Урок непедагогической прозы

…Раздался стук и тотчас дверь в кабинет открылась. По неискоренимому совдеповскому «культурному» правилу… Если постучал, то чего тут же входишь, а если ломишься, не ожидая разрешения войти, то зачем стучал?.. И для чего дается эта секунда хозяину кабинета? Чтобы бутылку и стакан успел под стол спрятать?.. Или от секретарши отскочить?«И бутя хо негром пикленых гадоф ито без униня и лени

я рюски бы виучи только са то то им расоварива Лени!»

Вошел следователь из какой-то городской прокуратуры. Бледный юноша с маленькими белыми ручками, цепким подленьким взглядом сквозь очечки в золотой оправе, в дорогом костюмчике… Позолоченная молодежь, папа-мама «поступили» чадо в юридический, чтоб оно потом сидело в комфортном прокурорском кабинете, «решало вопросы» и получало «откаты», но вот сразу на кабинет «воздуха» не хватило, пришлось немного почислиться в районной прокуратуре, пальцем в дерьме поковыряться…

Вошедший спросил «разрешите»; не дожидаясь ответа, подсел к столу, поздоровался. И посмотрел в глаза взглядом ребенка, привыкшего к тому, чтобы любой его каприз выполнялся.

— Владимир Андреевич, мне нужна ваша помощь как заместителя начальника СИЗО по оперативной работе, — официально сообщил он и добавил. — У меня по делу проходят два негра… героинщики… Пока шло следствие – все было нормально, давали показания, подписывали протоколы, никаких проблем… прекрасно понимали по-русски… Стал выполнять 217-ю («выполнять 217-ю» – на сленге следователей – выполнять действия, предусмотренные ст. 217 Уголовно-процессуального кодекса Украины – знакомить обвиняемого с материалами уголовного дела. Прим. автора) – они вдруг забыли русский язык… Ни одной страницы прочитать не могут, требуют переводчика…

– А они земляки? – поинтересовался я. – Из одной страны?

– В том-то и дело… Один говорит на английском, второй на французском. То есть мне теперь нужно где-то искать двух переводчиков.

Я рассмеялся:

– Но ведь по закону так и положено!

– Положено. Но где я найду переводчиков?.. У нас же, знаете как? Следователь все должен обеспечить сам… За какие деньги? Денег никто не даст! Ты следователь, ты и должен все обеспечить!

– А негритосы по-русски нормально хрюкают?

– Хм, не то слово! Один окончил Харьковский университет, но к себе в Африку не уехал. Второй, правда, университетов не кончал, но тоже пять лет прожил у нас, на базаре стоял, нормально говорит, и нормально читает… Протоколы читал, еще дополнения требовал вносить.

– Ну, это их наши камерные «адвокаты» научили, сами вряд ли бы додумались.

– Я тоже так считаю. Поэтому к вам и обратился… Поможете?

– Не знаю… Обещать не могу – слишком ситуация нестандартная… Но подумаю!.. Когда вы собираетесь снова с ними встречаться?

– Через неделю.

Следователь продиктовал мне имена наркоторговцев – у одного вполне понятное, английское, у второго – какое-то дикое, человекообразное, пока записал – пришлось трижды переспрашивать – и, протянув вяленькую ручку, ушел. Я сразу же позвонил в спецотдел и узнал, в каких камерах сидят африканские любители повые…ться с украинскими законами.

Потом вызвал к себе двух офицеров-режимников и поставил им простую привычную задачу: на завтра назначить негров дежурными по камерам, а утром сделать так, чтобы к вечеру были готовы документы на их «посадку» в карцер.

Прием этот был старый, как советская тюрьма. И как советская тюрьма – надежный. Дежурный должен после подъема провести влажную уборку в камере, чего ни один зэк никогда поутру не делал; подъем в СИЗО – понятие условное, на работу никому спешить не надо. Кроме этого, при входе в камеру любого представителя администрации дежурный обязан доложить о количестве арестованных и представиться. На самом деле, если в камеру войдет кто-то в офицерских погонах, то зэки еще подумают – стоит ли обращать на него внимание, если же зайдет прапорщик или сержант – ни один не пошевелится!

На следующий день к обеду я уже знал, что негры запланировано «лоханулись»: уборку в камерах не сделали, при входе контролера – не доложили! Еще через час у меня на столе лежали коряво «слепленные» полуграмотные документы на водворение злостных нарушителей режима в карцер. Объяснения ими были написаны собственноручно, в одном даже не было ошибок, чего не скажешь о рапортах и заключениях, подготовленных сотрудниками.

Я пошел к начальнику СИЗО – выходцу из производственных и снабженческих служб, мало, что понимавшему в реальной жизни тюрьмы (по неистребимо-идиотской закономерности большинство тюремных начальников – выходцы именно из этих служб), и без труда объяснил ему, что неграм нужно дать по трое суток карцера, не больше – на большее они не заработали. Он бумаги так и подписал.

Вечером я сидел за столом в дежурке второго корпуса, где размещались мужские карцеры, и просматривал документы на всех сегодняшних наказанных. Кроме меня там находились несколько офицеров из опергруппы, и прапорщик – старший по корпусу – завел негров. Один был повыше ростом и коричневого цвета, взгляд выдавал в нем человека образованного; второй – маленький и черный, как сапог, – испуганно таращил выпуклые масляные глазенки… Они встали возле двери, держа руки за спиной, и тревожно поглядывали на мои погоны, чувствуя, что ничего хорошего в ближайшее время им не светит.

– Какие проблемы, господа? – «приветливо» спросил я отработанным зычно-хриплым баритоном, подчеркивающим агрессию (как Жеглов: «Граждане бандиты!»). – Как сидится в тюрьме?.. Не обижает ли кто вас?

Негры отрицательно замотали головами, в глазах прибавилось тоски – мое показное дружелюбие их явно не радовало.

– Вы русский-то язык хорошо понимаете?

– Понимаем, понимаем! – закивали негры, моментально «купившись» на провокационный вопрос. Коричневый говорил по-русски почти без акцента, черный плоховато. – Хорошо понимаем!

– Хорошо?.. – я пристально посмотрел на них и выдержал паузу. – А материалы уголовного дела без переводчика прочитать сможете?..

…Негры потупили глаза, до них «дошла» истинная причина непонятных и грустных событий сегодняшнего дня. Я показал рукой на черного, а затем на стену справа от себя. Двое офицеров схватили его за свитер – «иди сюда, животное!» – и поставили на «растяжку», уперев руками в стену и широко раздвинув ноги точными ударами своих ботинок. Один схватил со стола резиновую палку задом наперед и ребристой рукояткой с выступающими краями маленькой гарды что есть силы ударил его по ягодицам. Негр закричал высоким голосом как-то не по-русски, упал животом на пол и засучил ногами от невыносимой боли.

– Вставай, сынок… простудишься, – ласково позвал я. Еще бьющегося в конвульсии негра с перекошенным от страдания посеревшим лицом подняли и пинком отправили к двери. На «растяжку» поставили коричневого и повторили экзекуцию. Этот оказался стойким: он не кричал, а только глухо застонал после удара и, упав на одно колено, тут же поднялся и сам встал на «растяжку».

– Пока хватит, – сказал я сотрудникам, готовым ударить еще. Коричневый невольно вызывал уважение. – На место!

Негра оторвали от стенки и отбросили к двери.

– Вот что, торговцы смертью!.. Мы с вами сейчас проведем урок русского языка, – я посмотрел на часы. – Думаю, одного академического часа нам будет достаточно!.. Думаю, после урока вы будете в состоянии без помощи переводчика прочитать все материалы уголовного дела! Надеюсь, педагогических способностей мне для этого хватит! Все понятно, пацаны?

Черные «пацаны» вяло закивали, затравленно глядя на строгого «учителя».

– Ну, тогда будем разучивать стихотворение… слушаем внимательно, – и я медленно, с максимальным «выражением», опуская в такт сжатый кулак, прочитал отрывок из Маяковского:

«И будь я хоть негром преклонных годов, и то – без унынья и лени

Я русский бы выучил только за то!.. что им!.. разговаривал!.. Ленин!»… Поехали!!!

С первого раза у учеников мало что получилось, дальше слов «и будь я хоть негром» дело не пошло.

– Плохо… Но ничего, будем повторять… Повторение – мать учения! Помогите им, – кивнул я помощникам.

Негров снова по очереди швырнули к стене и по несколько раз ударили рукояткой палки по заднице. Снова черный закричал, как подрезанная свинья, а коричневый застонал, стиснув зубы…

– Слушаем внимательно! – я театрально повторил двустишие. – Поехали по одному!

…Процесс пошел. Негры трудились, что есть мочи. Особенно усердствовал черный, старательно выговаривая трудные слова и бодая головой в такт стихотворения под истерический хохот «слушателей»:

«И бутя хо негром пикленых гадоф ито без униня и лени

я рюски бы виучи только са то то им расоварива лени!»

У коричневого же получалось вполне квалифицированно.

Резиновая «указка» больше не понадобилась, уровень мотивации учащихся был и так достаточно высокий, чувствовалась их тяга к знаниям. Лишь иногда, когда кто-то из них начинал «буксовать», я, показывая рукой на стену, участливо спрашивал:

– Может… нужна помощь?

Негры от помощи отказывались, верили в собственные силы.

Через 30 минут они последний раз дружным дуэтом прочитали Маяковского…

– Молодцы! – похвалил я, – Вы прошли краткий курс русского языка и русской советской литературы! Надеюсь, что стихотворение вам понравилось и оставило неизгладимый след в ваших черных душах… Теперь проблемы при ознакомлении с уголовным делом будут?

– Нет! Нет!.. – замотали головами негры.

– А то смотрите… Я всегда буду рад помочь, – и добавил, обращаясь к старшему по корпусу, – В карцер! И постричь, чтоб были, как колено у пидараста!

Корпусной посторонился, и негры потянулись к выходу.

– Мужики! – дурачась, неожиданно окликнул я.

Они повернулись и замерли, глядя на меня с неприкрытым ужасом.

– А кто такой Ленин… вы знаете?..

Негры неуверенно, ожидая подвоха, отрицательно замотали головами… Я огорченно рассматривал их несколько секунд и добавил:

– Ну… это мы будем учить на уроке истории!.. В карцер!

Через неделю в кабинет зашел прокурорский следователь. Уважительно посматривая на меня сквозь золотые очечки своим неприятным взглядом, он сообщил, что подследственные уже ознакомились со всеми материалами дела и подписали обвинительное заключение.

– Как вам это удалось? – спросил он, вынимая из портфеля и ставя на стол бутылку коньяка.

– Ну… это маленький педагогический секрет, – улыбнулся я.

Следователь еще раз поблагодарил, я формально-вежливо ответил, что всегда готов помочь, и он, подав вяленькую ручку, вышел из кабинета.

Я покрутил в руках бутылку «бодяженого» коньяка за четыре доллара, поставил ее в шкаф, прикинул, сколько бы стоили услуги двух переводчиков, и вздохнул: «Не ценят в нашем отечестве труд педагогов!.. И талант не ценят!»

Владимир Ажиппо, специально для «УК»