дренажной системы, или коммуникационный колодец. Такая бетонная капсула, примерно метра полтора в длину, метр в ширину и метр-полтора в глубину. С тонкими стенками.

Таких было несколько рядом со стеллой. Сверху они закрывались канализационным люком. У этой верха не было и она была на половину засыпана. Похоже в нее прямой наводкой попал снаряд. Изначально, это место выделили для Бродяги. Но мы решили, что поместимся там вдвоем, а первую позицию, у стены,можно будет использовать как вспомогательную. Например на случай боя.

Сначала немного отрыли яму, повытаскивав крупные обломки – появилось 70-80 см чтобы залезть. После положили сверху железных трубок (остатков флагштоков, которые валялись на земле), поверх их положили остатки транспарантов (один кусок был с черно-оранжевыми полосками), кусок брезента. Потом стали набрасывать сверху камни – от прямого попадания это не защитит, но осколки удержит. Таким образом мы закрыли 2/3 ямы, а 1/3 оставили для входа-выхода и как место для дежурящего (один мог спать под навесом, второй рядом сидел часовым).

Вокруг незакрытой части убежища, мы соорудили бруствер из камней покрупнее. Он должен был защищать от осколков, летящих по касательной. Сами камни мы складывали так, чтоб была наклонная плоскость (острый угол от поверхности). Это давало шанс, что идущий горизонтально снаряд попав в него ушел бы вверх. Это был только первый этап. Бруствер еще надо было укреплять, яму углублять, убирая осыпавшуюся в нее землю. Да и на крыше оставались слабые места, которые надо было закрыть. Но уже можно было нырнуть вниз и не бояться осколков.

Успели мы вовремя. Как раз начался вечерний обстрел из минометов. Залпами по три мины. Иногда две, видимо у них попадались бракованные. Сначала залп вдалеке. Ждешь. Потом свист и разрывы рядом. Перерыв пока они перезаряжают и, возможно, вносят поправки. И все повторяется.

Это длилось часа два, с перерывами, мешало заниматься делами. На какой-то залп мы приноровились: после разрыва ждешь несколько секунд, пока осколки долетают. Вылазишь и продолжаешь делать то, что и раньше. После залпа знаешь что у тебя еще есть надцать секунд. Главное успеть запрыгнуть в ямку до свиста. Если слышишь свист, но не успел в укрытие, то просто падаешь.

Со временем это входит в привычку, делаешь все как обычно, но куда не идешь, всегда намечаешь для себя ямки или углубления в рельефе, чтоб упасть туда при начале обстрела.

В первый день, в самом начале минометного обстрела я просто сидел в надежде дождаться окончания. Потом залазил в укрытие сразу после залпа. Через пол часа обстрела уже начал потихоньку понимать, что к чему. Бродягу позвали кому-то помочь и он пошел, передвигаясь в перерывах между залпами.

А я нашел, пустую консервную банку и начал ей выгребать землю из укрытия (лопаты не было). Каждый раз когда прилетали очередные мины, залазил под навес. Потом вылазил и продолжал выгребать. Когда ходил за камнем, то недалеко, отходил ровно на столько, чтобы успеть вернуться обратно после залпа – все-таки я там был зеленым и слегка растеряным. Не самым смелым, но как-то хватало, чтобы продолжать выполнять задачу.

Главными неудобством при обстреле, была невозможность спокойно ходить по поверхности. Сидишь, скрючившись в три погибели, в бронике и каске, выгребаешь сухую землю вперемежку с бетонной крошкой и пылью. Внутри жарко и пыльно. Но работаешь не за оценку, и не поотлыниваешь. Постепенно я дорыл до резинового матраса, что окончательно подтвердило предположение о том, что тут было чье-то укрытие, в которое попал снаряд. Под матрасом уже начинался плотный слой, который не получалось копать. На этом я решил остановиться, тем более что уже хватало места под навесом, чтобы сидеть.

Ночь мы провели с Бродягой, дежуря по очереди. По два часа каждый. Во время дежурства, я сидел, на куске бетона, который мы оставили, в качестве табуретки-ступеньки в нашем укрытии. Чтоб не так хотелось спать иногда жевал орехи (фундук и миндаль, купил по пакету еще в Харькове).

Иногда мимо проходил Славута с тепловизором, делая очередной контрольный круг. Половину ночи работала артиллерия. Издалека с юго-востока, со стороны РФ раздавались три мощных залпа. Через пару минут, где-то далеко западнее от нас, три вспышки освещали кусочек неба, и еще через время приходили звуки взрывов оттуда. Иногда я слышал, а может казалось, как снаряды пролетают с тихим шелестом высоко вверху. Похоже работала дальняя артиллерия с России. Долбить перестали только к утру.

Утром 19-го августа все поднялись еще до восхода солнца. Ощущение было как во время белых ночей в Ленинграде (в моих воспоминаниях он еще так назывался) – вроде и светло, но как то безрадостно. Ребята, которых мы сменяли, готовились к отъезду. И если в первую ночь всем места было мало, то теперь наоборот, появлялись места в обороне периметра, которые надо было закрывать. Наши выпросили-выменяли ПКМ у крымчан. Через день они должны были забрать его обратно, когда мы спустимся с «горы». С этим пулеметом Бродяга стал на правом фланге. С ним, в усиление – Монах.

На левом фланге с пулеметом разместился Бобер. С ним – Лис. Остальные, включая наших снайперов, Сокола, ВДВ, саперов, ТРО, были между ними. Еще пара огневых точек была сзади от стеллы. Там было очень неудобное место для штурма, поэтому людей там было не много. Ближе к Стелле было укрытие корректировщиков. Чуть левее Бобра, в полу-подвале разрушенного здания был штаб. Он находился слегка в стороне. Возле штаба мы разогревали на костре консервы и кипятили воду на чай (когда ее еще хватало). Дизельный генератор который приехал с нами стоял в там же. От него заряжались рации и был свет в штабе.

От Бродяги мне досталась в наследство шикарная, однокомнатная конура вместе с подствольным гранатометом и пятью ВОГами. Сокол принес две пачки патронов в дополнение к моим четырем магазинам. Я полазил по окрестностям натаскал камней для крыши и бруствера. Нашел кусок метала и прикрыл часть норы сверху, сделав выход уже – мне одному хватало, а там глядишь какой осколок удержит. Не было только рации, и потом, когда началась жара ее очень не хватало.

За день до нашего приезда, бойцы из разведки и батальона Крым, выдержали тяжелый бой с кадыровцами из батальон Восток. У боевиков несколько убитых и раненых. У наших – один 300й, не тяжелый. Противник понимал, что лезть опять – это только терять своих людей. Но тут случились мы – суровых крымских татар сменили какие-то салаги. Это шанс, который упускать им было нельзя.

Утро было относительно спокойное, только разок пострелял пулемет на правом фланге – заметили бойцов противника (то ли их разведка, то ли они уже тогда начинали просачиваться для штурма). Примерно в 11:30 началась арт подготовка. Сначала миномет, потом танки. Танков было несколько, но это уже потом поняли. А в тот момент все пытались найти этот блуждающий танк, который появлялся то в одном, то в другом месте.

После каждой серии залпов мы высовывались из укрытий и искали откуда же он стреляет. Находили его, по звуку, по выхлопным газам из за посадки. Иногда даже успевали заметить откуда идет выстрел. Сокол один раз выстрелил из мухи в его сторону. За счет высоты снаряд пролетел большое расстояние, но до танка дострелить шансов не было. Единственная надежда была на то, что удастся скорректировать на них артиллерию.

Танки катались на расстоянии километра-двух. Расстреливали наши позиции волнами – массированный обстрел, короткая передышка, снова обстрел. Во время каждой волны я садился под навес и пережидал. Когда обрабатывали нашу часть горы, и снаряды ложились рядом, было слегка неприятно. Все сотрясается одновременно, по всему телу. И картинка перед глазами дергается вправо-влево, как-будто кто-то взял планету и потряс. Сверху ссыпалась земля с перекрытия. Из стенок выбивалась бетонная пыль, и стояла в воздухе. В какой то момент, после взрыва рядом я оглох на левое ухо, и после слышал им только звон.

Вообще за время обороны Саур-Могилы, контузию наверное получили все, в разной степени. Еще был интересный эффект, в первые недели левым ухом не слышал, а громкие звуки я слышал как удар по расстроенной струне рояля где-то внутри головы. Это добавляло музыкальной эстетики к обстрелам из градов.

Мое укрытие хорошо держало взрывы по бокам. Разрушить его можно было только прямым попаданием. Я читал про себя «Отче наш», и представлял, что я маленький, математическая точка в этой вселенной – нет меня и попадать не в кого. Когда поднятая взрывами земля и пыль первый раз закрыла солнце, я успел удивиться, откуда взялись облака, почему потемнело? Потом, когда «облако» снесло, я понял в чем дело. Больше уже не удивлялся.

Проблема с танками в том, что когда они недалеко, ты не успеваешь услышать звук выстрела раньше взрыва и среагировать, и цепочка вижу-целюсь-стреляю у танка короткая – это не миномет… Вообще вся арт-подготовка была похожа на игру, где из дырок высовываются суслики, а по ним надо попасть молотком… есть такая глупая компьютерная игрушка… в этой игре сусликами были мы.

В очередной раз, когда мы повысовывались и высматривали этот танк, я увидел, что сбоку бегает Охотник. Он под укрытием каменной стены «охотился» за танком. Еще удивился его смелости. Одно дело торчать как суслик из норки, и совсем другое – покинуть эту норку под обстрелом. В очередной момент, когда Охотник приподнялся с биноклем над стеной, в в его сторону прилетел снаряд. Уже приседая я видел боковым зрением, как взорвалась стена перед Иваном. Когда отгремели взрывы, я высунулся, уже мысленно похоронив его. Но на том месте, где он был, лежала только кучка камней. И у меня отлегло от сердца.

Как я узнал потом. Его контузило и присыпало камнями. Он, ничего не слыша и с трудом понимая где он, выбрался и побрел в сторону пулеметчиков на левом фланге.

Окоп десантников находился по центру на выступе. Большой – в нем было четыре человека. В какой то момент, сидя под навесом, когда рвались снаряды, я услышал крик «у нас раненые, на помощь». Еще подумал, хреново, как же их вытащить пока не кончился обстрел? Я не совсем понимал, что делать. С одной стороны, если ждать конца обстрела, то неизвестно, доживут ли они. Но и бежать туда – это с большой вероятностью стать двухсотым или трехсотым. Надо было себя заставить. И пока я колебался, за моей спиной пробежал Сокол. А ведь он был от них дальше, чем меня.

В тот момент я почувствовал облегчение и стыд одновременно. Я уже никогда не узнаю, решился бы я тогда или нет. И мне стыдно за то облегчение, которое я испытал, поняв, что кроме меня есть кому заняться помощью раненым.

С другими десантниками, бойцами ТРО и Тренером. они вытащили раненых. Спрятались за основанием памятника, перевязывали и делали уколы, пока шла очередная волна обстрела. Потом в момент короткого затишья. Кто-то прокричал: «Прикройте!». Я увидел, как Росава (из ТРО), взвалив на себя тяжело-раненого, побежал в сторону штаба. За ним двинулись остальные, поддерживая тех, кто мог переставлять ноги. Я высунулся повыше и начал стрелять, просто, чтобы отвлечь внимание вражеских корректировщиков и танкистов. То же самое делали ребята справа и слева от меня, пока переводили трехсотых. Один из десантников – Кандела, с которым мы ехали на гору, потом стал двухсотым. R.I.P.

Арт-подготовка длилась часа три. Потом в какой-то момент я услышал звуки стрелкового оружия и крик: «Атака танков и живой силы!» (ну или что-то такое). Тягостное время бездействия закончилось. Закончилась первая часть марлезонского балета, когда тебя лупят, как младенца, а ты ничего не можешь с этим сделать. Пришло время, когда можно огрызнуться. Танки перестали лупить по горе как раньше.

Я практически все время находился с автоматом стоя пригнувшись за бруствером из камней, что мы натаскали с Бродягой. Бетонную «табуретку» я переставил вперед, чтобы на нее можно было опираться коленом.

Раньше я читал и слышал от других, про то как опасно израсходовать боеприпасы стреляя в пустоту. Знал про принцип «вижу цель – стреляю». В итоге, большую часть времени я провел, пытаясь высмотреть цель. Слева от меня бил пулемет Бобра, стреляли Лис и Сокол. На правом фланге строчил пулемет Бродяги и АК-74 Монаха.

Тренер справа от меня с саперами, вдв и ТРО. Он радостно кричал, когда замечал противника и, с криками «Алла Акбар!» они начинали валить из нескольких стволов туда. Иногда я понимал куда они стреляют и тоже стрелял туда. Иногда сам видел фигурки вдалеке, метрах в 400х-600х, стрелял туда. Один раз увидел, как боец перебегал и залег. Сделал один выстрел прямо по центру, потом, учитывая далекое расстояние, один выше, и один еще выше.

Так чтобы одна из пуль пришла в цель по параболе. Тут же, что-то прилетело и взорвалось рядом. Обычно после каждой серии выстрелов что-то взрывалось рядом, явно небольшого калибра (может АГС?). Похоже кто-то целенаправленно подавлял наши огневые точки. В такие моменты я садился, вытаскивал рожок и добивал его патронами из пачки. Так чтоб у меня все четыре были постоянно забиты. Это на случай, если противнику удастся прорваться и навязать нам ближний бой.

Тогда очень не хватало рации для того чтобы слышать, что происходит и понимать где именно сейчас заметили солдат. Одно ухо слышало, другое транслировало только звон, и это тоже мешало понимать откуда стреляют. Когда я услышал, от Тренера, что они уже на площадке у ёлок, то это было хорошее целеуказание. Я сделал несколько выстрелов под елки. Потом зарядил ВОГ в подствольник, выстрелил.

Граната перелетела, через елки и взорвалась у дороги, по которой они к нам перебегали. Вторая не долетела, хорошо, что там, где она упала не было никого из наших. Три оставшиеся я решил поберечь, для более близких и явных целей. Ребята вокруг стреляли не переставая. Пулеметы тоже огрызались очередями постоянно. Сокол прокричал: «Шаман, почему не работаешь?» – «Не вижу цели!» – «Стреляй по посадке!»

Я пострелял, но стрельба по цели, казалась мне более осмысленной. После боя он объяснил, что даже если нет явной цели, то надо стрелять чтоб создавать плотность огня а заодно отвлекать противника – если стреляет кто-то один, то его быстро подавляют, если весь склон ощетинится стволами, то тут врагу сложнее выбрать. Это имеет смысл. Сейчас бы я разделил боекомплект, половину стрелять по кустам, половину для ближнего боя. Тогда я думал о том, что только четыре рожка с патронами, и, что будет еще прорыв противника на дистанции ближе двухсот метров.

Я слышал рикошеты пуль. В основном, я выглядывал и целился сбоку, между камней, чтоб не менять силуэт местности. Но когда я приподнимался над бруствером сверху, то свист рикошетов становился ближе и чаще. Я повторил этот эксперимент пару раз – он воспроизводился. Т.е. они нас видели хорошо и быстро корректировали огонь.

Весь бой, вместе с танками длился часов 5-6. Эмоций было мало (их вообще там как будто прикрутили на минимум, на все время пребывания). Это больше похоже на тяжелую работу с опасным оборудованием. Жарко, тяжело, пот течет по запыленным баллистическим очкам, оставляя грязные дорожки.

Как будто пашешь поле или косишь траву. Какой-то рефлексии тогда тоже не было. Просто относишься к этому как к данности, как к условиям задачи, которую надо решить. И решаешь ее, хорошо или плохо (я понимаю, что можно было и лучше, но… кто на что учился…). Условие: тебя и твоих товарищей пришли убивать. Помешать этому можно только одним способом – убить тех, кто пришел убивать тебя. Все… Оружие есть? Действуй.

Та половина боя, когда нас штурмовали, мне понравилась больше (точнее не понравилась меньше), чем та, когда нас просто обстреливали – уже не было ощущения беспомощности и невозможности ответить. Очень сомневаюсь, что вообще в кого-то попал – выстрелов сделал немного, а те кого я видел были очень далеко. Но одно про себя теперь знаю – я отношусь к тем 2% психов, которые прицельно стреляют стараясь попасть в противника в первом же бою. Без психологического блока, который считается нормальным для всех людей. И похоже, в нашей харьковской группе все были такие же. Собрались до кучи…

Через время начала подключаться наша артиллерия – корректировщики (по мобильным) передавали куда класть. В какой-то момент враг начал отступать. Я видел как часть их людей перебегает поле. Как их пытается достать наша артиллерия. Мы отбили штурм. В голове не было мыслей. В душе желаний. Полная пустота.

В хатха-йоге есть важная асана – шавасана. Когда надо оставаться в сознании но полностью отключить свое я. Перестать думать. Итог всего утомительного занятия хатха-йоги – правильно подойти к шавасане. Так вот, самая правильная шавасана, она после боя. У кого-то навсегда, кто стал 200м. Мне повезло больше – на несколько часов. Можно было ходить, сидеть – внутренняя пустота оставалась. Даже когда надо было вынырнуть и поговорить, с крайним звуком, слетавшим с языка, все так же затихало и в голове.

Иван (Охотник) был тяжело контужен. Несколько десантников получили тяжелые ранения, один скончался. Их под обстрелом, с большим риском, вывозила бэха. В этом бою осколок немного зацепил руку Монаха. Снял кожу. Его перебинтовали и он остался на горе. А Бобру досталось серьезнее.

Осколки попали в плечо, их доставали потом в районе лопатки. Его увезли вниз в Петровское. Но пока его не увезли, он сам себе залепил целлоксом рану и продолжал бой. Хотя его рука постепенно отнималась. Потом я нашел пакетик от целлокса и кровавый след на стене в его гнезде – прям хоррор-муви, только в реале. Пламегаситель на его пулемете был поврежден. То ли пулей, то ли осколком. Вообще, пулеметчики в бою пользовались особым вниманием противника. И наверное урон основной тоже они наносили.

К чему я вспомнил про Бобра (Кирилла Золотарева)? Он и Шмель (Игорь Кулепетов) были ранены на Саур-Могиле. Обоим потребовалась госпитализация. Однако, на тот момент еще шел процесс их оформления. И официально они были призваны уже после ранений. Приказа на бумаге от их направлении на Саур-Могилу тоже нет. Т.е. получается, что они, выполняя долг, получили боевые ранения, которые нигде не отмечены. Ага, на даче у себя, неосторожно копали картошку… Более того, документы по второму ранению Бобра (под Мариуполем) тоже утонули в бюрократических недрах 42-го батальона территориальной обороны Кировограда. По-моему это несправедливо. Я понимаю, что у меня слишком мало веса, чтоб на это влиять. Но кто знает, может это прочитает, кто-то более «увесистый»…

Ночью дежурили по очереди с Соколом (между нашими «квартирами» было метров тридцать). По четыре часа. Все дежурство я слушал, как со стороны РФ продолжают долбить от туда же и туда же, что и в прошлую ночь. И таки продолбили. Под утро, на нашей стороне, куда они стреляли, что-то загорелось. Похоже их целью были склады или части ВСУ – что-то там долго горело и взрывалось в течение следующего дня, 20-го августа.

Автор: Andriy Palval